Темный инстинкт - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 66

• Предыдущая
• 66/107
• Следующая

– Тише, с ума, что ли, сошел? – шипела аккомпаниаторша. – Она спит, не смей к ней, слышишь? Егор, я кому говорю?! Не смей!

Но Шипов-младший, шатаясь, ринулся через весь дом и ударом ноги распахнул белые двери спальни. Марина Ивановна, приняв снотворное, крепко спала, уткнувшись в подушку. Когда Кравченко на цыпочках прокрался в спальню, то увидел, что Егор стоит у ее кровати на коленях.

– Прекрати. Не буди ее, слышишь? Ну брось, пойдем, – Кравченко потянул его за кожаную безрукавку, – не время сейчас для таких игр, парень. Да и не по возрасту они тебе.

– Уйди, – Шипов прятал глаза. – Будь человеком. Ну пожалуйста.

И Кравченко ушел спать: черт с вами со всеми. Этот длинный день пора было закончить. Хоть как-нибудь.

Спал он долго – пропустил и дождь, и завтрак. И как ему впоследствии казалось, что-то еще, очень и очень важное.

А Мещерский поднялся в половине восьмого. И сразу ощутил, что атмосфера в доме стала совершенно иной. В столовой Александра Порфирьевна, бодро попыхивая «козьей ножкой», накрывала на стол. Дым самодельной сигары уносился в открытое окно, под струи дождя. На подоконнике работал радиоприемник: передавали духовную музыку.

– Доброе утро, Александра Порфирьевна, – поздоровался Мещерский.

– Здравствуйте, Сереженька. Какое утро-то сегодня, а? Хоть потоп вселенский, а на душе вроде легче. Садитесь, я сейчас окно закрою. Это я проветриваю, Мариночка не любит, когда накурено, ей вредно. Давайте я вам кофейку налью горяченького.

Сверху спускались Новлянские и Файруз.

– Теперь здесь все пойдет значительно быстрее, – деловито вещал Пит. – Убийцу нашли. А что он себе башку проломил – туда ему и дорога, меньше возни бюрократической будет. Завтра, а лучше даже сегодня после обеда тебе, Агахаша, надо съездить в морг, узнать насчет тела и как-то с похоронами определиться. Доброе утро, Сергей. Тетя Шура, у вас сегодня восхитительно свежий цвет лица. Мне, пожалуйста, бутерброды с сыром и морковью, два яйца и томатный сок.

– Хорошо, деточка, – Александра Порфирьевна приняла заказ. – Алисочка, а тебе что?

– Ничего.

– Совсем? Завтракать не будешь, что ли?

– Завтракать не буду. – Алиса, однако, за стол села, положила руки ладонями на скатерть. Смотрела на залитый дождем сад.

Когда в столовую вошел Зверев, она все продолжала смотреть в одну точку.

– Сереженька, если не трудно, сходите за Мариной, – попросила домработница. – А то остынет все, а она не любит, когда мне по второму разу разогревать приходится. И Майе скажите, чтобы поторапливалась.

Мещерский пересек холл, гостиную, музыкальный зал. В панорамное окно было видно, как Егор Шипов, трезвый как стеклышко, в одних шортах под проливным дождем подтягивается на турнике, укрепленном между двух сосен. Мещерский невольно позавидовал его выносливости: на улице заметно похолодало, а этому мальчишке все нипочем – вон пар какой от него валит. Знай себе сальто крутит, поворот, кувырок – мышцы у юнца как тугие шары, пресс такой, что закачаешься, плечи – почти как у Кравченко. Что и говорить – настоящий качок этот меньшой братец. Сильное красивое животное. Самец. А что еще женщинам надо?

– Егор, не боитесь простудиться? – Мещерский вышел на террасу. – Пойдемте завтракать.

– Сейчас, спасибо. Надо немножко в форму прийти! – Шипов оперся на турник грудью. – Дождь теплый, грибной.

Зверева и ее аккомпаниаторша находились в спальне. Оттуда доносились их громкие голоса – беседа шла на повышенных тонах. Прежде чем постучать, Мещерский чуть помедлил.

– А я говорю: не делай этого! – пылкий призыв, а точнее, команда Майи Тихоновны. – Потом сама сто раз пожалеешь. Ведь это же блажь. Ну согласись – это ничего больше, как фантастическая блажь!

– Может быть, – голос Зверевой раздраженный, глухой.

– Ты меня послушай. Разве я давала когда-нибудь тебе дурные советы?

– Нет, Майечка. Но даже твои самые лучшие советы мне иногда хотелось не слышать.

– Ах вот даже как?

– Занимайся, пожалуйста, своими делами, хорошо? Со своими я как-нибудь разберусь сама.

