Земля, до восстребования - Воробьев Евгений Захарович - Страница 88

• Предыдущая
• 88/168
• Следующая

Джордано поинтересовался, как себя чувствует заключенный, а Кертнер пожаловался на холод и голод. На дворе середина марта, а каждый камень в тюрьме промерз до основания.

- Назовите, пожалуйста, свое настоящее имя, сообщите, пожалуйста, откуда вы родом, и все ваши невзгоды быстро окончатся, - любезно посоветовал капо диретторе: он говорил тоном дружеского участия.

- Мне сознаваться не в чем.

Кертнер стоял изможденный, с трудом удерживаясь от кашля, пряча за спиной опухшие руки с перебинтованными пальцами, смотрел на Джордано со спокойным достоинством, отлично понимая, что приглашение в этот кабинет и весь разговор ничего хорошего ему не сулят.

Лицо капо диретторе было непроницаемо. Ах, если бы Этьен мог знать, что скрывается за лысым черепом, вяло обтянутым кожей; весь череп в складках, в морщинах, будто когда-то он был объемистее, а теперь съежился.

- Помнится, как только вы попали ко мне, я вас уговаривал облегчить свою участь. Еще до того, как вы изволили устроить голодовку, до того, как мы с вами поссорились.

- Мне сознаваться не в чем.

- Вы опять говорите неправду, - в голосе Джордано зазвенели металлические нотки. - Будем откровенны. Чего вы боитесь? Никто не ведет стенограмму нашей беседы. Следствие давно закончено. Мужской разговор без свидетелей, наедине.

- Вы ошибаетесь, синьор, есть свидетель. Вот он! - Кертнер показал подбородком на портрет Муссолини, висящий над директорским столом. Полагаю, этот свидетель не даст показаний в мою пользу. Он - свидетель обвинения.

Лицо Джордано стало отчужденным. Правду неприятно слушать, даже когда беседуешь с глазу на глаз.

- Мы с дуче слишком разные люди, - усмехнулся Кертнер. - Единственно, что меня с ним объединяет, - мы оба летчики-любители...

- Сыскной агент, которому это было поручено, проверил вашу легенду на месте, - перебил Джордано сухо. - Он побывал в Вене на Нибелунгенштрассе, 11, это рядом с оперным театром. Да, вы снимали там комнату. Но жили под другой фамилией. Хозяйка просила вам кланяться. Она сообщила, что вы часто ходили в театр. Что вы два раза в неделю ездили на аэродром, летали на планере. Не расставались с фотоаппаратом. У хозяйки до сих пор хранятся фотографии, снятые вами: фрау с молитвенником в руке, фрау с внучкой, фрау с таксой...

"Не пожалели денег на поездку сыщика в Вену. Значит, охранке очень важно установить, кто я такой. Даже спустя пятнадцать месяцев после суда".

- Ваши паспортные данные оспариваются муниципальным советником в Вене, - Джордано снова заглянул в бумагу, лежавшую на столе. - Отныне вы лишены прав гражданства, ваш паспорт аннулирован. Таким образом, в глазах нашей юстиции вы перестали быть иностранцем. Независимо от того, кем вы являетесь на самом деле - русским, сербом или австрийцем..

Кертнер пожал плечами:

- Какое же государство признается, что это его гражданина обвиняют в шпионаже? Сегодня вся Австрия перепугана, не только тот полицейский чиновник, у которого наводили справки обо мне...

- Все страны выменивают своих агентов, - вежливо напомнил капо диретторе.

Кертнер промолчал и при этом подумал: "Когда наши найдут возможным, меня тоже обменяют. Признают своим и обменяют. Но как это отразилось бы на судьбе Блудного Сына и других, кто сидит по моему делу?"

- Вы теперь человек без родины, - жестко сказал капо диретторе; у него сделалось каменное выражение лица.

- Странно было бы, если бы обо мне сейчас в Австрии кто-нибудь позаботился. Где тут до какого-то заключенного, если пропали без вести и сам президент и федеральный канцлер!

- Нужно признать, что вы держитесь стойко. Даже юмора не утратили. Но боюсь, что это - юмор висельника. И вам не удастся сбить меня с толку тем, что вы говорите на разных языках.

- Мы с вами разговариваем на разных языках, даже когда я говорю по-итальянски, - усмехнулся Кертнер.

