Герой по вызову - Блок Лоуренс - Страница 23
- Предыдущая
- 23/40
- Следующая
— У меня к Аманулле деловое предложение.
— Судя по твоему говору, ты приехал издалека. Ты афганец?
— Моя мать афганка.
— Понятно. Пойди в распивочную «Четыре сестры», kazzih, ты найдешь его там. Амануллу. Передай ему привет от Таршина, торговца сосисками. Да будет тебе удача во всех твоих делах, kazzih.
— Да будет путь твой бежать под гору, а ветер дуть тебе в спину, Таршин!
— Храни тебя аллах, kazzih!
Распивочная «Четыре сестры» оказалась небольшой забегаловкой в самом сердце старого города. Две сестры прислуживали посетителям, сидящим на уполовиненных винных бочках. Одна из них принесла мне стакан сладкого белого вина. Если бы все афганки были похожи на этих двух сестер, тогда бы я еще мог понять, почему бизнес Амануллы процветает. За всю свою жизнь я не видывал более несказанных уродин.
Но какими бы несказанно уродливыми они ни были, заговорить с одной из них все же пришлось. Я спросил у нее про Амануллу и ужасно обрадовался, когда она сразу поняла, о ком идет речь. Нам даже не пришлось затевать игру с наводящими вопросами и ответами, чтобы уяснить, какого из многих Аманулл я ищу.
— Он приходит сюда каждый день, kazzih.
— Значит, и сейчас он здесь? — спросил я, теряясь в догадках. В забегаловке не было никого, кто бы подходил под описание седовласого толстяка.
— Он уже ушел.
— А возвращается когда? — Между прочим, в пушту нет будущего времени, так что все беседы, о которых шла речь выше, мне пришлось излагать в несколько искаженной форме. В пушту есть только настоящее время и простое прошедшее. Настоящее время глаголов используется для обозначения действий в настоящем, будущем и в сослагательном наклонении, а простое прошедшее относится ко всем прошлым действиям, когда бы они ни происходили. — Он приходит еще раз сюда сегодня?
— Говорят, он едет по делам на запад, а возвращается после захода солнца. Заходит ли он к нам, я не знаю.
— Благодарю тебя, сестра.
Я поставил свой стакан, даже не пригубив вина. Минутой раньше кто-то, проходя мимо, сильно толкнул мой стол и едва его не опрокинул. Мне удалось спасти стакан, подняв его высоко над головой и не расплескав ни капли. Я услыхал внутренний голос, но не сразу смог разобрать слова. Голос повторил: человек, который толкнул мой стол…
Я вскочил и стал озираться, ища его взглядом. Он уже выходил на улицу. Я бросился за ним, но потерял в толпе. Мне удалось только мельком заметить маленькие глазки и черную окладистую бороду, а потом он точно сквозь землю провалился.
Я вернулся в «Четыре сестры». В углу какой-то старик зашелся мучительным кашлем. Он стоял на четвереньках и дубасил кулаками по земляному полу. Лицо у него все посинело, и он вроде как отдавал концы. Со всех сторон его обступили несколько человек, вероятно, знакомые. Остальные же посетители распивочной не обращали на его агонию никакого внимания.
Я сел за свой столик и увидел, что моего стакана нет. Я подумал, что его забрала официантка-уродина, но, вспомнив, каким подозрительно сладким было вино, решил, что не стоит требовать долива.
Выходя из забегаловки, я расслышал клекот смерти в глотке у того старика.
Ну а третье покушение — это просто блеск!
Сейчас расскажу. Не думаю, что кому-то пришла бы в голову мысль о покушении только на том оснвоании, что какой-то кинжал оказался воткнутым в тюрбан. С другой стороны, мне, конечно, следовало бы с большим вниманием отнестись к упреждающим знакам, полученным мною у «Четырех сестер». У меня пропал стакан с вином, старый выпивоха закашлялся до смерти, мужчина со знакомым лицом чуть не опрокинул мой столик — полагаю, любой на моем месте, будь у него хоть вполовину меньше мозгов, чем у меня, догадался бы, что тот чернобородый, проходя мимо меня, незаметно сыпанул яду в мой стакан, а старик позарился на мое вино, когда я выбегал на улицу за чернобородым. Если бы я обо всем об этом читал в какой-нибудь приключенческой книжке, я бы сразу все понял, но это был не книжный вымысел, а настоящая жизнь, в которой понимание скрытого смысла вещей дается куда труднее.
