В лабиринте замершего города - Близнюк Семен - Страница 1

• 1/29
• Следующая

Время даёт возможность сопоставить события и факты, внешне, казалось бы, разрозненные, не связанные между собой. Время позволяет открыть в них внутреннюю, причинную связь. Идя по следам нашего земляка — советского разведчика Пичкаря, мы отыскали на Львовщине одного из боевых его побратимов — Михаила Веклюка. Они жили, оказывается, недалеко друг от друга — по обе стороны перевала, даже не подозревая об этом. Но вот, спустя какое-то время — после того, как Веклюк переехал в Ужгород, и мы стали встречаться с ним чаще, — возник разговор и о его юности, о тех опалённых горячими событиями годах, когда он только что вступал на путь сознательной борьбы.

…Веки слипались. От бессонной ночи гудела голова. Руки отказывались держать тяжёлый молот. Едкая калийная пыль забивала горло, не давала дышать. Здесь, на разработках, даже самые сильные крестьянские парни выдерживали всего год-два.

Веклюк остановился, чтобы перевести дух, пока мастер отошёл перекурить. Если бы этот мастер знал… Всю ночь Михайло с двумя помощниками расклеивал листовки на станции в Самборе. Затем трясся в порожняке, следовавшем в Дрогобыч. Получил свежую литературу — и сюда, в Стебник. Припрятал книги в заброшенном колодце до вечера, пока не загудит заводская сирена.

Но гудка не дождался. В середине дня появились жандармы. Впереди ступал побледневший мастер. Заросшие Щеки тряслись от волнения. Не доходя, ткнул пальцем:

— Вот — Веклюк Михайло.

И отступил за синие мундиры.

Жандармы нерешительно топтались, поглядывая на мускулистого усача, который, играючи, перекидывал в руках двухпудовый молот. Старший сбросил винтовку. Тогда Веклюк шагнул навстречу. Звонко щёлкнули стальные наручники…

Через несколько дней его судили в Дрогобыче — поспешно, без особого разбирательства. За распространение листовок, призывавших собирать средства для помощи республиканцам Испании, за «антиправительственную агитацию и хранение коммунистической литературы». Объявили приговор: 1 год 8 месяцев тюремного заключения. Судьи ещё не знали, что отправленный ими в дрогобычскую тюрьму Веклюк Михаил, 1914 года рождения, сын рабочего Веклюка Павла из села Колпец, неимущий, неженатый, рабочий калийных разработок в Стебнике, был ни больше ни меньше, как членом ЦК комсомола Западной Украины…

Он не отсидел своего срока: западные области Украины были освобождены советскими войсками.

В июньскую ночь сорок первого года Веклюк должен был уехать с последним эшелоном. Он тогда работал в вагонном депо во Львове, последние дни спал урывками здесь же, в искалеченных бомбёжками вагонах, вместе с другими ребятами из слесарной бригады спешно латал составы… Уехать не успел: в Подзамче их последний паровоз с несколькими платформами перехватили оуновцы. Избили, кинули в тюремный вагон, стоявший в тупике. К утру арестованные проломали пол, убрали перепившуюся охрану и ушли в леса…

Он быстро нащупал старые связи. Через полгода с надёжным «аусвайсом» снова очутился во Львове. В 1942 году коммунисты создали здесь из разрозненных групп организацию «Народная Гвардия имени Ивана Франко», ставшую впоследствии довольно разветвлённой. Веклюку поручили доставлять по цепочке подпольную литературу. Затем его ввели в боевую группу, действовавшую в пригороде Львова — Подзамче…

Рассказывая нам об этих днях, он как-то заметил:

— А ведь среди народогвардейцев были и закарпатцы. Фамилий их не помню, но что они были из Закарпатья — точно.

И тогда мы двинулись по новой тропе поиска… Во Львове нам предоставили возможность ознакомиться с архивными материалами, посвящёнными «Народной Гвардии имени Ивана Франко», обнаружились интересные документы в архивах Ужгорода и Берегова. А затем… Как на снимке, который, постепенно проявляясь, открывает лица, которые ты ожидал увидеть, так история, освещённая светом борьбы интернационалистов, людей разных стран и разных убеждений, объединённых страстным желанием уничтожить фашизм, знакомит тебя постепенно со своими бесчисленными героями. Отыскивались участники событий, о которых начал рассказывать Веклюк.

