Евгения, или Тайны французского двора. Том 2 - Борн Георг Фюльборн - Страница 48
- Предыдущая
- 48/122
- Следующая
Что же увидим мы, заглянув в низшее парижское общество! Страшную нищету, глубокую подлость, дикость и пороки, которые наведут на нас ужас; бледных, со впалыми глазами, отвратительных, с едва прикрытыми телами, бесстыдных, хвалящихся своим падением! И это общество насчитывает сотни тысяч членов и в смутные времена становится бичом сограждан.
Кто не может глубже вглядываться, кто довольствуется только удивлением и созерцанием могучей внешности, тот не заметит гниения этой стоячей тины, не заметит ни испарений, ни вредных миазмов; жизнь и движение, внешний блеск и свет не дают истинного понятия, они обманывают. Такие города, как Париж, Лондон, Берлин, требуют глубокого исследования, можно бы сказать, изучения, чтобы заглянуть за кулисы и узнать истину. Бесчисленные тайны скрываются за стенами домов, страшные драмы разыгрываются там, и порок прикрывается румянами и тщеславием. Тщеславие и румяна играли и при Тюильрийском дворе великую роль. Необходимо во что бы то ни стало быть молодым и красивым, быть окруженным блеском и роскошью, и как часто румянец щек, ослепительная белизна плеч и шеи бывают пустым призраком, бриллианты, такие же фальшивые, как и зубы, – все это фокусы, чтобы обмануть друг друга.
Когда же эти люди, по видимости молодые и богатые, возвратятся в свои комнаты, когда румяна и пудра сотрутся, когда парики и вата снимутся, когда руки освободятся от фальшивых драгоценностей, тогда не должна ли явиться на поблеклых, сморщенных лицах насмешка презрения к себе и к другим? Зеркало не лжет, не ударяли ли его кулаком, чтобы рассеять обман? Не слышался ли дикий смех бледных губ при виде истины, при мысли о пустоте подобных шуток?
Императрица Евгения в это время была еще так хороша, что вовсе не нуждалась в косметических средствах, хотя и употребляла их для того, чтобы придать себе больше привлекательности. Красота ее была поразительна. Только одного ей недоставало – первой молодости.
Зато она достигла завидного положения, которое успокаивало ее, когда обуревала мысль о минувшей молодости, когда являлось сожаление о прежнем, эдеме. Она была могущественная властительница Франции; довольно было одного движения руки, одного взгляда ее прекрасных глаз, чтобы осчастливить другого. Императорская корона украшала ее голову, все лежало у ее ног.
Легкая улыбка самодовольства появлялась при этой мысли, и она отходила от большого зеркала в золотой раме, чтобы предаться сладким мечтам на оттоманке. Сознание своего величия и могущества будило в ней в эти часы отрадного спокойствия неописанное чувство гордости и достигнутой цели, которое было для ее души высоким наслаждением! Она могла иметь все, довольно было ее милостивой улыбки, чтобы вызвать выражение восторга. Она могла также чувствовать любовь, но не скрытую в глубине сердца, нет, такая любовь не удовлетворяла ее! Ей нужна была любовь, которая высказывается, которая доступна чувствам, осязательна, любовь, которая требует наслаждений и превращается в смертельную ненависть в случае измены.
Покоясь на оттоманке, Евгения думала о принце Камерата, страстная любовь которого пренебрегла всеми опасностями. Прекрасен был час, когда она дозволила ему склониться к ее ногам, теперь же принц, со времени своего возвращения, не показывался при дворе.
Не надоела ли ему ее любовь? Не избегает ли он Тюильри с каким-нибудь особенным намерением?..
Эта мысль волновала Евгению!
– Я в его руках, – шептали ее губы. – Что если он меня обманывал, чтобы похвастаться любовью императрицы?.. Но к чему же в таком случае он презирал опасность, чтобы увидеться со мной? А если причиной того оскорбленная страсть, разбитые надежды, отвергнутая любовь; если он поступает так, чтобы отомстить мне за то, что я отказала ему и отдала руку императору?.. Нет, Евгения, это плоды твоей фантазии! Ты скучаешь по нему и сердишься на него, потому что он не приходит! А если он не любил меня? О, я погублю его, если только узнаю, что он обманул меня и хвастался близостью со мной! В таком случае, он погибнет.
Портьера передней зашевелилась, Евгения приподнялась, полная страсти. На пороге стояла придворная дама.
– Государственный казначей, граф Бачиоки, – доложила она с церемониальным поклоном.
Императрица сделала знак, что он может войти. Бачиоки подошел с выражением глубочайшей преданности к дружески приветствовавшей его Евгении.
– Вы принесли мне известие от моего супруга императора, – сказала она, всматриваясь в лицо государственного казначея.
– Тайное и неприятное известие!
– У вас перепуганное лицо, граф, говорите, что случилось! Бачиоки бросил пытливый взгляд на будуар.
– Будьте спокойны, – продолжала Евгения, заметив эту предосторожность, – мы одни.
