Странники в ночи - Быстров Андрей - Страница 19

- Минутку, Анна Николаевна, - снова возник Стрелецкий. - По-вашему выходит, что люди делятся как бы на два сорта: получше, которым можно многое, и похуже, которым ничего нельзя?

- Именно так, - отчеканила учительница и добавила мягче. - И я очень рада, Витя, что ты употребил слово "многое", а не слово "все". Я говорю только о простительных слабостях вроде пьянства. Вот совершать подлости, например, нельзя никому, даже великим. Правда, они подлостей и не совершают по самой природе своей...

- Это ницшеанство, - не слишком уверенно заявил Стрелецкий.

- Вот как? Интересно, что ты знаешь о замечательном философе Ницше... Прочел десять строк в словаре о его реакционности? Лучше бы почитал его самого. Хочешь, я дам тебе его книгу "По ту сторону добра и зла"? Впрочем, почему же тебе одному... Я принесу эту книгу на следующий урок, почитаю вам вслух фрагменты, а потом все вместе обсудим, согласны?

Вместо ожидаемого хорового "согласны" в воздухе повисли несколько слабозвучных "да". Стереотип, впечатавшийся в сознание советских детей ("Ницше - идеологический предтеча фашизма"), сработал почти безукоризненно, и Анна Николаевна почувствовала это.

- Ладно, - сказала она. - Вернемся к первой части постулата Басина, о том, что стихи и сказки далеки от реальности. Кто-нибудь хочет поддержать это мнение? Поднимите руки. О, большинство... А кто хочет развить? Никто? Вам кажется, что тут и развивать нечего, настолько все ясно? Хорошо, тогда скажу я - например, об английском писателе Джордже Оруэлле. Да, да, понимаю, если что-то и слышали о нем, то ничего лестного... Он не только не из школьной программы, он пока вообще не переведен на русский язык, и его сказку "Ферма животных" я прочла по-английски. Сказка о том, как на одной ферме животные подняли бунт и прогнали хозяев - людей, чтобы жить без их власти свободно и счастливо... А потом одни животные стали угнетать, убивать, уничтожать других во имя уже своей, более страшной, тоталитарной власти. И вот эта в общем-то нехитрая сказочка препятствовала приходу тоталитаризма в Европу и по-своему повлияла на судьбы мира...

Анна Николаевна обвела взглядом притихший класс и продолжала:

- Что касается стихов, они как правило не столь однозначны и остронаправлены. Есть и такие, но это в основном плохие стихи. Предназначение поэзии в другом. Стихи будят чувство и ведут от чувства к мысли, помогают эмоционально осознавать значение жизни, смерти, любви... И раз уж мы сегодня окончательно отклонились от программы, я прочту вам одно стихотворение, которое очень люблю.

Она помолчала, а потом её чистый и ясный голос взмыл над классом.

- Солнце, ты вовремя в море садишься,

Сумрак, ты часто на берег ложишься.

Тихо и холодно в склепе испанском,

Полночь у графа тонула в шампанском.

Скалы, вы верно на месте стоите,

Тише вы, мыши, потише шуршите.

Звонкий хрусталь мертвецов разбудил.

Час не пробил, но момент наступил.

Перстень сверкнул, будто пламя упало,

Тень задрожала и вовсе пропала.

"Мы наконец-то наедине,

Где, дорогая, ротик твой алый?

Слезы в глазах... Это мысль обо мне?"

Граф опустился, ничуть не смутившись,

Лег в кружевах на шелка одеяла.

"Граф, я нашла тебя, вдруг заблудившись!

Бог меня знает, но сердце устало!"

"Я - сумасшедший, брожу не напившись,

Свечи рукой задеваю вялой!"...

Взвизгнула Смерть и вошла Тишина,

В склеп заглянула впервые Луна,

Скалы раздвинулись, море застыло,

Призраки Ночи собраться забыли.

Граф опустился, ничуть не смутившись,

Лег в кружевах на шелка одеяла,

Смерть уползла и беззвучно пропала,

Гаснуть свеча над кроватью устала...

Вечное солнце и верные скалы!..

Солнце, ты вовремя в море садишься,

Сумрак, ты часто на берег ложишься,

Скалы, вы вечно стоите на месте.

Я же как граф, опоздавший к невесте...

Когда Анна Николаевна закончила читать стихотворение (а прочла она его блестяще, с подлинным, а не наигранным артистизмом), в классе воцарилась такое безмолвие, что казалось, каждый из учеников начисто забыл способ произнесения каких-либо слов и даже издания неартикулированных звуков. Наконец хрупкий девичий голос робко пропищал:

- Анна Николаевна, а чьи это стихи?

