Башня Королевской Дочери - Бренчли Чез - Страница 86

• Предыдущая
• 86/115
• Следующая

Вначале ему показалось, что сьер Антон ничего больше не скажет. Однако рыцарь, не замедляя шага, бросил на него взгляд и произнёс:

— Элессины не нашли ни следа твоих катари, ни вчера, ни сегодня утром. Собаки не учуяли никакой крови, кроме твоей собственной. Барон хочет расспросить тебя; смотри не лги ему. У него с собой правдоведица.

Холодный, исполненный подозрения голос пробрал Маррона до костей. Новость была не из лучших, она пугала до полусмерти.

Идти пришлось гораздо ближе, чем надеялся Маррон, — всего с полпути до лагеря элессинов. На ближнем краю деревни их поджидало несколько человек. Едва Маррон заметил их, сьер Антон замедлил шаг.

— Вот, выпей глоток.

Маррон с благодарностью принял протянутую флягу, отхлебнул и задохнулся. Это была не вода, а какое-то жгучее вещество, которое едва не прожгло его насквозь.

— Мадемуазель Джулианна и её компаньонка пропали, — негромко пояснил сьер Антон. — Тебя тщательно допросят. Смотри же, Маррон, говори только правду!

Больше он ничего не сказал. Постороннему зрителю могло бы показаться, что лежащая на плече Маррона рука рыцаря удерживает юношу на случай бегства; самому Маррону хотелось надеяться, что рыцарь пытается его подбодрить и придать ему уверенность в себе. Больше уверенности искать было негде.

Разумеется, ни в лицах встретивших его мужчин, ни в глазах единственной среди них женщины не было ни капли дружелюбия. Шестеро человек, одетые в дорогие тёмные одежды строгого покроя, смотрели на Маррона так, словно он был преступником, вина которого уже доказана, осталось только вынести приговор. Один из мужчин — бритоголовый, с хмурым, изрезанным шрамами лицом — стоял чуть впереди остальных, сжимая рукоять меча так, словно готов был хоть сию минуту вынести этот приговор и привести его в исполнение. Быть может, он так и собирался поступить.

Женщина стояла чуть в стороне, вроде бы и вместе с другими, но всё же отдельно от них. Видеть её здесь было странно, и Маррон испугался её больше, чем всех остальных. Она была в одежде катари, с такой же тёмной кожей и тёмными волосами, как у детей этого народа, но лицо её не было скрыто вуалью и внушало ужас. Вначале юноше показалось, что оно обезображено страшной болезнью вроде проказы, но подойдя ближе, он понял, что полосы, уродующие её щеки, являются делом рук человеческих, хитроумной татуировкой. На лбу у неё красовался выжженный железом знак Господа — тоже дело рук человеческих, глубоко въевшееся в плоть. Кожа вокруг знака сморщилась, а горевшие под ним глаза провалились и мерцали голубым светом из двух чёрных ям глазниц.

Да, лицо у неё было просто кошмарное, но не оно испугало Маррона. Больше всего он боялся её самой. Юноше доводилось слышать о правдоведицах-катари. Говорили, будто они узнают ложь, едва заслышав её. Маррон никогда, никогда не осмелился бы солгать этой женщине.

— Это тот самый человек?

— Да, мессир. — Антон подтолкнул Маррона, заставив его встать на колени, но осторожно придержав при этом больную руку оруженосца.

— Ну что ж. Расскажи нам всё, что ты знаешь о случившемся прошлой ночью, парень.

— Да, мессир. Господин… — Понимал ли он, что говорил? Наверняка понимал; и, поскольку никто больше не двигался, Маррон вдохнул поглубже и начал излагать свою наспех выдуманную историю, которая с каждым разом казалась ему все неправдоподобнее и годилась лишь для взбудораженных мужчин в темноте, но совершенно не смотрелась при дневном свете. Как и всякий мальчишка, искушённый во лжи — уроки, полученные от любимой дядиной хворостины, — Маррон не стал изменять ни слова в истории, хотя наверняка мог бы сделать её гораздо убедительнее, будь у него возможность придумать все сначала.