Кертнер чувствовал себя скверно, его очень утомила словесная перепалка с капо диретторе, и он все больше раздражался оттого, что стоит рядом с пустым креслом, а Джордано не предлагает ему сесть.

Наверное, никто другой ни в одной итальянской тюрьме чаще, чем Джордано, не говорил "прего" и "пер фаворе", что означает "прошу" и "пожалуйста". Благодаря подобным пустякам Джордано удалось прослыть учтивым, добрым, но только - среди посетителей тюрьмы, а не ее обитателей.

Если бы Джордано мог сейчас прочесть мысли стоящего перед ним заключеного 2722, он прочел бы: "Умелый притворщик, опытный лицемер, чем ты вежливее, тем опаснее, с тобой нужно держать ухо востро".

- Извините, пожалуйста, но вы сами виноваты, - донесся как бы издалека металлический голос Джордано. - Давно нужно было написать мне чистосердечное признание, сообщить о себе родным, и ваша участь была бы облегчена. Очевидно, в вашей стране считают вас потерянным. Я не припомню за многие годы, чтобы так бросили узника на чужбине. Я не получал насчет вас никаких заявлений, никаких прошений. Во всех странах в таких случаях интересуются своими гражданами, осужденными за рубежом. И пожалуйста, я даю справки, посильно помогаю. А для вас никто и пальцем не пошевелил... Правда, еще зимой появился неизвестный господин, он выдавал себя за швейцарского адвоката. Но без формальной доверенности от родных или от какого-либо посольства, аккредитованного в Риме. Пришлось указать ему на дверь.

"Провокация тайной полиции? - успел подумать Этьен. - Грязная фантазия Джордано? Или попытка наших протянуть ко мне руку? Но и в этом случае лучше пока не проявлять никакой заинтересованности".

- Про швейцарского адвоката я слышу в первый раз. Но требую свидания без свидетелей с синьором Фаббрини. Он защищал меня по назначению миланской коллегии адвокатов.

Непроницаемого лица капо диретторе не коснулась даже легкая полуулыбка, и глаза его ничего не выразили, хотя внутренне он сейчас вовсю смеялся над заключенным 2722. Капо диретторе вспомнил в эту минуту, как он уговорил Фаббрини взять с собой на свидание с Кертнером, под видом своего помощника, агента ОВРА Брамбиллу. Джордано руководствовался тем, что заключенный никогда не видел Брамбиллу в лицо. Но Фаббрини был сверхосторожен, он уже не раз убеждался в необычайной проницательности своего подзащитного. И тогда возникла мысль - переодеть агента Брамбиллу, посадить его на стул, пусть изображает "третьего лишнего".

"Кертнер в поисках защиты добивается свидания с нашим осведомителем Фаббрини!"

- Я не прошу, а требую свидания с моим адвокатом, - настаивал между тем Кертнер. - В моем положении всякое обращение к законности не только уместно, но обязательно, хотя я и не питаю каких-либо иллюзий насчет современного правосудия. Я хочу быть уверен, что мой адвокат сделал все шаги, дозволенные законом, для облегчения моей участи.

Кертнер говорил раздраженным тоном и глубоко прятал усмешку, которой сопровождал свою просьбу. Ведь его настойчивая просьба - только для отвода глаз, для того, чтобы скрыть от Джордано свое недоверие к адвокату.

- Я разрешаю вам свидание с адвокатом Фаббрини без свидетелей, торжественно объявил Джордано, и лицо его в эту минуту могло показаться добрым; то было великодушие победителя, он всегда добрел, когда ему удавалось выиграть психологическую дуэль или когда он мнил себя победителем. - Вам нужно от меня что-нибудь еще? Пожалуйста!

- Ничего, кроме свидания с моим адвокатом.

- Мы, кажется, и начали знакомство ссорой, - напомнил Джордано. Помните посылку? Тогда вы в неучтивой форме выражали недовольство, что всё перетрогали грязными руками... Я сделал строгое замечание надзирателю...

Кертнер отмахнулся:

- Это было так давно. Да и не стоило мне тогда скандалить с этим "Примо всегда прав". Хуже, когда в душу залезают грязными руками...

- На что жалуетесь?

- На отсутствие книг, на холод и на голод.

- Сознайтесь, пожалуйста, и ваша участь будет облегчена.

- Я бы, может, и сознался, - глубоко вздохнул Этьен, - но только при другом свидетеле...

• Предыдущая
• 88/168
• Следующая