Учительница собралась было ответить, но тут прозвенел звонок. Сигнал к окончанию урока способен вышибить из головы любого школьника сколь угодно сильное впечатление и оборвать раздумье над самой интересной проблемой. Так случилось и на этот раз. В классе поднялся гомон, учебники и тетради летели в сумки, Анна Николаевна писала мелом на доске задание на дом.

За дверью, прижав ухо к тонкому дверному полотну, стояла завуч Тамара Леонардовна Золотова, багровая от гнева. Она пришла посмотреть, как ведет урок молодая выпускница пединститута - в тот самый момент, когда Аня приводила слова Пушкина о биографиях великих людей. Чутко уловив неладное, Тамара Леонардовна не стала входить в класс, а принялась подслушивать у дверей. То, что она услышала, переходило всякие границы... Тяжело дыша, Золотова бросилась в директорский кабинет.

15

Инквизиторское судилище в полном составе беспощадно и беззастенчиво разглядывало Аню, сидевшую на стуле у стены, в скромном белом платьице. Председательствовала директриса, собрались все учителя. Завуч держала речь, вернее, наоборот: речь держала завуча в тисках неумолимой логики самовзвинчивания.

- В то время, - кричала Тамара Леонардовна, - когда партия провозглашает курс на борьбу с пьянством и алкоголизмом, молодая учительница, комсомолка, без году неделя в школе, вдруг делает открытие, что есть и должны быть люди, которым пить можно и нужно! Она не стесняется донести это открытие до детей, и мало того, предлагает принести в класс Ницше! Это не только нравственное, но и идеологическое растление! Далее она пропагандирует так называемое творчество злейшего врага социализма, антисоветчика Джорджа Оруэлла и под занавес читает весьма сомнительные стихи. "Полночь у графа тонула в шампанском!" Нет, вы подумайте... А дальше: "Где, дорогая, ротик твой алый"... Пропаганда секса!

- Речь в стихотворении идет не о сексе, - спокойно произнесла Аня, - а о чем, я вам объяснять не собираюсь. Вы все равно не поймете. Я стараюсь научить детей думать самостоятельно...

- Не поймем? - зловеще прошипела директриса. - Значит, вы считаете, что вы умнее нас, тупых и ограниченных?

- Нет, - ответила Аня. - Я не считаю, что я умнее вас. Была бы умнее, придерживалась бы вашей программы, которая и есть растление - и нравственное, и идеологическое.

- Ах вот как! - воскликнула директриса. - Тогда, наверное, вы считаете, что вы лучше нас?

- Да, - тихо, но твердо сказала Аня. - Я считаю, что я лучше вас.

- Вон! - от вопля директрисы задребезжали стекла. - Вон из школы, и не только из нашей! Я подниму вопрос в райкоме, я добьюсь, чтобы вы вообще никогда не переступали порога советской школы! И мне не придется очень уж стараться...

Аня встала, одернула платье, подошла к двери и обернулась.

- Я уйду, - проговорила она негромко. - Уйду, чтобы вы могли продолжать благородную миссию отравления детских душ. Но напоследок я скажу вам вот что. Ваше время на исходе, и вскоре вы пожнете плоды. Трон шатается. Перемены в стране не остановить, и назад не повернуть. Лавина с камешка начинается, и она покатится помимо воли инициаторов, которые сами будут сметены. И тогда на улицы выйдут сегодняшние дети - воспитанные вами, не читавшие ни Эдгара По, ни Джорджа Оруэлла, ни Фридриха Ницше. Неспособные думать и чувствовать, неспособные ни к простейшим умозаключениям, ни к эмоциональному сопереживанию, ни к состраданию. Растерянные, одинокие, озлобленные, они схватятся за оружие, и тогда настанет ИХ время, как неизбежное продолжение вашего. Засим прощайте... Благодарю за внимание.

Она вышла, плотно прикрыв за собой дверь, и вслед ей обратились не человеческие лица, а какие-то перекошенные физиономии. Только один человек проводил Аню взглядом, исполненным понимания и затаенной грусти. Это был пожилой учитель географии Марат Иванович Щеголихин. Всю жизнь в школе Марат Иванович тоже по-своему старался научить детей думать. Он не шел ва-банк, подобно Ане - во времена его молодости такое грозило чрезвычайно серьезными неприятностями, а потом он стал старше и мудрее. Он никогда не ставил двоек за плохое знание предмета, справедливо считая, что совершенно неважно, сумеет ли ученик найти на карте Дарданеллы (на то существуют справочники), но гораздо важнее, умеет ли он мыслить и чувствовать. Марат Иванович не вступился за Аню (это было бессмысленно, она сделала выбор), но он смотрел ей вслед и думал о том, что им не удастся подрезать ей крылья, как когда-то подрезали ему. Они могут выгнать её, отобрать комсомольский билет, лишить профессии, крепко насолить в жизни. Но подрезать крылья? Нет. С ней - не получится.