Он закончил очень быстро, и снова воцарилось молчание. Когда он осмелился взглянуть на лица людей, то понял, что они не верят ни единому его слову. И они были правы — нет, нет, надо забыть правду и помнить только ложь, кто поверит ему, если сам он не будет верить в собственные слова? Он остерегался даже взглянуть в сторону правдоведицы, боясь, что она прочтёт в его глазах ложь, такую же отчётливую, как рисунки на её страшном лице.

Однако, стоя на коленях и глядя в землю, Маррон услышал нечто неожиданное — короткий хриплый крик, донёсшийся из деревни. За криком последовал низкий страшный вой, совсем не человеческий, и тут же оборвался. Маррон вздрогнул. Кроме него, никто не обратил на вопль видимого внимания, и только недовольная усмешка скривила губы барона, словно он сожалел о слабости кричавшего.

— Невеста моего племянника, — заговорил наконец барон, — бежала этой ночью. Знаешь ли ты что-нибудь об этом?

— Ничего, господин барон.

— Странно. Ты наткнулся на неведомого врага, как раз когда исчезли девушки; ты поверг весь лагерь в смятение, и теперь хочешь убедить нас, что между этими событиями нет никакой связи?

— Господин барон, госпожу Джулианну охраняли ваши собственные люди. С ней говорили через полчаса после того, как на меня напали…

Это скрытое возражение вызвало холодный взгляд барона и подзатыльник от стоящего позади сьера Антона. В голове у Маррона зазвенело. Наказание? Или предупреждение: «Не испытывай этого человека!»

— Говоривший с ними на самом деле говорил с куклами, — прорычал барон, — с кучей тряпья и верёвок. А может, ты тоже чья-то кукла, мальчик? Моя женщина проверит, правду ли ты говоришь. Имбер, останься. В этом деле замешана твоя честь, а мне слишком тяжело смотреть на всё это.

Высокий молодой человек медленно склонил светловолосую голову. «Мне тоже», — было написано у него на лице. Стоявший рядом с ним человек повыше и потемнее коснулся его руки. «Я останусь с тобой».

Маррон смотрел, как уходит старший барон со свитой. На месте остались лишь молодой барон и его друг, но это было не важно. Важно было другое: возле Маррона зашуршали юбки, женщина коснулась затылка юноши холодными твёрдыми пальцами, так непохожими на пальцы его господина. От пальцев исходила холодная обречённость. Они извлекут правду из его тела так же легко, как менестрель извлекает звуки из мандолины, и после этого у молодых людей останется не больше жалости, чем у старшего барона.

«Куклы», — сказал он. Куклами играли дети, но из таких же кукол — «тряпьё и верёвки» — Радель делал двойников, марионеток, как он их называл, дьявольских кукол, которые сидели и двигались, и были, по его словам, очень похожи на людей, которых они подменяли. Наверное, они и говорили так же или почти так же…

Все медленнее и медленнее Маррон начинал понимать смысл утренних новостей — очень некстати, как раз тогда, когда необходимо было оставаться настороже. Вероятно, Радель и Редмонд отправились в хижину дам и оставили там своих кукол. Тогда, значит, дамы действительно ушли. И Маррон мог рассказать все это, его могли заставить выдать себя, выдать дам, Раделя, Редмонда — и умереть, слишком поздно и бесполезно.

Какие холодные и твёрдые пальцы; как крепко они держат его за шею. Вторая рука правдоведицы легла на макушку Маррона и нажала. В голове у юноши всё завертелось, словно он выпил лишнего. Он закрыл глаза, но от этого стало только хуже: какие-то незнакомые, не имеющие названия в человеческом языке цвета поплыли перед глазами, завертелись, стали появляться и исчезать, оставляя после себя тёмные пятна.

Невероятным усилием юноша заставил себя открыть глаза, с ещё большим усилием ухитрился сфокусировать их на камушке, лежавшем на земле прямо перед ним, и уцепился сознанием за него.

И совсем уж нечеловеческим усилием Маррон заставил себя прислушаться к женщине, к вопросам, которые она задавала ему чистым, струящимся, ритмичным, чуть шепелявым голосом. Слова, произнесённые этим голосом, менялись, попав к нему в голову. Да, он слышал их и знал, что слышит, однако не мог не слушать их, не мог даже подумать о том, чтобы сопротивляться этому голосу, который начал задавать вопросы.

— Маррон, ты меня слышишь?

— Да.

— Ты когда-нибудь лжёшь?

— Да.

• Предыдущая
• 86/115
• Следующая