– Марина Ивановна, можно? – тут Мещерский постучал в дверь. – Завтракать зовут.

– Уже идем, спасибо, – ответ – хором, поспешно, вежливо.

Озадаченный, Мещерский поплелся назад. В столовой Корсаков – без повязки, гладковыбритый, с чистыми, отливающими золотистым шелком волосами, одетый в нарядный белый свитер и белые джинсы, – подвинул стул Мещерскому и шепнул:

– Привет, спали хорошо?

– Отлично, – Мещерский выбрал на блюде тост поподжаристей.

– Ребята поздно вчера вернулись?

– Угу, – Мещерский хрустел тостом. – Так нализались на радостях, что вся эта история благополучно завершилась: псих в мир иной откочевал. Туда ему и дорога.

– Он ведь еще одно убийство совершил?

– Да. Зарубил какого-то инвалида. Потом заложников взял. Словом, жуткий тип. Все, с кошмаром покончено, – Мещерский покачал головой. – А знаете что, Дима?

– Что?

– Сидорова следовало бы теперь принудить публично извиниться. А если откажется – заставить по суду.

– А это возможно?

– Если захотеть – да. Я бы на вашем месте его прежних безобразий вот так без последствий не оставлял бы. Они должны нести ответственность за свои действия.

– Ох, не умею я этого, – Корсаков поморщился. – Да пошел он куда подальше! Еще связываться с этим кретином.

– С кем это вы там связываться не хотите? – Зверев с томным видом улыбнулся, добавил себе сливки в кофе, попробовал и добавил еще.

– Да с тем громилой из угрозыска, – Корсаков уныло глядел на сахарницу. – Он, конечно, работает варварскими методами. Людей оскорбляет ни за что ни про что. Но и его понять можно. Такое напряжение, такая сволочная у него работа… А ну их всех в болото. Что с похоронами решили, Григорий Иванович?

– Агахан уже сегодня обо всем попытается договориться, – Зверев потянулся к вазе с фруктами, выбрал персик. – Дальше уже это дело волокитить им смысла нет. И так все ясно. Неделя уже пролетела, как Андрея с нами…

– Шесть дней, – сказала вдруг Алиса. – Не неделя – меньше. Со дня его смерти прошло шесть дней. Я считала.

Тут все примолкли ради приличия – ангел грусти пролетел. Зверев протянул девушке персик.

– Не хочу, – она опустила глаза.

– Очень сладкий, – в его голосе – только мягкость и грусть. Отеческие чувства. Никакого желания, никакого кокетства.

– Я не хочу.

– Как мед. Попробуй. – Он взял ее за руку. Подержал секунду, потом положил персик на открытую ладонь.

– Я же сказала, не хочу! – Алиса резко дернулась. Персик покатился по скатерти прямо к тарелке сидящего напротив Новлянского.

Обычно крайне бдительный к выходкам сестры, «яппи» на этот раз и бровью не повел.

– Гриша, ты что к моей принцессе пристаешь? – Зверева и Майя Тихоновна – обе в скромных домашних платьях (однако эта скромность была произведением лучшего европейского Дома мод) – усаживались за стол. Певица кротко улыбнулась брату.

– А мне хочется к ней приставать. Отчего-то. – Зверев взял из вазы другой персик, надкусил. – Лисенок сегодня постится.

– Лиса, у тебя ничего не болит? Как себя чувствуешь? – заботливо осведомилась Зверева.

– Спасибо, хорошо. Прекрасно.

– Тебе надо больше бывать на воздухе и больше есть. Смотри, совсем прозрачная стала. Приедем в Москву, сделаем полное обследование – думаю, диету твою пора пересмотреть. Если врачи позволят, осенью поедешь в Зальцбург, там есть клиника хорошая, мне говорили. Живот сегодня не болел?

– Нет.

– Ну, тогда все хорошо. Очень сыро в доме, – Зверева уже обернулась к Файрузу. – Надо протопить камины в гостиной и зале.

– Может, прибавить отопления? – секретарь кашлянул. – Простите, я правильно выразился, как это по-русски…

– Мы тебя поняли, Агахан, – Зверева наградила и секретаря царственно-благосклонной улыбкой. – Нет, не надо отопления. Достаточно хорошенько протопить камины.

– А мы на даче в холода печку всегда топили, – Майя Тихоновна положила себе на тарелку яичницу-глазунью с ветчиной и помидорами. – Милое дело: дрова в печке трещат, убаюкивают. Все эти ваши новомодные обогреватели, эти камины-душегубки – муть. То ли дело печь – вот это вещь. В Европе вся эта жантильная видимость только из-за их несусветной жадности пропагандируется.

• Предыдущая
• 66/107
• Следующая