Повести и рассказы - Сахарнов Святослав Владимирович - Страница 46
- Предыдущая
- 46/71
- Следующая
Я сделал осторожно шаг назад. Котик вздрогнул во сне.
"Это его последнее лето", - подумалось мне.
ЧУГУНКОВ
Подойдя к домику, я увидел около двери ружьё.
В комнате весело гудела печь, на кровати сидел большой человек. Сапоги он снял и сидел в толстых шерстяных носках.
- Вы Чугунков? А я к вам приехал из Ленинграда. Помните, мы уславливались? Мне для журнала нужно статью написать.
- Помню, - сказал Чугунков и кивнул. - А я вот на Северное пошёл, да и застрял. Котиков там метили. Ну, как вас мой Юра принял?
- Юра? Он у вас молодец, мы с ним тут камбал ногами ловили. Где он?
- За водой на ручей пошёл... Долго у нас пробудете?
- Как получится. Я ведь, между прочим, магнитофон привёз - записывать котиков.
- Попробуйте.
Чугунков улыбнулся и вдруг заревел секачом. Потом залаял самочкой. Заблеил малышом.
Это получилось очень смешно: сидит на кровати взрослый, большой человек в носках и кричит по-звериному на разные голоса. Но я не засмеялся, а, наклонив голову набок, серьёзно слушал. Потом достал из чемодана магнитофон, и мы стали проверять, всё ли в нём работает хорошо.
Пришёл Юра с водой, вскипятили чайник, сели за стол.
Я достал с полки лимон, ножом разрезал его на три части. Стали пить чай. Чугунков пил вприкуску. Он долго дул в чашку, отгоняя лимон, а потом клал на язык белый сахарный кубик и, причмокивая, тянул коричневую сладкую жидкость.
- Завтра чистим пляж, - сказал он, - а уж потом я вами займусь. Потерпите?
- Ничего, - сказал я, - мне не к спеху. Вы давно тут, на лежбище?
- Десятый год. С мая по октябрь. Семья на Камчатке, а я в вагончике. Хорошо, Юрка теперь со мной, - подрос. Вы лимон один привезли?
- Один.
- Жаль. Тёплым морем от него пахнет. Пальмы... Музыка...
КОТИКИ И АВТОМОБИЛЬ
Когда мы с Юрой назавтра пришли на лайду, прилив уже начался, вода закрыла верхушки камней. Сивучи, которые любили сидеть на них, перебрались на берег.
Из-за сопки послышалось урчание мотора.
Над высокой голубой травой показалась кабина тяжёлого автомобиля. Тотчас беспокойно завозились, заворчали самцы. Чайки поднялись в воздух, помчались выяснять: что там? Самки тревожно принюхивались: не беда ли?
Одни только чёрненькие продолжали дремать. Из-за края сопки на лайду выкатился автомобиль. В кузове сидели трое рабочих-алеутов. Пробуксовывая колёсами, автомобиль подъехал к самой воде. Рабочие соскочили на песок и стали подбирать вилами мусор и падаль, швыряя их в кузов.
Я был поражён. Я думал - начнётся паника. Произойдёт то, о чём говорил Володя: животные, сметая всё на пути, лавиной кинутся к воде, будут раздавлены чёрненькие... Но котики скоро перестали волноваться. Только самочки, гоня перед собой малышей, немного отползли в сторону.
К автомобилю, видно, здесь привыкли. Рабочие, подобрав мусор, перешли на новое место.
Мы сидели с Юрой на сопке. Внизу под нами следом за машиной шёл Чугунков. У него в руке была записная книжка. Он подходил к котикам, считал их и что-то записывал. Он смотрел на них внимательно, изучая, как врач смотрит на больных. Ему было трудно идти по вязкому песку.
Вот он стоит, широко расставив ноги и сбив на затылок кепку. В резиновых сапогах отражается серое, затянутое тучами небо.
ГОЛОСА
Мы записывали голоса котиков.
Чугунков с магнитофоном остался на сопке, а я полз по пляжу. За мной как змея извивался чёрный резиновый шнур.
Я старался не спугнуть зверей.
Но вот встревожилась ближайшая ко мне самочка, привстала и, подняв острую, рыжую мордочку, зашевелила усами.
Оторвали от песка головы и её соседки. Завозился огромный самец. И вдруг всё семейство, как по команде, двинулось к воде.
Зашевелились другие звери. Закачались, заныряли усатые чёрные головы. Пляж начал приходить в движение.
Резиновый шнур натянулся и рывком остановил меня. Из травы Чугунков свирепо делал знаки: назад, назад!
Мы ушли и, чтобы дать зверям время успокоиться, вернулись только через час.
Теперь Чугунков решил попробовать сам. Он сходил в домик и принёс оттуда бамбуковое удилище. Привязал к нему микрофон. Поплевал на ладонь, повертел ею в воздухе - поймал ветер. Прикинул, где лучше выходить из травы.
Я остался около магнитофона. Под локтями - трава. Перед носом петлей, с бобины на бобину, - коричневая лента. Я посмотрел - что делает Чугунков?
Он полз не поднимая головы. Когда до ближайшего зверя - это тоже была самочка - осталось шагов шесть, остановился и долго лежал. Котики, встревоженные приближением непонятного тёмного пятна, понюхали воздух, успокоились. Ветер был от них. Тогда Чугунков, не поднимаясь, подвинул палку с микрофоном к самому зверю. Я нажал клавишу, закрутились бобины...
Потом Чугунков пополз к воде. Там стайкой лежали чёрненькие. Этим он совал микрофон прямо в мордочки. Котята отворачивались, отступали. Одного заинтересовала блестящая белая штука на палке, он подковылял к ней, ткнулся носом, попробовал на зуб...
Последним записывали большого секача. Тот уже покинул свой гарем и лежал в стороне от стада.
Это было далеко от меня. Чугунков подполз к зверю со спины, положил микрофон рядом с ним. Великан не обратил на это внимания. Он, видно, молчал, потому что Чугунков вдруг привстал. Секач уставился на него. Человек и зверь некоторое время смотрели друг другу в глаза, потом кот качнулся и, тяжело перебрасывая с места на место ласты, стал отступать. Короткий рёв - одинокий, низкий, недовольный - пронёсся над берегом...
Вечером в домике мы слушали записи. Сперва шелестела, перематываясь с бобины на бобину, лента. Потом послышался плеск волн и беспокойное мычание - шумело лежбище. Затем кто-то задышал, захрюкал - сонно, лениво. Самочка! Опять молчание... Жалобно заблеяли малыши. Заскрипело - котёнок куснул микрофон...
Наконец, из шелеста волн и шуршания песка возник, перекрывая их, и заполнил весь домик могучий рёв потревоженного самца.
- Ну вот, получилось! - весело сказал Чугунков. - Не зря ползали. Вам это для чего?
- Вдруг радиопередачу сделаю...
Растопили печь. Юра поставил воду.
Я вспомнил, как мы пили вчера чай: за окошком тундра, низкое серое небо, вот-вот пойдёт дождь. А на столе у нас круглый, жёлтый, как маленькое солнце, лимон. Лежит, пахнет югом и далёким ласковым морем.
- Предыдущая
- 46/71
- Следующая