Жарким выдался июль в Хусте. Дождей не было долго, и даже горы, сжимавшие долину, не спасали от зноя. В горячий полдень у моста через Рику венгерская часть, расквартированная в городе, выставила охрану. Солдатам можно было купаться лишь под наблюдением офицера. Гражданских лиц близко не подпускали.

Февгаднадь Немеш лениво хмурился на солнцепёке, наблюдая, как его гонведы плещутся в воде. Вдруг дежурный заорал, показывая на мост. Немеш увидел: на перила взбирался солдат — издали нелегко было его распознать.

— Висса![1] — крикнул февгаднадь.

Солдат, вытянув руки, прыгнул в воду. Немеш глядел вниз по течению, но голова прыгнувшего с моста не показывалась. Солдаты галдели. Немешу доложили, что прыгнул сержант Дьёрдь Мошкола. Принесли его мундир, в котором нашли недописанное письмо: Мошкола прощался с женой и родными, сообщая, что никогда больше не свидится с ними…

Офицер скомандовал:

— Обыскать оба берега. Найти живым или мёртвым! Обшарили заросли, потом на мелководье растянули сеть и побрели против течения реки, но Мошколу так и не нашли…

Если бы вечером Немеш оказался на окраине города Берегова, в доме рабочего Иожефа Товта, он бы несказанно удивился: его «утопленник» невозмутимо беседовал с хозяевами дома.

К тому времени Дьердъ-Юрий Мошкола был опытным подпольщиком. Вырос в семье рабочего-венгра в Берегове, с юных лет сам обжигал кирпич на заводе Конта, известном своими революционными традициями: тут действовало крепкое ядро коммунистов. Мошкола участвовал в рабочих забастовках, распространял листовки. А в 1935 году его приняли в Коммунистическую партию Чехословакии. Затем — служба в армии. Он вёл пропагандистскую работу среди солдат: чехов, словаков, украинцев.

Наступили тревожные дни. Венгерские фашисты, оккупировав весь край, уничтожили остатки и без того куцых буржуазных свобод. «Новый порядок» поддерживался вооружёнными отрядами жандармерии и профашистских организаций. Коммунисты ушли в подполье.

Мошкола снова оказался в армии — на этот раз хортистской.

В середине 1939 года по Закарпатью прокатилась волна репрессий. Были схвачены многие товарищи Дьёрдя, как называли по-венгерски Юрия. Подпольный комитет понимал, что следы могут привести полицию и в Хуст, в казарму пятого пехотного полка, в котором сержант Мошкола выполнял партийные задания. Тогда и было решено инсценировать его самоубийство.

Мошкола считался отличным пловцом. Проплыв под водой, он выбрался на берег в излучине реки. В кустарнике его ожидал товарищ со свёртком, в котором был штатский костюм. Переночевав в Берегове, Юрий утром сразу же отправился в Мукачево. В рабочем пригороде, в Росвигове, было подготовлено надёжное убежище.

Переждав некоторое время, Мошкола включился в обычные для него подпольные дела.

Однажды он получил задание доставить в горный посёлок Сваляву нелегальную литературу. Одевшись получше, поинтеллигентнее, отправился на вокзал, сел в зале ожидания. Рядом опустился на скамью человек в модной шляпе, с зонтиком в руке. Мошкола покосился на соседа и оторопел: возле него сидел сотрудник береговской полиции — как-то уже встречались…

«Выследить меня он никак не мог, — лихорадочно соображал Юрий. — Видимо, здесь по другим делам, а я просто попался ему на глаза. Глупо… Как глупо!..»

— Утопленник-то, оказывается, воскрес! — усмехнулся полицейский сыщик, опустив в карман руку. — Только не делай глупостей, Дюри! Не уйдёшь все равно…

— Вы обознались,—вдруг спокойно ответил Мошкола. — Если говорите об утопленнике, то утонул мой брат, царство ему небесное. Меня зовут Яношем, мы были с братом Дьёрдем — как одно лицо. Вам-то это должно быть известно. Сыщик беспокойно заёрзал. Потом спохватился:

• 1/29
• Следующая