Звезда на одну роль - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 89

• Предыдущая
• 89/93
• Следующая

Суббота началась бурно не только для Колосова. В десять утра, когда он звонил в квартиру Арсеньева, Катя названивала Мещерскому по телефону. Вчера вечером после посещения Холодного переулка она двинула прямо на Яузскую набережную.

Приятели по-прежнему обретались там: сидели в креслах и били грустные баклуши. Их реакция на Катино «Я у НЕГО только что была!» напоминала реакцию гоголевских персонажей на знаменитое: «К нам едет ревизор!»

– Ну зачем, зачем ты это сделала?! – скрежетал зубами Кравченко. – Я же просил тебя русским языком. Я САМ. Я…

– Он какой, Кать? – тихо спросил Мещерский.

Она секунду подумала.

– Он… он как сломанное дерево. Помнишь, у нас на даче клен на развилке? Сук еще грозой отломило. Так и он. Пополам переломленный.

– Клен ты мой опавший, клен позеленелый. – Кравченко закурил сигарету, затянулся. Катя воззрилась на него с недоумением: он же никогда не курил!

Мещерский сел рядом с Вадимом, спросил:

– Сравнение точное?

– Черт! Черт вас возьми с вашими аллегориями! Я его видел на сцене – в костюме, морда вся намазана, балахон шикарный, в золоте весь. – Глаза Кравченко сузились от злости. – Царек весь из себя в наворотах. Обо всем рассуждал, мораль читал. Сукин сын!

– А второй, этот Данила?

– Он там ноль, понял? Он просто робот, марионетка – швыряет свое копье в цель заданную. Убивает не он, Сереженька, убивает этот сукин сын, этот Игорюша. Ты ж его голоса не слышал: «Убить эту женщину!» Нет, это не театр, это…

– А остальные? Эта Иродиада, например? – не унимался Мещерский.

– Она только тень своего Ирода. Умная тень, во всем СОЛИДАРНАЯ тень. Любовница, наверное, его подстилка.

– А Саломеи?

Кравченко умолк.

– Считай, что я их не видел. Только грим, понимаешь? Лиц я их не видел, только одинаково раскрашенные маски. Они… Парень здорово играет, танцует – мертвого проймет. Он профессионально занимался балетом, это сразу видно. А вот девушка…

– Поедем, ну, поедем туда! Я звоню своим в турклуб. К черту РУОП, пусть. Заберем оттуда девушку. – Мещерский тянул Кравченко чуть ли не за рукав. – Он же убьет ее. Теперь, когда Катя так необдуманно поступила…

– Я необдуманно поступила? – вспылила та. – Да вы сами бездельники! Сидите тут, палец о палец не ударили и меня еще…

– Тихо. – Кравченко обнял ее. – Тихо, Катюша. Когда старейшины держат совет, малыши сопят в две дырочки. Нет, Сереж, ОН ее не убьет просто так. Я или ничего не понимаю, или он убивает… не просто девчонок, нет, каждый раз он убивает именно Саломею, принцессу. Для него очень много значит эта пьеса. Это по всему видно: по их поведению, Залу Мистерий, музыке, декорациям – словом, всему этому дому. Он живет словно наполовину там и наполовину здесь. По логике вещей, он… он должен попробовать еще раз.

– Что попробовать? – спросила Катя.

Но вместо ответа Кравченко спросил сам:

– Помнишь, мы смотрели видеозапись спектакля из Эльсинора, ну, там «Гамлета» еще английская труппа какая-то играла? Ты еще говорила, там прием интересный использовали?

– Когда зрители сами становятся участниками театрального действа?

– Во-во, участниками. Не просто наблюдателями, а СОУЧАСТНИКАМИ. Так и здесь. – Кравченко поднялся. – Это для него, по-моему, самое важное. Первейший кайф его в ЭТОМ.

– Да в чем? – рассердилась Катя.

– В НАС.

Этот разговор был в пятницу, а в субботу утром Катя снова звонила Мещерскому. Тот ответил, что они с Вадькой после того, как отвезли Катю домой, немного подежурили у дома Верховцева.

– Тихо там, как в гробу. Мы и уехали.

– Надо было всю ночь стеречь!

– Вадя сказал, что это уже не важно.

– А ты больше Вадю слушай! – негодовала Катя. – Он умом повредился после этой пьесы. Верховцев, он же мог… ну, сделать что-то! Я не знаю что, но МОГ! (И она в своих туманных предположениях была абсолютно права: Верховцев как раз ездил к Арсеньеву, только судьба хранила его до поры до времени.)

