Между плахой и секирой - Чадович Николай Трофимович - Страница 92

• Предыдущая
• 92/114
• Следующая

– А ты что?

– А я так с понтом отвечаю: «За «молодого человека», конечно, спасибо. Но вот за все остальное сейчас отхватите. По высшему разряду. Не стоять будете, а лежать. И, возможно, даже в гробу». Сразу заткнулись, гады.

– Разве с тобой поспоришь…

– Это уж точно, – довольный комплиментом, осклабился Щуплый. – Из горла будешь тянуть или за стаканом сбегать?

– Из горла сойдет…

– Ну тогда твое здоровье! – Щуплый ногтем большого пальца сорвал с бутылки жестяную пробку и хорошенько приложился к горлышку.

Его примеру последовал и Песик. Было ему хорошо, а стало еще лучше.

– Прочь пошла, курва старая! – заорал Щуплый на бабку, начавшую приближаться к ним с целью завладения опустевшей тарой. – В колхоз иди работать! Там такие, как ты, нужны! Быкам яйца драить!

Повторили. Вино было вполне пристойное – пять процентов сахара и восемнадцать градусов крепости. Правда, слюна от него становилась фиолетовой, как химические чернила.

– Сдача-то где? – напомнил Песик.

(Водилась за Щуплым такая скверная привычка – зажиливать сдачу.)

– А вот! Тютелька в тютельку, – он протянул Песику ком влажных рублей и трояков.

– И ни копейки себе не взял? – не поверил Песик.

– Ну разве что гривенник на сигареты… Тебе что – жалко?

– Доверяй, но проверяй. Лозунг социализма.

– Ага… А что это ты вином облился? – он тронул рубаху на груди Песика. – Вся грудь в красненьком… Хотя нет… Кровь это. И уже подсохнуть успела.

Действительно, рубаха Песика была перепачкана кровью, пролившейся из перебитого носа его жертвы. И как это он сразу не заметил?

– Да так, ерунда… – Песик сразу взял себя в руки. – Рубильник у меня слабый… Чуть что, юшка капает. Ты вот что… Сбегай еще за вином. Только никому не болтай, что я здесь.

– Ни гу-гу! – с готовностью пообещал Щуплый. – Только нахлебников нам еще не хватало. Гони монету.

Пока он отсутствовал, Песик сбросил рубашку и на скорую руку застирал ее в облупившейся цементной чаше, предназначенной для разведения цветов, но в данный момент переполненной дождевой водой. Затем он тщательно осмотрел всю свою одежду. На брюках следы крови, слава Богу, отсутствовали. Он правильно сделал, что заранее снял их… Жаль, что с рубахой досадный промах вышел. Придется ее потом сжечь. А жалко. Все-таки импортная. Шестнадцать рублей стоила.

Щуплый что-то задерживался. Не иначе, как на сей раз ему не удалось запугать очередь и возмущенные покупатели выкинули нахала на улицу. Драчливым Щуплый был только на словах. Если бы дело вдруг дошло до настоящей потасовки, его мог бы отметелить даже пацан. Да и хрен с ним, с халявщиком… Пусть получит на орехи. Болтать меньше будет. Лишь бы только бутылки не побили.

– Ой, что делается! – сильно озабоченный чем-то Щуплый плюхнулся на лавку. Даже бутылки он нес не открыто, как в прошлый раз, а упрятал поглубже в карманы брюк. – Ну и времена пошли! Хуже, чем при татарах! Люди в гастрономе рассказывали, что сейчас возле речки бабу задушенную нашли. Купалась она там, значит. Да не одна, а с кавалером. Тот на полчасика в город отлучился. Тоже, видно, бормотухой запасался. Ну и, само собой, встретил друзей, подзадержался… Возвращается, а подруги на прежнем месте нет. Весь песок взрыт, будто на нем черти плясали. Стал он копаться в этом песке и нашел ее золотую цепочку. Порванную. Чует, неладное дело. Сам он с моторного завода, а там еще много ихних балдело. Стали искать повсюду и находят, значит…

Щуплый торопливо откупорил бутылку и присосался к горлышку, как голодный теленок к коровьему вымени.

– Что находят? – спросил Песик.

Ему не надо было прикидываться спокойным, он и на самом деле был совершенно спокоен.

– Труп той бабы находят! – Щуплый поперхнулся. – Голая совсем! Рожа черная, на шее синяки, язык на сторону вывалился. Там уже и прокурор, и начальник милиции с операми. Кавалера того задержали. А скоро, говорят, по всему городу шмон начнется. Как бы и нас с тобой под горячую руку не прихватили.

