Башня Королевской Дочери - Бренчли Чез - Страница 67
- Предыдущая
- 67/115
- Следующая
А прошлым вечером вы служили Господу своим костром? Джулианна хотела бы услышать простой ответ на этот вопрос, ответ, с которым можно было бы жить, хотя бы вздох, грустное пожатие плеч и простое «нет»; однако, даже не спрашивая, она знала, что прецептор искренне ответит «да».
Тем временем хозяин, отойдя к двери, отдавал приказания: предупредить рыцарей и отряд братьев, велеть торговцам приготовиться. Покончив с этим, он вернулся к гостям, и они какое-то время сидели, пили джерет и разговаривали о посторонних вещах — немного о Марассоне, немного об Элесси, хотя всякий раз, когда прецептор переходил на эту тему, Джулианна уклонялась от обсуждения. Она узнает об Элесси всё, что будет нужно, когда приедет туда. Если вообще приедет…
Прецептор не задавал никаких вопросов Элизанде, и одно это уже принесло девушкам облегчение. Джулианна и сама охотно спросила бы подругу кое о чём, но сейчас было не место и не время, да к тому же прецептору совсем незачем было слышать этот разговор.
Когда их кубки опустели, прецептор предложил налить девушкам ещё, но Джулианна отказалась. Все трое понимали, что это предложение — не более чем дань вежливости, цель же встречи давно исчерпана.
Джулианна встала, за ней последовали прецептор и Элизанда. Вежливо попрощавшись и выслушав обещания непременно прийти проводить девушек, Джулианна изящно поблагодарила его за гостеприимство. Накинув на лицо вуаль, она повернулась к двери — та открылась ещё прежде, чем девушка дошла до неё, и стоявший там монах глубоко поклонился, стараясь не смотреть на женщин, — и вышла. Элизанда следовала за ней.
Блез провёл их обратно в комнату, и в его присутствии девушкам оставалось только молчать. Только оставшись наедине с Джулианной, Элизанда заговорила:
— Что ж, так всем будет проще, наверное.
Да, будет проще сбежать, выполнить данное джинну обещание и ринуться, очертя голову, в неизвестность. Но от этого Элизанде не будет легче покидать крепость. Её огорчение и обида на судьбу явственно прослеживались в её голосе, показывая, что она говорит не вполне искренне.
14. ГНИЛЬ В КРОВИ
Всю ночь Маррон пытался уснуть, пытался забыть о страшном секрете, пытался молиться, чтобы прогнать из головы ересь.
«Я из Сурайона».
Он из Сурайона, но он всё ещё ходит на свободе, потому что Маррон не выдал его и не сможет выдать.
«Я из Сурайона, а он мой земляк».
Одно это признание уже потрясло Маррона сильнее, чем что-либо. Он не мог даже поднять глаз, он просто стоял как пень, дожидаясь, пока слова улягутся у него в голове. Даже Йонсон не зашёл так далеко, даже он не стал подвергать опасности своё и без того израненное тело, побоялся довериться случайно встреченному человеку. А Радель поступил иначе, он выдал и себя, и Йонсона, отдав их в руки Маррона; а руки юноши были слишком слабы для такой ноши, и всем троим предстояло страдать из-за этого, тут Маррон был уверен.
Он попытался уснуть и не смог; попытался молиться и не сумел. Потом он попытался спрятать свои переживания от сьера Антона, впрочем, сильно сомневаясь в своих способностях по этой части.
— Маррон, не бормочи молитву про себя, это тебе не урок, который торопится поскорее отчитать непоседливый мальчик.
— Слушаюсь, сьер.
— Ты всю ночь ворочался. Почему ты не спал?
— Просто так, сьер, не знаю…
Рыцарь вздохнул.
— Маррон, я говорил тебе, что ты не должен лгать мне? Покажи руку.
Что ж, рука тоже отчасти была причиной его ночных тревог, но Маррон промолчал в ответ и тем самым солгал. Рука действительно болела всю ночь, но, честно говоря, куда больнее было душе. Юноша посмотрел на руку и протянул её сьеру Антону. Рыцарь отодвинул рукав, и по обеим сторонам от пропитанного кровью бинта обнажились припухлости, твёрдые и блестящие. Под кожей виднелись предательские тёмные полосы, доходившие до локтя с одной стороны и до кисти — с другой. Когда Маррон попытался согнуть пальцы, у него ничего не вышло. Сьер Антон тихонько присвистнул.
