Жена в награду - Брофи Сара - Страница 34
- Предыдущая
- 34/57
- Следующая
– Соблазнительно, а? – У Роберта заблестели глаза.
– Ну так езжай и поддайся соблазну, друг мой.
Роберт вывел Даггера во двор. Утренний воздух был свеж, солнце еще не встало, но, несмотря на ранний час, дом уже начал просыпаться, оттуда доносились звуки жизни. Мэтью ждал во дворе на великолепном боевом коне, он ссутулился в седле с выражением воинственной обреченности.
Роберт узнал знакомую картину; кажется, завершился полный круг: он уезжает, и Мэтью пребывает в таком же состоянии духа, что и пять месяцев назад.
Пять месяцев? Нет, неправильно. Кажется, прошла целая вечность, но, с другой стороны, он не успел и глазом моргнуть. За пять месяцев все изменилось. Он ехал сюда, на север, с мечтой о доме и земле, а уезжает с потерянным сердцем. Не он стал владельцем, а им завладели.
Дом. С трудом вспоминались прежние представления о доме. Тогда дом был всего лишь жилищем – стены и крыша над головой, а теперь это слово означало богато вытканный ковер со всеми радостями, страхами, беспомощностью, защитой и желаниями, которые вошли в его жизнь.
Теперь он всем своим существом был нерасторжимо связан с этим небольшим, простым домом. Он не мог объяснить, как это случилось, но за прошедшие пять месяцев этот дом стал частью его души. А хрупкая леди, обитающая в нем, не зная того, держала в руках его сердце.
Не желая тратить на сон свою последнюю ночь дома, он лежал на кровати и смотрел на спящую Имоджин. Но на этот раз ему мало было просто на нее смотреть, впервые за месяц он позволил себе дотронуться до нее. Погладил по волосам, потрогал пальцем нос и пухлую нижнюю губу. Он прикасался к ней так легко, что сам почти не чувствовал. Этого было мало. Тело разгорелось и требовало большего, но Роберт не хотел ее тревожить. Она наконец-то спокойно заснула после месяца ночных кошмаров, и он не станет отнимать у нее этот короткий побег из жизни.
Но может быть, она не так уж крепко спит?
При свете камина он видел, как одинокая слезинка выкатилась из-под ресниц, медленно сползла по щеке к виску и затерялась в волосах. Он осторожно стер ее след. Неужели она плачет даже во сне? Чувство беспомощности постоянно давило Роберта, и этому не было видно конца.
Он с трудом нашел в себе силы встать. Наклонился над ней, поцеловал в лоб, прошептал:
– Спи спокойно, малышка, и знай, что я люблю тебя.
Признание в любви давало цельность душе, но делало уязвимым. Роберт соскользнул с кровати и тихо оделся. Он подавил в себе желание оглянуться, зная, что тогда не найдет силы покинуть дом и свою любовь.
– Ты собираешься ехать или так и будешь весь день размышлять? – язвительно спросил Мэтью, вырывая Роберта из раздумий.
– Я думал, что возраст делает человека более терпеливым, – с улыбкой сказал Роберт и погладил Даггера по шее.
– Это вряд ли. У меня осталось слишком мало времени, чтобы без толку тратить его на наблюдение за тем, как ты пялишься в пространство.
Роберт засмеялся и вскочил на коня.
– Тогда поехали. – Он пришпорил лошадь и без оглядки выехал со двора.
Какой смысл оглядываться, если позади осталось твое сердце.
Глава 12
Роберт мерил шагами комнату, кипевшее в нем раздражение требовало физической разрядки. Он неделю пробыл «гостем» короля и чувствовал себя так, как будто вечность провел в неподвижности. Мышцы требовали работы, будь это хотя бы бесцельное хождение по комнате.
В голове бурлили воспоминания и вопросы. Нет, не так. Не множество вопросов, а только один-единственный. Все его недоумение можно было свести к простому, крошечному вопросу: что происходит, черт возьми?
Роберт прошел из одного угла комнаты в другой, потом обратно, недоумение вертелось в голове по кругу с бешеной быстротой, но ответа он не находил. Нечему удивляться, все было не так, как должно быть.
