Подлодка [Лодка] - Буххайм Лотар-Гюнтер - Страница 67

• Предыдущая
• 67/147
• Следующая

Шеф соскользнул на пол. Мы все на несколько минут замерли в таком положении, как будто позируя для фотографии, снимаемой старой камерой. Лодка никогда не выровняется из такого наклона. Боже мой, мы не выберемся!

Но по прошествии некоторого времени каюта принимает нормальное, горизонтальное положение. Шеф резко выдыхает из себя воздух на такой высокой ноте, что звук скорее напоминает завывание сирены. Командир медленно выпрямляется и спрашивает:

— Все целы?

— У-у-х! — кто вскрикивает в носовом отсеке.

Мне хочется свернуться калачиком на полу. Каюта тут же опрокидывается на правый борт. Грохот еще более оглушающий. Бог мой, хоть кто-то остался в живых на мостике?

Я притворяюсь, что читаю, но в моей голове крутятся мысли. Лодка должна выдержать, так сказал командир. Самое подходящее для океанских походов судно. Балластный киль, метр шириной и полметра глубиной, заполнен стальными балками. Рычаг с длинным плечом, отбалансированный посередине. Надстроек на лодке нет. Центр тяжести лежит ниже структурного центра корабля. Никакой другой корабль не справился бы с подобными нагрузками.

— Что это у вас? — интересуется Старик, заглядывая мне через плечо.

— Что-то о парусниках.

— Ха! — оживляется он. — Настоящий шторм на парусном судне — это стоит пережить. На лодке вроде нашей вообще ничего нельзя почувствовать.

— Благодарю покорно!

— Нам приходится беспокоиться лишь о том, чтобы плотно задраить люк. На паруснике — совсем иное дело! Зарифить и свернуть паруса, закрепить бегущий такелаж на рангоуте, поставить штормовые укосины в распор, натянуть леера на палубе, задраить все люки — работа не прекращается ни на миг. А после всего этого остается лишь сидеть в каюте и уповать на Господа Бога. Никакая еда в рот не лезет. А потом карабкаешься вверх по вантам, чтобы поднять на гитовы разорванный ветром парус и отдать рифы. Потом на многометровой высоте надо занайтовить новые паруса, стоя на леере. А потом брасопить их всякий раз, как ветер меняет свое направление…

Я снова слышу этот точный, выверенный, сильный язык, наполненный мощью: мы стали беднее, позабыв его в наши дни.

Когда каюта запрокидывается на левый борт, я встаю на ноги. Мне хочется добраться до поста управления, чтобы посмотреть на креномер.

Этот прибор представляет из себя обычный маятник со шкалой. Сейчас маятник отклонен на пятьдесят градусов. Значит, лодка накренилась на пятьдесят градусов на правый борт. Маятник замер на пятидесяти градусах, как приклеенный, ибо лодка и не думает выравниваться. Я могу объяснить это лишь тем, что, не дав ей освободиться из объятий первой волны, на нее обрушилась вторая. Вот маятник движется дальше по шкале — к шестидесяти градусам. А на одно мгновение он достигает шестидесяти пяти градусов!

Командир последовал за мной.

— Впечатляет, — замечает он у меня за спиной. — только надо кое-что вычесть, так как собственный момент маятника отклоняет его слишком далеко.

Вероятно, лодка должна плыть килем вверх, чтобы командир начал проявлять беспокойствие.

Вахтенные на посту управления теперь надели непромокаемые плащи, а из трюма приходится почти постоянно откачивать воду. Мне кажется, что насосы работают не переставая.

В отсек входит штурман, шатаясь из стороны в сторону, как человек со сломанной ногой.

— Ну, что? — поворачивается к нему командир.

— За время, истекшее с полуночи, мы могли отклониться на пятнадцать миль.

— В действительности вы могли бы выражаться несколько более уверенно. Вы всегда правы, — затем командир вполголоса обращается ко мне. — Он почти всегда так осторожен в своих оценках, но в результате его вычисления сходятся практически один в один с действительными показаниями. Так бывает почти всегда.

Поступила радиограмма; командиру вручают клочок бумаги. Наклонившись над его рукой, я читаю вместе с ним: «Из-за погоды нет возможности прийти в зону действия в назначенное время — UT».

— Мы повторим это сообщение, только подпишем его нашими позывными, — говорит командир.