— Плохо дело.
— Да, сьер. — Рана пугала Маррона.
— Нужно лечение, но я за такое не возьмусь. Я даже развязывать бинт не стану. Сходи к главному лекарю, Маррон, пусть он что-нибудь сделает. Лучше иди прямо сейчас.
— Нет, сьер, не надо! — По сравнению с этой перспективой страх отступал на второй план, — Сейчас в замке много раненых… раненных сильнее, чем я…
— Быть может, но на твою руку должен взглянуть кто-нибудь поопытнее меня. Лечение было запущено, и в рану попала грязь. Почему ты не хочешь идти в лазарет?
— Сьер, главный лекарь может отказаться лечить меня. Я ведь больше не монах. — Его изгнали с позором, и вынести отказ так скоро после случившегося Маррон не мог.
— Он будет лечить моего оруженосца. Ты не связан обетом, но я давал его. А исповедники поклялись служить всякому, кто сражается за Господа, не важно, принадлежит ли боец к Ордену или не принадлежит. — Маррон молчал, и сьер Антон добавил: — Ты что, хочешь потерять руку? А это вполне может случиться, если не позаботиться о ней.
— Сьер, а вы… вы не сходите со мной?
Рыцарь и господин Маррона коротко усмехнулся.
— Нет, не схожу. Ты уже не ребёнок, Маррон. Если тебе так проще, я просто прикажу тебе сходить. Помни, ты клялся в послушании.
— Да, сьер.
Ещё один смешок, на этот раз более добродушный, при виде его горестного лица.
— Вначале нам следует одеться и поесть — не могу же я отправить тебя на такое испытание голодным. Ты сможешь принести поднос или надо послать за ним кого-нибудь другого?
— Я принесу, сьер.
И он действительно принёс поднос и снова унёс его, сделал всё, что должен делать оруженосец для своего господина, хотя это стоило ему непереносимой боли — боли и страха. Наконец, точнее, как показалось Маррону, слишком скоро, он освободился и медленно поплёлся к лазарету, кляня руку и всю историю своих несчастий, самого себя и всех прочих, за исключением сьера Антона, который, собственно, и нанёс ему рану, ставшую причиной всех бед.
Несмотря на всё своё нежелание, Маррон был уже в двух шагах от лазарета. Завернув за угол, он увидел Раделя, который сидел в амбразуре, держа у губ тростниковую дудочку. Пальцы менестреля бегали по дырочкам, но юноша не услышал ни единого звука.
— Доброе утро, Маррон, — весело приветствовал его Радель, но глаза у менестреля были насторожённые.
Да и у Маррона тоже. «Я из Сурайона», — сказал вчера Радель, сказал это и кое-что ещё.
— Мне надо в лазарет, мессир. — Он всё ещё не мог сказать запросто «Радель» человеку, вдвое старше него и во много раз опытнее. Пусть Маррон больше не был братом Ордена, но, Господи, как ему хотелось сохранять расстояние между собой и этим человеком.
— Да, конечно. — Мимолётная улыбка, означающая, что в их встрече не было ничего странного, разве что Раделю пришлось немного подумать, оказаться в нужном месте и подождать юношу. Менестрель не стал притворяться, что Маррон попался ему на пути случайно. — Как твоя рука?
— Плохо, мессир, — повторил Маррон слова сьера Антона — своих он придумать не мог.
— Вот как? Ну-ка, покажи.
Это устраивало Маррона гораздо больше, чем визит к главному лекарю. Юноша задрал рукав и показал вздувшуюся побагровевшую плоть.
Радель не присвистнул, даже выражение его лица не изменилось, как у сьера Антона. На лице менестреля был написан только задумчивый интерес да раздумье. Он легко коснулся пальцем руки, потом ещё раз, и ещё.
— Так больно? А так? А если я нажму, становится больнее?..
Вместо ответа Маррон кивал и что-то бормотал, стараясь не вздрагивать, когда под осторожными пальцами вспыхивала пронзавшая руку боль, которая прошивала все тело и заставляла Маррона пошатываться и искать опору в плывущем мире.
— Стой смирно, парень. — Сильная рука Раделя взяла его за плечо и поддерживала до тех пор, пока мир не перестал качаться. После этого менестрель нагнулся к повязке, и Маррон услышал, как он пару раз фыркнул.
- Предыдущая
- 67/115
- Следующая