Волны словно кенгуру - Коржиков Виталий Титович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/38
• Следующая

Неожиданно над нами, оседлав рельс на столбах, промчался монорельсовый поезд. Я привстал, чтобы выглянуть. А Шубенко сказал:

- Ну молодцы японцы!

Исиро-сан улыбнулся одними губами и прибавил скорость.

Следом за другими машинами наша "тоёта" скользнула в гулкий тоннель.

Я пытался разглядеть, что там впереди. Со всех сторон, как огоньки глубинных рыб, светились лампочки автомобилей.

- Идём, как в подводной лодке, - сказал капитан.

- Зато быстро! - откликнулся Исиро. Но вот передние машины остановились. Затормозили и мы.

Все включили свет.

Стоянка затягивалась. Тоннель наполнялся синим тяжёлым дымом.

- Скоро начнём переворачиваться, как мальки в заливе, - сказал я.

- Что мальки! - Шубенко посмотрел на меня. - От этих газов люди погибают. За один июнь в Токио пострадало больше ста детей. Во вчерашней газете написано.

Исиро-сан сначала вроде бы не слышал, а потом коротко уточнил:

- Сто восемьдесят.

- Весь Токио в дыму! Строить дымоуловители хозяевам не хочется, за это нужно платить, - сказал Шубенко. - А платить нужно. И думать, как бы всю землю не отравить!

Исиро-сан холодно усмехнулся. Вспоминать о японских неприятностях он, видимо, не любил, но согласился:

- Думать нужно.

Наконец машина впереди двинулась. Мы за ней. И, как в подводной лодке, вынырнули в центр Токио, среди самой настоящей автомобильной реки.

Исиро завёл машину в подземный гараж, в лифте вывез нас наверх и снова взмахнул ключиком, словно им открывалось всё на свете: "Путь открыт!"

Мы поблагодарили его и попрощались.

АВТОГРАФ ИЗ ТОКИО

Через дорогу за высокой каменной стеной на скале белел древний императорский дворец.

Я разогнался к нему, но впереди зажёгся красный огонь светофора, и все японцы замерли у края пешеходной дорожки.

- Машин-то пока не видно. Ни одной! Чего стоят? - сказал я капитану.

Японцы переглянулись, посмотрели на меня и ещё аккуратней отодвинули носки ботинок за черту.

- Учись! - сказал Шубенко. - Никаких столкновений! - и похлопал меня по плечу, как, бывало, наш старый капитан.

Но вот светофор глянул на нас зелёным глазом, и мы перешли через дорогу.

В прудах перед дворцовой стеной плавали толстые золотые карпы. На газонах качали ветвями широкие добрые сосны. Я подошёл, погладил хвою пушистая, бархатная. А отпустил ветку, смотрю - на ладони отпечаток сажи. Словно хвоинка иероглиф мне отпечатала. Достал я блокнот, приложил хвою к листку - тоже оттиснул. Настоящий автограф - иероглиф. Из самого центра Токио.

Только как он переводится?

Может быть: "Помогите"? А может быть, как сказал Шубенко: "Думать надо".

ВНУЧКА ФУДЗИЯМЫ

Мы шли в гору по шумным токийским улицам. Я оглядывался на голубые плакаты, на которых сверкала белоснежная гора Фудзияма. А Шубенко говорит:

- Пойдём, сверху увидишь настоящую! Неожиданно, как Гулливер, расставив стальные опоры, из-за домов возникла алая громадина Токио-тауэр...

Раздался крик, хлопнул выстрел, и навстречу нам вылетел упругий мяч: два повара из башенного ресторана, улучив минуту, играли в бейсбол. Вся Япония играет в бейсбол!

Шубенко поймал мяч, броском вернул хозяину и пошёл к лифту.

Через мгновение прямо возле нас, за стеклом, замелькали в небе птичьи крылья и внизу во все стороны разбежался Токио. Он раскинулся так широко, будто не один город, а десятки городов смешались друг с другом и толпой направлялись к океану. Неподалёку виднелась громадная тарелка с зелёным дном - Олимпийский стадион. А вокруг на крышах цветных зданий светились бассейны, спортплощадки, крохотные спортсменчики гоняли по ним микроскопические мячи и вертелись на перекладинах.

Шубенко потянулся и сказал:

- Я и сам бы размялся на турнике. А ты?

А я смотрел вдаль, на голубое токийское небо, где должна была белеть гора.

- Всё Фудзияму никак не найдёшь? А раньше никогда не видел?

"В том-то и дело, что видел. В том-то и дело", - подумал я.