Потом он вскакивает на ноги и, прикидывая, на сколько накренится лодка в этот раз, качаясь, направляется вперед. Вскоре он возвращается со сложенной пополам картой, которую раскладывает на «картежном столе».

— Вот здесь сейчас находится UT — почти прямо у нас по курсу. А вот тут — мы.

Я понимаю, что нас разделяют сотни миль. Командир мрачен:

— Если это один и тот же циклон, то пиши-пропало! Похоже, что все это — одна сильно раздавшаяся штормовая система, и судя по всему, она не собирается уходить в ближайшее время.

Задумавшись, он складывает карту и, отодвинув рукав свитера, смотрит на свои часы.

— Скоро обед, — говорит он, как бы подводя итог всему, связанному с радиограммой, а также своим размышлениям.

Когда наступает время обеда и командир появляется в офицерской кают-компании, я не верю свои глазам — он надел водонепроницаемый плащ. Все уставились на него, как будто на корабле появился посторонний. Мы не можем понять ровным счетом ничего по выражению его лица, настолько тщательно он закутался.

— Сегодня вечером за ужином надлежит быть одетым в плащи, — произносит Старик, улыбаясь нам в зазор между воротником своего плаща и опущенными полями зюйдвестки, как в прорезь забрала.

— Итак, господа, — с нетерпением интересуется он. — Неужели у вас сегодня нет аппетита? И именно когда кок принес свой великолепный суп — и это в такую погоду!

У нас уходит некоторое время на то, чтобы всем встать из-за стола, и, подобно послушным детям, побрести неверными шагами на центральный пост, где развешана одежда для плохой погоды. Знаменитая скульптура Лаокоона и его сыновей предстает перед моим взором, когда я наблюдаю за гимнастическими упражнениями и акробатическими трюками, проделываемыми инженерами и вахтенными офицерами, пытающимися влезть во все еще влажное снаряжение.

Наконец мы снова рассаживаемся вокруг стола, похожие на участников карнавала. Командира прямо-таки распирает от гордости за придуманное для нас развлечение.

Внезапно в проходе раздается грохот: это стюард приземлился на живот. Его руки подняты над головой, и в них зажата супница, из которой не пролилось ни капли.

— Он превзошел сам себя! — абсолютно спокойным голосом высказывает свое мнение командир, и шеф одобрительно кивает в знак полного с ним согласия.

— И никакой репетиции — такой номер демонстрируется публике впервые — это что-то!

Второй вахтенный разливает суп, приготовленный из картошки, мяса и овощей. В это время я поддерживаю его за страховочный пояс под его прорезиненной курткой. Несмотря на это, уже на втором человеке он выливает целый половник мимо тарелки на стол:

— Черт побери!

Одновременно с ним шеф дает ускользнуть части содержимого из своей не до краев наполненной тарелки, значительно увеличив лужу супа, разлитую перед нами. Бесцветные куски картофеля плавают в темно-коричневом вареве, растекшемся между ограждениями стола — как айсберги, отколовшиеся от ледника. Впрочем, после первого же крена лодки на столе остается только картошка, жидкость находит себе путь под ограждением и выплескивается прямо на колени командиру и шефу.

Командир обводит нас взглядом триумфатора:

— Видали?

Ему не терпится еще раз увидеть, как прольется суп.

Сдавленный смех второго вахтенного прерывается глухим звуком падения. Улыбка застывает на лице командира. В мгновение ока он — весь внимание. Шеф еле успел вскочить, чтобы уступить ему дорогу, когда с центрального поста доносится: «Рундук с картами опрокинулся».

В отверстие люка я вижу, как четверо мужчин пытаются водрузить тяжелый железный ящик обратно на место.

Командир явно недоволен, он бормочет себе под нос:

— Невероятно. Этот сундук стоял там со дна спуска лодки на воду и за все это время не сдвинулся ни на сантиметр.

— Да уж, дома никто не поверит, — добавляет шеф. — Они там просто не смогут себе этого представить. В следующий раз, как отправимся в отпуск, будем играть в игру «Подводная лодка». Месяцами не будем ни бриться, ни мыться. Не будем менять белье, в кровать залезаем в сапогах и вонючей кожаной одежде. Во время еды колени будем упирать в стол, а шпинат вместо тарелки будем наваливать прямо на столешницу…

• Предыдущая
• 67/147
• Следующая