До сего момента я был уверен, что в Афганистане у меня нет ни одного знакомого. Почти в любой стране мира у меня есть знакомые, и сказать по правде, это крайне удивительно, что их не оказалось в Афганистане, потому что в Кабуле как нигде справедливо звучит поговорка насчет друга, который познается в беде. Но если тут меня никто не знает, то кому же могло прийти в голову всадить кинжал в мой тюрбан, а в вино подсыпать яду?
В течение дня я еще пару раз возвращался к «Четырем сестрам». Аманулла так и не появился. Я убивал время, бесцельно бродя по городу и пытаясь вкусить его звуки и запахи, проникнуться его особой аурой. Кабул — то, что в путеводителях именуют «городом контрастов» — когда авеню в центральной части столь же широки, насколько узки улицы в старых кварталах. В Кабуле мне встретилось немного иностранцев. В основном это были пакистанцы из Кашмира и несколько разношерстных русских. Большинство же уличных пешеходов составляли афганцы и большинство были одеты точно так же, как я: кожаные сандалии, свободного покроя халат, смахивающий на римскую тогу, и плоский тюрбан на голове.
К закату я проголодался. Я двинулся обратно по направлению к «Четырем сестрам» и остановился у какой-то харчевни, из чьей трубы курился дымок, пропитанный аппетитным ароматом жареной баранины. Я вошел внутрь и остановился у прилавка. Толстяк-повар как раз снял с угольев здоровенный кусок бараньей отбивной, посыпал ее душистыми специями и швырнул на чугунное блюдо перед моим носом. Ни вилок ни ножей не наблюдалось. Просто как в Риме, подумал я, взял пальцами обжигающий кусок баранины и впился в него зубами. Краешком глаза я заметил, что на меня глазеет какой-то мужчина. Я обернулся. И тут только увидел, что все посетители харчевни берут вилки и ножи из проволочной корзинки на столике у дальней стены. Они смотрели на меня как на дикаря. Устыдившись, я отправился к корзинке, вооружился вилкой и ножом и приступил к трапезе.
Пока я сражался с бараньей отбивной, толстяк-повар черпаком навалил мне в блюдо горку дробленой пшеницы и риса. Баранина оказалась с кровью внутри, обжаренная дочерна снаружи и ужасно жилистая. Зато дробленая пшеница и рис сочетались неплохо. Я заметил, что мой сосед пьет пенистую жидкость, с виду похожую на пиво, и когда повар в очередной раз проходил мимо меня, я указал на соседний столик пальцем и знаками попросил принести такой же напиток. Это и вправду оказалось пиво, но с необычным привкусом, который я после вдумчивой дегустации узнал: орехи кешью! Это меня удивило: кешью произрастает в Западном полушарии, и мировая торговля, видно, за последние годы добилась немалого прогресса, если южноамериканцы занялись поставками этих орехов в афганские пивоварни. Но потом мои сомнения рассеялись: это был афганский орех, по вкусу сильно напоминающий кешью, который добавляют в сусло для аромата.
Я выпил литра два пива и расправился с бараниной. А потом заказал еще пива — не сказать, что это было лучшее пиво в моей жизни, но вкус был вполне узнаваемый, — и только я принялся за очередную кружку, как понял, что прежде чем влить в себя новую порцию, надо освободить для нее место.
Туалета в обычном понимании тут не было — просто лоханка у дальней стены. Я пошел к лоханке и сделал то, что обычно и делаю у писсуара, и когда процесс уже вступил в завершающую стадию, харчевня взлетела на воздух.
В первую секунду мне пришла безумная мысль, что виновником взрыва стал я, Человек-с-динамитом-в-моче. Наверное, аналогичная мысль возникает в голове у дятла на сосне, когда он выстукивает клювом дробь, а в это самое время внизу стоит лесоруб и топором наносит последний удар по стволу. В общем, ощущение было непередаваемое, прямо скажу. Только что я орошал струей стену харчевни — и в следующий миг от харчевни остались одни развалины.
Ущерб был практически невосполнимым: степень разрушения наивысшая, хаос абсолютный. За грохотом взрыва последовала мертвая тишина. Тишина длилась секунд десять. А потом весь Кабул зашелся криком и воем сирен.
- Предыдущая
- 23/40
- Следующая