Как-то в маленьком японском порту рабочие пригласили нас в посёлок, к самой Фудзияме, которую, как человека, с уважением называют "Фудзи-сан".

Мы поехали.

Сначала всё вокруг забивал туман. Не только Фудзиямы, а и дороги не видно - такой туманище! Провожатые виновато шутили:

- Не видно Фудзи! Фудзи-сан сегодня не в настроении. Но вот пробежал поверху ветерок, смахнул туман, облака.

И в небе забелела снегами гора. Как белая шляпа над Японией. Засияла, заискрилась. Японцы сразу оживились:

- О, видите, Фудзи-сан развеселилась. Гостей встречает!

У подножия горы на зелёных полях старательно наклонялись к земле крестьяне. А на головах у них сияли островерхие шляпы - совсем как маленькие Фудзиямы.

Народу вечером набилось в рабочий клуб - ступить некуда.

Вышли мы на сцену, рассказали о Москве, о Владивостоке. О том, как живём, работаем. Даже спели. Раз просят, отчего не спеть!

Японки подарили нам цветы. А японцы поклонились, говорят:

- Теперь наши песни послушайте!

Один старичок сыграл на старинной флейте.

Потом паренёк то ли песню спел, то ли стихотворение прочитал.

А под конец поднялся рабочий с двумя дочками, засмеялся весело и объявил:

- Сейчас мы споём для друзей японскую народную песню "Катюша".

Тут засмеялись и мы и японцы, зааплодировали. И все запели!

И не успели допеть последние слова, выбежала на сцену ещё одна девчушка. Совсем маленькая, в большой "фудзи-яме".

Третья дочка!

Замахала в обиде ладошкой на сестёр, заплакала: отчего не подождали, ей тоже перед гостями выступить хочется!

Подождали бы, да ведь нам некогда! "Сёкай - дружба" - хорошо, но пора на судно!

Японцы проводили нас к автобусу, а сами взялись за руки, раскачиваются и кричат:

- Дружба - сёкай! Дружба - сёкай!

Вдруг слышим, девчоночий голосок в окно доносится. Выглянули, а это маленькая певунья забралась к отцу на плечи и для нас японскую песню затягивает! Громче всех поёт.

- Ну, боевая! - развеселились мы. Собрали все цветы в один букет и протянули девочке. Заработала!

Всю букетом закрыли, одна соломенная "фудзияма" над цветами высится.

Я потом не раз проплывал мимо этих мест. Выйду, бывало, на палубу, смотрю в сторону гор и вижу: шумит вокруг нашего автобуса толпа, а над ней - две Фудзиямы.

Одна вдали - большая, снежная. Сияет над всей Японией, а другая маленькая, словно её внучка; сидит на отцовских плечах за букетом цветов, и только звонкий голос из-под шляпы доносится. Для друзей поёт!

Сейчас старшая Фудзи была "не в духе".

И сколько я ни всматривался, только припоминал её, а разглядеть не мог.

КОЛЁСА ЯПОНИИ

Не успели мы пройти квартал, другой, как набежали облака, столкнулись и хлынул ливень. Над японцами, над японками раскрылись зонтики. А мы бросились под мост, по которому грохотала электричка.

Под мостом - ряды лавочек.

В левом ряду висят брюки, свитера, колышут руками нейлоновые рубахи. Направо - разные древности: бронзовые драконы, фарфоровые чаши, а на лотке мерцают древние монеты.

Направился я к ним: другу-то обещал. А Шубенко показывает:

- Ты сюда посмотри!

По стене ползли черепашьи панцири, возле них бодался настоящий самурайский шлем с обрубленными рогами. Шубенко взмахнул рукой, как мечом, рассмеялся:

- Посшибали!

В витринах колесиками сверкали десятки транзисторных приёмников самых разных марок.

- Хороши колесики! - отметил Шубенко.

Над головой опять загрохотало, промчалась электричка, рубахи и брюки на вешалках закачались. Будто мы ехали в длинном, бесконечном поезде.

И Шубенко опять сказал:

- Вот Япония. Кругом колёса! Внутри колёса, с боков колёса, сверху колёса! Техника!

Но вот дождь кончился. Мы вышли из-под моста и вдруг услышали странный шум.

С внешней стороны моста в стену был встроен целый ряд каморок. На их окнах стопками лежали новые, только что сшитые рубахи. В открытых дверях колебались под ветром циновки, а за циновками двигались босые истрескавшиеся ноги.

• Предыдущая
• 4/38
• Следующая