За то время, пока королевский гонец добрался до Роберта и Роберт проделал путь до юга, король Вильгельм решил выехать из Вестминстера со всем двором. По какому-то капризу он почувствовал неотложную потребность проверить одну из крепостей, строящихся на юго-восточном побережье.
Роберт скрипнул зубами. Упаси нас Бог от прихотей монархов! Он потратил драгоценное время на бессмысленную поездку в Вестминстер, а потом помчался в погоню за двором, пробиваясь по вечно забитым дорогам восточного направления.
А когда Роберт наконец догнал сумасбродного короля, единственным его желанием было все бросить и при первой же возможности поехать домой. Роберт даже был готов играть роль придворного, как бы ему это ни претило лишь бы ускорить процесс. В конце концов известная доза умело направленного раболепия сделает сговорчивым даже самого упорного монарха.
Тогда Роберт смог бы подойти к самому важному пункту. Он представлял себе, с каким наслаждением твердо и внятно скажет Вильгельму, что больше не нанимается на службу. Он больше не наемник, он уходит в отставку, и королю придется подыскать себе другого дурака, который будет кидаться в бой по мановению его руки. Если Вильгельм не убьет его после этого выпада, тогда можно будет подумать, как жить дальше.
Первое, что он сделает, – поищет, где притаился Роджер. Роберт еще не решил, что сделает с негодяем, когда его найдет, но в любом случае это будет восхитительно и необратимо. Сделав эту приятную работу, он вернется домой и, если все пойдет согласно его намерениям, никогда больше оттуда не уедет.
Таков был его план, простой, недейственный. Роберт любил все делать просто и эффективно. Но все оставалось странно иллюзорным.
Он пока еще не взял даже первый барьер – ему не давали аудиенции с королем. С поистине раздражающей вежливостью его и Мэтью разместили в двух маленьких комнатках, где Роберт дожидался монаршей милости. О, возле их дверей стояла очень корректная стража, и никто ни разу не сказал слово «арест», но это была лишь маленькая вежливая формальность, и все это понимали.
Так что приходилось ждать.
Тянулись дни за днями, Роберт ждал аудиенции, которая не была для него первостепенной необходимостью, и хмуро думал, что так можно свести человека с ума. Видит Бог, с каждым новым днем бездействия он все больше чувствовал, что готов сбежать отсюда.
Бездействие – жестокое наказание для человека, привыкшего к деятельности. Слишком много времени остается на то, чтобы думать. Роберт размышлял о том, как попал в такой переплет, но, сколько ни пытался рассортировать дела в подобие порядка, приходил к одному вы воду: он должен был остановить это мучение еще до того, как оно началось. Он должен был не дать Роджеру запустить свои когти в душу Имоджин.
Если бы он это сделал, то, возможно, не оказался бы сейчас в ловушке.
Надо было протыкать мечом каждого посланника, сжигать их пергаменты, а пепел развеивать по ветру. Согласен, не очень дружелюбно, но по крайней мере Имоджин не коснулась бы душевная болезнь, которая сейчас ее разъедает.
Или он мог бы увезти Имоджин с этого туманного острова и найти мирное место где-нибудь на юге Франции, подальше от ее братца.
От отвращения к себе Роберт скрипнул зубами. Все «должен» и «мог» сводились к одному тошнотворному заключению: он должен был сделать все, что в его силах, чтобы спасти ее от мира ночных кошмаров, а единственный способ, каким он мог бы это сделать, – заставить ее рассказать, что, черт возьми, происходит между ней и братом. После этого он сумел бы немедленно положить этому конец, и если понадобится, кровью.
Странно, что издалека все виделось очень простым и ясным. Но кое-что его тогда остановило.
Не безымянное кое-что, а гордость. Его собственная дурацкая гордость не дала сделать то, что требовалось. Что, как не гордость, заставляло его ждать, когда она сама к нему придет? Это гордость хотела, чтобы Имоджин призналась ему в любви.
А сейчас вся гордость ушла, сгорела, ее сменил стыд. Какое значение имела гордость перед лицом любви?
Он не говорил ей о любви, когда она могла его слышать.
- Предыдущая
- 34/57
- Следующая