Врата ночи - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 72

• Предыдущая
• 72/80
• Следующая

Катя на работе не появилась по семейным обстоятельствам. От отпуска у нее еще оставалось пять дней, и она решила великодушно пожертвовать ими для ухода за мужем.

Кравченко все утро капризничал – то не так, это не так. Потом предложил сыграть в карты – на интерес. Катя отказалась: врач прописал полный покой! Кравченко предложил сыграть на поцелуй. Катя снова отказалась, но уже не столь решительно. Чтобы отвлечь «драгоценного» от суетных мыслей, она вознамерилась ему что-нибудь почитать вслух. Газеты? Кравченко с брезгливостью отверг газеты. Детектив? Кравченко покачал головой – не то, как-то не в масть… Стихи? «Про любовь», – уточнил он.

И Катя, вздохнув, достала томик Гейне. Начала читать. Кравченко слушал. Потом заснул. День пролетел очень быстро. Катя вспоминала: каким коротким показался ей тот день. И какой длинной ночь.

Звонил с работы Мещерский, справлялся о здоровье приятеля. После ночного нападения Колосов распорядился, чтобы в вечернее время с Мещерским постоянно находились двое оперативников. Одну ночь они уже ночевали у него на квартире. И Сережка честно признался, что они втроем всю ночь напролет резались в карты. Причем он проиграл своей охране две бутылки водки. Снова эти карты! Азартные игры… Катя вздохнула: мужчины как дети. Что с них взять?

В начале девятого, после ужина, Кравченко сам позвонил Мещерскому. Тот уже должен был вернуться домой. Звонил не просто так, а с поручением: записать на видео футбольный матч. «Чтобы не было потом больно за бесцельно прожитые годы»… Катя слушала их разговор с кухни. Они все мололи про свой футбол и вдруг…

– А почему они не приедут? – внезапно спросил Кравченко. – Черт… Они что, вообще снимают за тобой наблюдение? Полностью?

– Что случилось? – спросила Катя.

– Сережка говорит – ему только что позвонили из отдела убийств и сказали, что они снимают сегодня сотрудников с его квартиры. Чтобы он их не ждал.

– Почему?

Кравченко пожал плечами. Помрачнел, Катя кинулась к телефону, набрала номер Мещерского:

– Сережа, не волнуйся, это я. Ты что, совсем один сегодня будешь?

– Катенька, какие нетактичные вопросы ты задаешь.

– Я серьезно. Почему никто из наших не приедет? Колосов же сказал… Ты лично с ним разговаривал?

– Нет. С каким-то его сотрудником. Он мне сказал, у них людей не хватает и они вынуждены снять охрану.

– Да почему? В чем дело? Они же обещали!

– Он не объяснил. Торопился куда-то. Возможно, у них что-то случилось. Они заняты чем-то другим. Или, может, по нашему делу есть какие-то сдвиги.

– Я сейчас к тебе приеду. – Катя была сама решимость. – И знаешь что…. свари-ка мне кофе. Самый крепкий.

Кравченко приподнялся на своем, как он печально выражался, «одре», наблюдая, как она лихорадочно начала собираться.

– Вот и надейся на ваших ментов, – изрек он. – Кинут за здорово живешь. Эх, – он пошевелил ногой, закованной в гипс.

Катя поставила ему у дивана телефон, пепельницу, коробку с соком, бутылку с минералкой. Поставила таз – на случай, если начнет тошнить. Она сама удивлялась резкой смене своего настроения. Только что ведь на душе было спокойно, легко, и вдруг… Откуда эта тревога? Это лихорадочное беспокойство? Этот страх? Эта уверенность, что сегодня ночью Сережку Мещерского ни в коем случае нельзя оставлять одного?

– Господи, что там еще стряслось? – она задала вопрос Кравченко, пустоте и самой себе. – Почему они вдруг так резко все поменяли? Почему оставили его без прикрытия?

– Они и прежде на прикрытие оперативное не очень-то расщедривались, Катя…

Она посмотрела на Кравченко.

– Если кто-то вдруг позвонит Сереге… Не я, не этот Колосов – кто-то незнакомый тебе по голосу, – Кравченко был серьезен и задумчив. – Ты сама с ним не говори. Пусть говорит только Сережка. И если вдруг опять начнутся какие-то вызовы вниз, на улицу на переговоры, ты сделаешь все от тебя зависящее, чтобы Сережка туда не пошел. Поняла меня? Если нужно, бери из бара бутылку и лупи его, если будет тебе возражать и рваться выяснять отношения, по башке, оглушай до отключки. Только из квартиры не выпускай. Сразу же звони мне. И дверь не открывай никому. Договорились?