– Нас-то за что? – пожал плечами Песик. – Лично я сегодня на речке не был.

– Ты не был, а я вот был! – выпалил Щуплый.

– Что ты там делал? Раков ловил?

– Бутылки собирал! Попутал черт! Всего-то и нашел десять штук. Одну еще и не приняли. Щербинка, говорят, на горлышке. У-у-у, крохоборы проклятые!

– Видели тебя там? – поинтересовался Песик.

– Еще бы! Я там все кусты прошуровал!

– Ты по какой статье сидел?

– Да за ерунду… – Щуплый снова забулькал вином. – С корешом углы на вокзале вертел. Да еще по пьянке. С первым же чемоданом нас и взяли.

– Нынче таких, как ты, брать не будут, успокойся. В первую очередь тех прихватят, кто за изнасилование да за убийство чалился. Ты для мусоров неинтересный.

– Думаешь? – с надеждой спросил Щуплый.

– Уверен.

– Дай пять! Обнадежил ты меня. За это и выпьем.

Щуплый приканчивал уже вторую бутылку. Пора было бы ему и вырубиться. Или, может, это испуг нейтрализует алкоголь?

– Пей, чего сидишь, – сказал Песик. – Я тут с тобой долго волыниться не собираюсь.

– А т-ты с-сам почему не пьешь? – язык Щуплого уже начал заплетаться.

– Да расхотелось что-то… Кончай за меня, если есть желание.

– А к-когда у м-меня желания не б-было… Обижаешь, друг…

Перед третьей бутылкой Щуплый сделал небольшой перерыв. Песика он узнавал уже с трудом, грозил ему пальцем и несвязно бормотал:

– Т-ты… это самое… с-сарай не запирай… Я п-потом за к-косой приду…

– За какой косой? – не понял Песик.

– Это я, п-по-твоему, к-косой? – пьяно обиделся Щуплый. – Т-ты, падла, сам косой… Отвяжись от меня…

Пришлось Песику самому откупоривать бутылку и чуть ли не силой вливать ее содержимое в горло приятелю. «Если после такой дозы Щуплый и останется в живых, то ничего из случившегося сегодня уже не вспомнит», – так полагал он.

Забросив пустые бутылки подальше в кусты, Песик засунул взятые у покойницы вещи в задний карман Щуплого и уложил его на скамейке лицом вверх. Если начнет вдруг блевать, так сразу и захлебнется. А теперь пора было сваливать. Менты и в самом деле могли начать облаву на всех подозрительных.

Прогулочным шагом выйдя из парка, Песик отыскал исправный телефон-автомат и набрал номер дежурной части райотдела милиции. Когда на другом конце сняли тубку, он гнусавым голосом сообщил:

– В парке на скамейке сидит какой-то опасный тип. Матом выражается и к прохожим пристает. Просим принять срочные меры. Заранее благодарим.

Так уж получилось, что в течение одних суток талашевские обыватели были поставлены на уши два раза подряд: сначала зверским убийством на берегу речки, а потом необычайно эффектными действиями правоохранительных органов, уже спустя несколько часов раскрывших это жуткое преступление. (Слух о том, что один из задержанных изобличен и улики слишком явные, распространился по городу тем же вечером.) Стражей закона, которых раньше или боялись, или ненавидели, теперь зауважали.

Впрочем, орлам-сыскарям и соколам-следователям еще рано было почивать на лаврах. Требовались юридически неоспоримые и подтвержденные экспертизой доказательства вины Щуплого, ну и, естественно, его чистосердечное признание.

Пока что милиция располагала только вещами покойницы, обнаруженными работниками медвытрезвителя при личном обыске Щуплого, да фактом его нахождения на пляже в период времени, предшествующий убийству. Оба эти обстоятельства, даже взятые совокупно, еще не гарантировали успех следствия. Щуплый мог купить часы и сережки у настоящего убийцы, мог случайно обнаружить их на месте преступления или в конце концов мародерским образом снять с уже остывшего трупа.

Сам подозреваемый толком ничего объяснить не мог, ссылался на провалы в памяти и валил все на дежурного медвытрезвителя, который якобы мстил ему на почве ненормальных личных отношений. (Когда-то в юности оба они и в самом деле ухлестывали за одной и той же красоткой, впоследствии отдавшей предпочтение совсем постороннему зубному врачу.)

• Предыдущая
• 92/114
• Следующая