Остров Романтики (Стихотворения) - Асадов Эдуард Аркадьевич - Страница 7

Пусть кто-то один проводит.

Конечно, рыцари дружный народ,

Но кучей в кино не ходят.

Подумай и выбери одного! —

Мы спорили, мы смеялись,

В то время как сами, невесть отчего,

Отчаянно волновались.

Наморщив носик и щуря глаз,

Наташка сказала: – Бросьте!

Не знаю, кого и выбрать из вас?

А впрочем, пусть жребий решит сейчас,

Чтоб вам не рычать от злости.

Блокнотик вынула голубой.

– Уймитесь, волнения страсти!

Сейчас занесу я своей рукой

Каждого в «Листик счастья».

Сложила листки – и в карман пальто.

– Вот так. И никто не слукавит.

Давайте же, рыцари. Смело! Кто

Решенье судьбы объявит?

Очкарик Мишка вздохнул тайком:

– Эх, пусть неудачник плачет! —

Вынул записку и с мрачным лицом

Двинул в ребра мне кулаком:

– Ладно! Твоя удача.

Звезды в небе уже давно

Синим горят пожаром,

А мы все идем, идем из кино

Гоголевским бульваром…

Наташка стройна и красива так,

Что вдоль по спине мурашки.

И вот совершил я отчаянный шаг —

Под руку взял Наташку!

Потом помолчал и вздохнул тяжело:

– Вечер хорош, как песня!

Сегодня, право, мне повезло,

А завтра вот – неизвестно…

Ребята потребуют все равно

«Рыцарской лотереи»,

И завтра, быть может, с тобой в кино

Пойдет… Ты смеешься? А мне не смешно —

Кто-то из них, злодеев!

– А ты погоди, не беги в кусты.

Вдруг снова счастливый случай?!

Вот я так уверена в том, что ты

Ужасно какой везучий!

Когда до подъезда дошли почти

Шепнула: – Ты все не веришь?

Вот тут остальные записки. Прочти.

Но только ни звука потом, учти! —

И тенью скользнула к двери.

Стоя с метелкой в тени ларька,

Суровая тетя Паша

Все с подозреньем из-под платка

Смотрела на странного чудака,

Что возле подъезда пляшет.

Нет, мой полуночно-счастливый смех

Старуха не одобряла.

А я был все радостней, как на грех,

Еще бы: на всех записках, на всех,

Имя мое стояло!

1969

1941 год. Будущий поэт после окончания 10-го класса

Она журила своих подруг

За то, что те в любви невнимательны:

– Раз любишь – то все позабудь вокруг!

И где бы ни был твой близкий друг,

Будь рядом с ним всюду и обязательно!

Сама же и вправду давным-давно

Она ходила за милым следом:

На стадионы, в театр, в кино,

Была с ним, когда он играл в домино,

Сидела в столовке за каждым обедом.

Стремясь все полней и полней любить,

Мчалась за ним на каток, на танцы

И даже выучилась курить,

Чтоб и в курилках не разлучаться.

И так – с утра до темна. Всегда,

Не пропустив ни одной минутки,

И только шептала ему иногда:

– Вот свадьбу сыграем и уж тогда

Рядышком будем всю жизнь все сутки!

И, раздувая любви накал,

Так в своем рвении преуспела,

Что раз он вдруг дико захохотал,

Прыгнул в окно и навек пропал!

Вот как она ему надоела…

1969

Улыбка, открытые плечи.

Сказочные ресницы.

Шумный эстрадный вечер,

На сцене поет певица.

Голос, раздвинув стены,

Рушится лавой снежной.

И хоть он ничуть не нежный,

Но мощный зато отменно.

И вдруг, нелепая штука

(Ну надо же так случиться!):

Рот открывает певица —

И… никакого звука!

В каком-то смешном молчанье —

Движения губ и рук.

Словно на телеэкране,

Если выключить звук.

Зал охнул и рассмеялся.

– В чем дело? – А весь «пассаж»

Техникой объяснялся:

Взял микрофон и сломался,

Сломался, да и шабаш!

А у певицы этой

(В том-то и весь секрет!)

Есть все: и страсть, и браслеты,

И платье броского цвета,

Вот голоса только нет…

Забавно? Да нет, не очень!

Что ж будет в конце концов?

И сколько же, между прочим,

Сейчас вот таких певцов!

Давно ль были главным не волосы,

Не жест и не цвет лица.

Певец начинался с голоса.

Нет голоса – нет певца!

И вдруг откуда-то выплыли

На сцену с недавних пор

Какие-то сиплые, хриплые,

Ну, словно как на подбор!

Выходят непринужденно

И, безголосье скрывая,

Пищат, почти припадая

К спасительным микрофонам.

Знаю: есть исключения,

Но я сегодня отставил их.

Речь мы ведем о правилах,

И я говорю о пении.

Неужто поздно иль рано

Голоса трель соловьиную

Заменит стальная мембрана,

Вопящая по-ослиному?!

Пусть в конвульсивном вое

Хрипят безголосо где-то.

А нам для чего такое?

У нас-то откуда это?!

И разве же это дело —

Жужжать в микрофон шмелями?

Неужто же оскудела

Земля моя соловьями?

Такими, что разом кинут

В тоску тебя и в веселье.

Душу из тела вынут

И в сердце дохнут метелью!

Да, чтоб жило горение,

Дающее чудеса,

К чертям безголосое пение.

Да здравствуют голоса!

1970

Ведя корабли, управляя ракетами,

Создав радара бессонный глаз,

Мы, как ни смешно, не расстались с приметами.

Они едва ль не в крови у нас!

И ведь смеемся же: «Предрассудки!

Глупистика, мелочи, ерунда!..»

А сами нередко, шутки-то шутки,

Без этой «глупистики» – никуда!

В школьные годы известно точно:

Не знаешь урока – держись за каблук,

Тогда не спросят. Примета прочная!

Не выпусти только каблук из рук!

Тогда ни морали, ни двойки, ни гнева.

Но только не путайся никогда:

Держись не за правый каблук, а за левый.

Возьмешься за правый – тогда беда!

А на контрольной, коль нет подковки,

Судьбу не терзай: – Пощади! Помоги! —

Есть средство: сними (наплевать, что неловко)

Башмак или туфлю с левой ноги.

Зато уж студент – в пониманье высоком,

Великий мастер насчет примет:

Он в дверь не войдет на экзамен боком.

И точно отыщет «счастливый билет».

Любая примета ему как мошка!

Он знает их лучше, чем снег в декабре.

Не говоря уж о черных кошках,

Тринадцатых числах и прочей муре.