Евангелие от Тимофея - Чадович Николай Трофимович - Страница 53
- Предыдущая
- 53/55
- Следующая
– Значит, так, – сказал Яган деловым тоном. – Времени у нас в обрез, поэтому обойдемся без сантиментов. Ты, Головастик, заслужил смерть. Еще десять дней тебя будут пытать, а потом лишат кожи, всей целиком, вместе с волосами. Однако сейчас у тебя появилась возможность спастись. Ты получишь нож, которым убьешь Порченого. После этого тебя схватят и доставят в суд. Там ты без утайки расскажешь, как замыслил это дело, как зарезал угодного Тимофею его же ножом, как затем уничтожил Письмена. Кстати, вот все, что от них осталось. Конечно, тебя приговорят к жуткой смерти, но в благодарность за оказанную услугу я тайно помилую тебя. Остаток жизни ты проведешь под чужим именем где-нибудь в укромном месте. Ты не будешь ни в чем нуждаться. Согласен?
– Ты опять обманешь… – Головастик с трудом разлепил запекшиеся губы. Голос его со времени нашей последней встречи неузнаваемо изменился, казалось, это не человек говорит, а мычит раненое животное.
– Не собираюсь тебя уговаривать. С этим делом я и сам справлюсь, а вину все равно свалю на тебя. Но тогда уже не жди пощады.
– Ладно… Я попробую… Но пусть меня больше не пытают сегодня…
«Ладно… Я попробую…» – точно такие же слова он произнес, когда я приказал ему убить Ягана. Вот так он пробовал всю жизнь. Пробовать пробовал, да ничего не доводил до конца.
Конечно же, Яган не сдержит обещания. Зачем ему живые свидетели? А ведь придумано ловко – и все соперники устранены единым махом, и с Письменами полная ясность. Уничтожил, мол, коварный враг нашу святыню. Поэтому еще теснее сплотимся вокруг Ягана – Лучшего Друга, вернее последователя и единственного законного наследника Тимофея. Слава Тимофею! И вечная память!
Нож перелетел через всю комнату и вонзился в пол у ног Головастика. Сам Яган, держа наготове другой нож, отошел подальше. Рисковать второй раз он не собирался.
– Ну давай! Чего ты канитель разводишь? – поторопил он Головастика.
– Сейчас… Трудно… Ребра болят. – Застонав, Головастик выдернул нож. Дышал он с трудом, на губах пузырилась розовая пена. Во рту не осталось ни одного целого зуба. Удавка по-прежнему болталась на его шее.
– Не мешкай, – сказал я. – Уж лучше ты, чем он. Только постарайся с первого удара…
Он ничего не ответил, только смотрел на меня безумным, подернутым слезой взглядом. Правая рука его, державшая нож, и левая, сжимавшая конец веревки, сошлись на уровне груди.
– Не трусь, дурак! – крикнул Яган у него за спиной. Он же не может двинуться с места!
– Сейчас, – просипел Головастик. Его раздавленные, лишенные ногтей пальцы наконец-то кончили вязать узел на рукоятке ножа. – Сейчас…
Неловко и медленно он повернулся и, снова застонав, как цепом, взмахнул привязанным на веревке ножом. Похожим ударом Шатун когда-то сразил охранявшего нас служивого. Да только не Головастику с его нынешним здоровьем было браться за подобные трюки. Яган, выругавшись – скорее удивленно, чем злобно, – отскочил в сторону. Головастик заковылял вслед и снова крутанул в воздухе своим оружием, однако нож задел за потолочную балку. Яган хохотнул и отступил на шаг.
– Не надейся на легкую смерть, – сказал он. – Сколько бы ты ни прыгал, будет так, как решил я.
В ту же секунду нога его угодила в лужу бумажной каши. Пытаясь удержать равновесие, Яган резко взмахнул руками и грохнулся на левый бок. Головастик, не закончив начатого шага, упал на него сверху. На какое-то время кафедра скрыла от меня сцепившиеся тела. Встать я даже не пытался – знал, что не смогу. Судя по звукам, Яган боролся вяло, словно вполсилы. Головастик стонал и всхлипывал. Так они провозились минуты три. Потом наступила тишина. Струйка крови обогнула кафедру и устремилась к моим мертвым ногам.
– Он, гад, на свой собственный нож напоролся, – раздался слабый голос Головастика. – Мне даже дорезать его не пришлось…
– Все равно ты отомстил…
– Какая мне от этого радость?
– Мы стали свободными… Иди… Ползи… Позови людей… Пусть явятся знахари. Принесут целебные травы… Пусть спасут нас…
– Мы никогда не выйдем отсюда. Ни одна живая душа не имеет права входить и выходить из этой комнаты без сопровождения Ягана. Таков указ, и его нарушение карается смертью. Меня заколют прямо на пороге, а ты умрешь голодной смертью.
– Что же нам делать?
– Неужели не догадываешься?.. Помнишь, я обещал тебе поминальную песню? Несколько раз я уже собирался сделать это, но всегда что-то мешало. Теперь, чувствую, самое время. Будешь слушать?
– А это необходимо?
– Да. Это необходимо. Я должен попрощаться с тобой.
– Тогда пой.
И он запел – тихо, почти шепотом, с трудом выговаривая слова:
Он закашлялся, а прокашлявшись, долго молчал.
– Что с тобой? – спросил я. – Тебе нехорошо?
– Ничего… Горло… Если бы ты только знал, что со мной делали… Слушай дальше…
Звук, который раздался потом, нельзя было спутать ни с каким другим – так входит в человеческую плоть остро отточенный нож. Кровавая струйка у моих ног превратилась в кровавый ручей.
Прости меня, Головастик, подумал я. Прости, если сможешь. Зачем только я втравил тебя в это дело…
И еще я подумал о Ягане. В моих покоях от стенки до стенки метров двадцать – хоть танцуй. Он мог выбрать любой путь, ступить на любую половицу. Какая сила подтолкнула его к одной-единственной, роковой точке? Судьба, Божий суд, собственная больная совесть?
Свет. Тьма… Вспышка. Мрак… День. Ночь… Жизнь. Смерть…
То ли это время повернуло вспять, то ли Великий Режиссер запустил пленку бытия задом наперед, то ли окончательно поехали набекрень мои мозги.
Как нестерпимо долог миг. Как безжалостно краток день.
Свет. Тьма… Вспышка. Мрак…
В такие минуты ангелы нисходят на землю и святые говорят с грешниками.
Пусть кто-нибудь снизойдет и ко мне. Светоносный Серафим или на худой конец смердящий дьявол. Лишь бы он был милостив. Лишь бы умел облегчать душу и умерять страдания. Где же вы, боги этого мира? Неужели и вы низвергнуты, осквернены, растоптаны? Тогда пусть придет Тимофей – пьяный демиург, всевышний в драной телогрейке. Кем ты, братец, был в той первой жизни? Пекарем, завхозом, инспектором районо, пенсионером-общественником, уполномоченным по заготовкам? Откуда столько жестокосердия, нетерпимости, самомнения и спеси? Кто дал тебе право думать и решать за всех? Как посмел ты распоряжаться чужой жизнью и смертью? Знакомы ли тебе муки стыда или укоры совести?
- Предыдущая
- 53/55
- Следующая
