Ради единого слова - Аграновский Валерий Абрамович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/40
• Следующая

Неделю, пока его устраивали в детский дом, он был нарасхват, по очереди ночевал у сотрудников журнала. Мне удалось получить его только раз. Спокойный, рассудительный, ничуть не сентиментальный, как ни странно, воспитанный, обладающий природным тактом, Борис был к тому же очень самостоятельным мужчиной, отказывался от рублей и пирожных и только в одной страсти не умел себя сдерживать – в страсти фотографировать. Хотя аппарата у него не было, все копейки он тратил не на мороженое, а на проявители, закрепители и фотобумагу. С немалым трудом Н. С. Ильиной удалось устроить его в Калининградский детский дом. По странному стечению обстоятельств профилирующим предметом была в нем фотография.

Вся редакция провожала Бориса. Он был причесан, умыт, одет во все новое, а за плечами у него был рюкзачок, в котором лежала новенькая «Смена» с полным набором проявителей и закрепителей.

Вот, собственно, и вся историю Бориса. Наверное, я рассказал ее не столь академично, как того требуют обстоятельства, но что поделаешь, рассказчик – тоже человек.

Перейдем к выводам.

В холле "Комсомольской правды" на обелиске высечены имена шестнадцати газетчиков, погибших в Вели кую Отечественную войну с удостоверениями корреспондентов, но как рядовые солдаты. Их смерть, жизнь и работа остаются примером для нас и в мирное время. Мы всегда обязаны помнить, что для журналистов никто не пишет «особых» законов, не придумывает «особой» морали. Мы должны и работать, и жить, принимая решения и как газетчики, и как рядовые советские граждане. Такой подход к нашей профессии – основа основ журналистики. Впрочем, вряд ли кто из нас воспринимает профессию иначе.

Нельзя забывать и о том, что в сравнении с другими рядовыми гражданами мы, представители чрезвычайно острой профессии, несколько лучше вооружены: у нас всегда остается реальная возможность газетного вмешательства и разоблачения зла. Эта возможность – тоже оружие журналиста, тоже форма его активного вторжения в жизнь. Однако пользоваться таким оружием следует осторожно, то есть профессионально. Категорически нельзя позволять «личному» перехлестывать через край и сводить с помощью газеты личные счеты. Надо всегда стоять на принципиальных государственных и партийных позициях, постоянно ощущать ответственность перед обществом и помнить, что мы работаем в газете как представители и выразители общественного мнения. Вот почему сотрудники отдела писем, получив жалобы читателей, проверив их с помощью собкоров "на местах" или по телефону, составляют «сопроводиловки», в которых выражают свое отношение к факту, а затем пересылают жалобы в соответствующие инстанции. Нет ни статей, ни публикаций, и между тем "меры приняты"! Очеркисты, по-моему, тоже могут писать «сопроводиловки», звонить по телефонам и лично ходить по инстанциям независимо от того, намерены или нет писать материал, – разумеется, с санкции руководителей газеты или по крайней мере поставив их в известность. Граница между перспективой написания статьи и ее реальной публикацией весьма подвижна, что делает само вмешательство газетчика в какую-либо жизненную ситуацию действенным.

Приведу короткий пример. Ко мне обратилась в Горьком, когда я собирал материал об ударничестве на заводе "Красное Сормово", некая Валя М., работник заводоуправления: помогите с жильем! Супруг Вали, Владимир, пошел работать монтажником на строительство Сормовской ТЭЦ по объявлению, напечатанному в "Горьковской правде"; всем семейным в течение трех лет гарантировали получение квартир. Но миновали три года, и уже четвертый на исходе – квартиры нет.

В один из дней я заехал на ТЭЦ, и, по достоинству оценив визит журналиста, начальник стройуправления выдал официальный документ: квартира М. будет дана в очередном квартале. Потом я вернулся в Москву, занялся своими обычными делами, но в кондуите записал: "Квартира М. обещана в первом квартале". Миновало время, я позвонил из редакции начальнику стройуправления. Как понимаю, он решил, что все забыто и потому был удивлен, услыхав мой голос. Затем я подстраховал дело звонком из Москвы в горисполком, и через неделю в редакцию официально сообщили из Горького, что квартиру М. дали.

"Эпопея" семьи М. свидетельствует о том, что, если уж журналист берется за доброе дело, должен относиться к нему не как к мимоходному и «междупрочному», а как к занятию, требующему усилий и последовательности, настойчивости и ума.

Возникает вопрос: а почему бы в самом деле не выступить в газете по поводу квартирных дел семьи Вали М., не воплотить перспективу публикации в реальность? Разве мало в этой истории назидательного и полезного для всех? Ответ таков: я бы, возможно, и выступил, будь у меня концепция, вникни я основательно в дело и разберись в деталях. Писать же, не ощутив в полной мере проблему, не стоило. Но я был занят ударничеством на "Красном Сормове", а следом по графику шла работа над очерком "Остановите Малахова!" – короче говоря, как ни велик был соблазн, но разорваться невозможно. Значит ли это, что, не имея возможности вмешаться в попутное дело серьезно, журналист должен вообще пройти мимо него? Конечно же нет! Он и тут должен проявлять настойчивость, помня при этом, что его упорство является всего лишь средством для достижения цели. Цель же – с помощью конкретного добра утверждать нормы социалистической морали.

Я кладу в чемодан книгу. Непременно беру с собой книгу. Какую? Нет, не просто для чтения, хотя и это неплохо. Для работы. Принцип подбора книг бывает разный: географически-познавательный, смысловой и даже психологический. Отправляешься писать об ударничестве – и берешь томик В. И. Ленина со статьей "Как организовать соревнование?" Едешь, к примеру, на Дальний Восток, – почему бы не взять с собой чеховский «Сахалин»? Твой путь в колонию для несовершеннолетних, и в чемодан кладется "Трудная книга" Г. Медынского. Командировка на БАМ – очень кстати будет «Мужество» В. Кетлинской. Едешь разбираться в остром конфликте или на какое-нибудь трудное дело, связанное с чьей-то безнравственностью или преступлением, – что поможет тебе обрести холодное перо при горячих мыслях? Что даст душевное равновесие, когда ты работаешь "один на один", умерит твой пыл в изложении обстоятельств, подскажет верную тональность в письме и в поведении на месте? Мне лично – тургеневские "Записки охотника" или "Вечное безмолвие" Д. Лондона.

Журналист, собирающий материал, – это человек, идущий по следу. Несмотря на то, что след может привести и к положительному, и к негативному материалу, состояние газетчика на задании всегда приподнятое, нервы напряжены, зрение обострено, слух насторожен, трата умственной и физической энергии повышенная. Между тем всего час или сутки назад, оформляя командировку и бегая по коридору редакции, мы были такими, "как все". Но стоит нам оказаться в самолете, в поезде или в машине, как что-то меняется в нашей психологии, в голосе, в походке, во взгляде, будто появляются дополнительная сила и решительность, – почему? Потому, что мы находимся "при исполнении". Конечно же, не сами по себе мы становимся сильными – мы сильны газетой, которую представляем. Но и сколько дополнительной ответственности тяжелым грузом ложится на наши плечи! Мы не можем позволить себе в командировке ни одного необдуманного слова или поступка. Никаких сомнительных знакомств. Ни вспышек злобы, ни вспышек радости.

Каким образом удается сбрасывать с себя лишнее напряжение? Я достаю из чемодана томик стихов:

• Предыдущая
• 19/40
• Следующая