– А где наш деятель «Я САМ»?

– В офис уехал. Ты дома сегодня, Катюш?

– А куда же я денусь-то?

Она повесила трубку. И заходила по комнате. Эх, руки у вас коротки, Катерина Сергевна, один язык длинный, болтливый!

Позвонила Колосову на всякий случай, не надеясь на успех. Никого. Конечно, суббота, где его теперь найдешь! (Колосов в эту самую минуту как раз спорил с дежурным в отделении милиции.)

Катя с горя пошла завтракать. По простоте душевной ей казалось, что после вчерашней встречи с тем убийцей у нее должен пропасть аппетит. (Он всегда пропадал у героинь детективных романов, попадавших в подобные ситуации. Криминальные барышни ни черта не ели, а только «нервно курили сигарету за сигаретой».) Но ничуть не бывало! Она ела с отменным аппетитом, даже вторую чашку кофе выпила.

Вообще эта беседа с Верховцевым на нее как-то не подействовала. «Черствеешь, Катенька, – думала она. – Непрошибаемая делаешься, как орудийная броня. Равнодушная. Но что, впрочем, этот изломанный парень против Андрюши Отмороженного, против того полоумного, утопившего девочку, против матери-гадины, бросившей ребенка на съедение собакам? Еще надо посмотреть, кто страшнее. И все это звенья одной цепи, витки одной спирали – все вниз и вниз, в самый ад, в самое смрадное НИКУДА«.

Она встала, направилась в комнату к книжному шкафу, порылась там и достала томик Оскара Уайльда. Полистала. «ОНА прекрасна, бела и стройна, как лилия, и глаза ее словно пляшут, и смех ее трепещет и волнует, как музыка». Катя поднесла книгу к губам, прикусила.

Уайльд ПИСАЛ ЭТО НЕ О САЛОМЕЕ, нет. Эти строки он писал Альфреду Дугласу о своей ЖЕНЕ, РОДИВШЕЙ ЕМУ ДВОИХ ДЕТЕЙ.

Едва Кравченко переступил порог офиса, дежурный охранник сообщил:

– Вам звонил некий Данила. Сказал, что перезвонит в половине двенадцатого.

Вадим сел и стал терпеливо ждать. Данила объявился на полчаса позже:

– Добрый день, господин Кравченко. Вы знаете, с кем говорите. Я должен сообщить вам… в прошлый раз прошло не все гладко, случилась одна досадная ошибка… словом, сегодня в одиннадцать вечера все пройдет заново так, как должно. Если на то будет ваше желание, господин Чугунов и вы…

– А какая ошибка случилась? – спросил Кравченко, понизив голос.

Данила молчал.

– Господин Чугунов был крайне разочарован, – отчеканил Кравченко. – Но он не привык крохоборничать. Сегодня он не приедет, его нет в Москве. (Он говорил святую правду – Чучело, желая загладить измену жене, собралось в одночасье и повезло свою половину в родную деревню, на могилку родителей, в Пензенскую область. Их сопровождали двое охранников.) Приеду я и личный секретарь Василь Василича, его близкий друг князь Сергей Мещерский. Насколько я понял, наши места уже оплачены.

– Вы можете приехать, а секретарь…

– Наши места оплачены, любезный. Эта сумма и так непомерно высока для вас.

– Я должен проконсультироваться. Будьте на телефоне, я перезвоню. – Данила повесил трубку.

Кравченко отключил запись, все эти разговоры он аккуратно записывал на пленку.

В доме в Холодном переулке Данила тихо поднялся в комнату Мастера – со вчерашней ночи Верховцев оттуда не выходил. Он выпил почти всю пачку ортофена, пытаясь заглушить боль в позвоночнике. Он выглядел бледным, усталым и заторможенным от таблеток. В комнате негромко пел Фредди.

– Я обзвонил всех, – сообщил Данила. – Будут все, кроме Чугунова – его нет в Москве. Его охранник настаивает на том, чтобы вместо него приехал личный секретарь князь Мещерский. Я запросил систему, просмотрел список членов Российской геральдической ассоциации. Есть такой князь, они сейчас все в дворяне лезут, титулы и родословные сочиняют. Правда, о его работе у Чугунова там ни слова, упоминается какое-то географическое общество.

Верховцев слушал, закрыв глаза.

• Предыдущая
• 89/93
• Следующая