– Договорились. – Катя взяла сумку. – Насчет бутылки ты это здорово придумал. Еще что скажешь?

– А Сереге передай… Нет, это ему сейчас сам внушу – ночь провести наедине, под одной крышей с моей женой… Моей любимой женой, – Кравченко смотрел на Катю. – Это ему так даром все равно не пройдет. Дуэль через платок на пистолетах.

Катя наклонилась и поцеловала его. Выпрямилась, тряхнула волосами, украдкой ловя свое отражение в зеркале прихожей. Вот, значит, как оно складывается. Кравченко болен, что ж, значит, судьба ей выходить на тропу войны. В джинсах, в черной облегающей кофточке она чувствовала себя на «тропе» неплохо. И ужасно самой себе нравилась. Хрупкость, женственность и при этом абсолютное бесстрашие… Да, она не боялась – дома в своей квартире, в родных стенах, ловя на себе взгляд Вадьки, чувствуя на губах вкус его поцелуев, она не боялась ничего. И готова была сыграть роль защитника. Защитницы.

Кравченко поднял руку – жест римских легионеров. Товарищей по оружию. В лифте Катя вдруг вспомнила, что с «римскими легионерами» Кравченко и Мещерского сравнил Михаил Ворон – тогда в баре на неуютной набережной за Курским вокзалом он завел разговор об их еженедельных совместных походах в баню. «В термы», – как он выразился. «Вот дает, – подумала Катя о Вороне. – Это же надо такое выдумать? Легионеры. Особенно крошка Мещерский. А он ведь тогда словно сожалел о чем-то. Или завидовал им?»

Ей повезло: у метро «Парк культуры» она сразу поймала такси. И ровно в девять уже звонила в дверь квартиры Мещерского. Сережка открыл ей в фартуке, наскоро вытирая полотенцем мокрые руки. Катя почувствовала аромат свежемолотого кофе.

– Вадька уже звонил, – доложил Мещерский. Он был рад ее внезапному порыву, но… – И что вы там с ним сообразили? Я что, совсем уже беспомощный, что ли?! Сейчас кофе выпьешь, поужинаешь со мной, и я тебя домой отвезу. И не смей мне возражать!

Катя швырнула сумку на кресло. Нет, ну это надо? Они только и делают, что командуют ею! Но спорить прямо в дверях было бесполезно.

– Я хочу кофе, Сереженька, – кротко призналась она. – Я зверски хочу кофе. Я просто изнываю.

Они чинно пили кофе на кухне. Катя рассказывала Мещерскому о том, как она весь день заботилась о недужном «драгоценном В. А.».

– Надо вызвать врача из поликлиники, – Мещерский хмурился. – Мало ли что его в «Склифе» осмотрели! Все равно еще один врач не помешает. Я завтра же к вам заеду после работы. Если потребуется консультация у специалиста, я…

– Ты же хотел меня сейчас домой везти.

Мещерский поднял на нее глаза и…

Зазвонил телефон на кухонной стойке. Катя схватила трубку: Вадька колобродничает, скука его грызет в одиночестве!

– Алло, я слушаю.

– Алло! Это кто? Алло! Кто говорит?

Это был не Кравченко.

Голос мужской, абсолютно Кате незнакомый. Неузнаваемый. Хриплый, взволнованный, резкий, прерывистый. И это был как удар. Катя не ожидала, что ЭТО подействует на нее вот так. Молча протянула трубку враз побледневшему Мещерскому. По спине ее полз холод страха. И сердце дико колотилось. Она смотрела на стол, на кофеварку, на будильник на холодильнике. Было еще совсем рано для НЕГО, предпочитающего глухой полночный час Быка. Было всего-то десять часов одиннадцать минут.

Сумерки за окном. Их, точно черные ножницы, кромсали стрижи.

Эксперта-баллиста срочно вызвали из дома. Предварительные результаты баллистической экспертизы Колосов ждал как манну небесную. Скуратова из Берсеневки доставили в прокуратуру. Прокурорские уже полностью смирились, что им, как и розыску, тоже предстоит бессонная ночь. Однако до результатов баллистической экспертизы следователь не стал начинать допроса.

• Предыдущая
• 72/80
• Следующая