– Инфанта Барселонская.
– Ее также нет здесь, но к чему этот вопрос?
– Виноват, непредвиденный случай, сильно взволновавший моего царственного родственника и повелителя, сделался известным.
Евгения изменилась в лице; таинственность и важность Бачиоки произвели свое действие, но вскоре к ней опять возвратились ее хладнокровие и вея ее надменность.
– Без предисловий, граф! Вы видите, я жду! Что случилось?
– Генерал д'Онси, которого император пожаловал орденом Почетного Легиона…
– Что же с ним?
– Он открыт.
– Далее.
– Принц Камерата жив! Он скрывался под именем графа д'Онси для того, чтобы иметь доступ ко двору; это очень поразило государя! Известно, что принц приходил ночью через павильон Марзан… – Бачиоки замялся, – В этот флигель.
– Ради всех святых, кто осмелился это сказать? – вскричала Евгения в сильном волнении; ее глаза блестели, она величественно приподнялась. – Вы молчите? Я требую ответа!
– Не сердитесь на меня, я так вам предан.
– Ваше известие возбуждает мой гнев, поражает меня, я хочу во что бы то ни стало знать, кто распространил эту наглую ложь.
– Я могу только уверить вас, что личность принца Камерата доказана! Он сам говорил о ночном посещении…
– Негодяй! – прошептала Евгения бледнея.
– И одна придворная дама подтвердила это, а иначе нельзя было бы дознаться.
– Моя придворная дама! Вы говорите правду, граф? Бачиоки поклонился, пожимая плечами, как будто желая сказать: к сожалению!
– Довольно! Эта дама может быть только инфанта Барселонская! О, эти уверения в преданности! – сказала Евгения с горькой усмешкой, в которой слышалось страшное внутреннее раздражение. – Привязанность исчезает, и ледяная холодность занимает ее место…
– Конечно, это непростительно…
– Благодарю вас, и так как я не желаю более видеть инфанту, то потрудитесь передать ей отставку, без объяснений, слышите ли? Без объяснений!..
– Инфанта может не поверить моим словам; письменный приказ имел бы больше значения!
– Я исполню ваше желание, – сказала Евгения и подошла к своему письменному столу. «Инфанта Барселонская, – писала она, повторяя вслух слова, – увольняется от службы и оставляет двор, чтобы вдали от него могла подумать, что значит верность!» Возьмите! Потрудитесь также сообщить об этом императору!
Бачиоки взял приказ, он победил! С безмолвным поклоном он вышел из комнаты и отправился к Инессе. Получив письмо и вид торжествующего Бачиоки, инфанта догадалась, в чем дело: она попала в немилость из-за низких и недостойных интриг этого плута. Ей приходилось оставить Тюильри, потерять свое влияние и уступить поле битвы графу Бачиоки.
– Никогда! – вскричала Инесса. – Никогда! Хотя я сама для себя и желала бы уклониться от этого круга, но не должна этого сделать! Мне надо выполнить задачу, которую я не должна забывать! При всей своей ненависти к этим плутам, я должна по дружбе к Долорес и по долгу спасти ее, должна остаться здесь и исправить, насколько возможно, мой проступок! О, я знаю твои мысли, хитрый корсиканец, желающий подчинить государя и государыню, жертвующий всем для своих целей! Я не отступлю, хотя моему самолюбию тяжело бороться с чувством дружбы к Долорес. Ты думаешь, что ты меня устранил? Рассчитываешь на то, что моя гордость не допустит мне примириться! Глупец! Женщина, которая сознает, что должна исправить свою вину, побуждаемая самым благородным чувством – дружбой, готова перенести все и перехитрить тебя! Твои интриги скоро будут уничтожены, надежды разрушены! Не спеши хвалиться устранением честного сердца! Конечно, труден для меня будет этот шаг после подобного письма, и ты, придворный лакей, хорошо знаешь это; но Инесса переборет себя и сделает его! Может быть, она бы не решилась, может быть, она позволила бы тебе торжествовать победу над ней; но она не сделает этого в силу дружбы, в силу сознания своей вины! Постой же, могущественный Бачиоки с черной душой, Инесса имеет еще обязанность в отношении императрицы и народа не уступать тебе. Иначе падение и проклятие приблизятся к Тюильри! Инесса знает, что ты не брезгуешь никакими средствами для достижения своей цели, она теперь знает тебя вполне, видит насквозь твою грязную душу, которая не отступит ни перед каким преступлением! Как ты, так и я хочу власти, но ты действуешь злом, а я буду действовать добром! Я чувствую в себе довольно силы во что бы то ни стало спасти бедное существо, которое ты преследуешь из-за каких-то целей. Горе тебе, если ты меня заставишь употребить против тебя твое же оружие! Я ненавижу тебя, как только ненавидят и презирают преступление! Ты используешь ссылку, меч и яд, чтобы иметь перевес!
- Предыдущая
- 48/122
- Следующая
