Все дороги ведут в Рим - Алферова Марианна Владимировна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/86
• Следующая

– Я бы хотел быть гладиатором и исполнить для нее желание, – проговорил Постум, разглядывая свой опустевший кубок. – Но нынче гладиаторы не исполняют желания.

– Исполнить для нее желание! – передразнила Туллия. – Все ее желание – чтобы ее поскорее кто-нибудь поимел. Это же видно с первого взгляда.

– Ты император, – напомнила Хлоя. – Ты тоже можешь исполнять желания. И потом, ты исполнил сегодня ее желание. Ты спас этих двоих – Корва и Муция. А она даже тебя не поблагодарила.

Неожиданно лицо Постума помрачнело. Он попытался рассмеяться. Но не получилось. Тогда он в ярости швырнул кубок на пол и вскочил. Все смотрели на него с изумлением.

– Надоело! – крикнул он. – Все надоело! И вы все – тоже!

И он выбежал из триклиния.

– Ну вот, испортили такой великолепный пир, – вздохнул Кумий.

Очутившись в коридоре, Маргарита закричала и закрыла лицо руками. Она даже топнула несколько раз, но это мало помогло.

– Я дура, дура, я знаю! А они подлецы. Но они умные. И меня презирают. Потому что умнее меня. Я вела себя, как дура! Видела, понимала, что глупо…

Философ погладил ее по голове.

– Да, пожалуй, не слишком умно. И ты была несправедлива. Во всяком случае, сегодня. Август спас ребят, за которых ты просила. Корв и Муций на свободе.

– На свободе? Их не убили?

– Нет. Разве ты не знаешь?

Она отрицательно покачала головой.

– Мне никто не сказал. Всем на меня плевать. – Она всхлипнула и принялась внимательно разглядывать кессонный потолок, украшенный позолотой. Так легче не дать слезам пролиться. – И… как он их спас?

Философ улыбнулся.

– Постум вышел на арену вместе с преступниками. Исполнители проиграли. Приговоренных к арене освободили. Всех.

Она помолчала, потом виновато глянула на Философа:

– Я должна была его благодарить?

– Было бы неплохо.

– Как? Вернуться в триклиний и… Нет! Не могу! – Она затрясла головой. – В другой раз. А сейчас – к себе в карцер. Только там мне и место. Даже Кумий меня презирает. А мне так нравятся его книги.

– Ты преувеличиваешь – и свою глупость, и чужое презрение, – покачал головой Философ. – Все не так уж плохо к тебе относятся. Кстати, можно задать тебе один вопрос?

– Да сколько угодно. Ты – сколько угодно!

– Помнишь свою настоящую мать?

Маргарита задумалась, потом затрясла головой.

– Нет. Только то, что было после. Помню, меня держали в какой-то комнате взаперти. Старуха приносила поесть, потом учила меня читать, и давала какие-то книжки. А когда я неправильно отвечала, отнимала печенье. Помню… я сидела одна и мечтала, что вырасту и стану полководцем. Да, полководцем, и буду скакать на коне и вести легионы в атаку. Император наградит меня венком. У меня будет много друзей. Смешно. А потом меня удочерили.

– Откуда ты знаешь, что твое родовое имя Руфина?

– Меня так звали всегда. И, кажется, что так называла меня мама. Ее не помню, а что она так меня называла – помню. Такое может быть?

– Все может быть. И сколько тебе лет?

– Не знаю точно. Но лицей я закончила в этом году.

Выходило, что семнадцать. Но Философ был уверен, что Маргарита старше. Возможно, она пошла в школу гораздо позже.

– Ты можешь достать для меня бумагу и стило? – неожиданно спросила она.

– Хочешь послать кому-нибудь письмо?

– Нет, хочу написать библион.

– О чем, если не секрет?

– Не о чем, а о ком. Об Элии. – Ответ был более чем неожиданным.

– Ты его хорошо знаешь? – Философ отвернулся, чтобы скрыть улыбку.

– Совсем не знаю. Но это неважно. Буду писать только для себя. Если Постум или Туллия прочтут – я умру. Никому не покажу. Никому. Только тебе, может быть, дам почитать.

– Ну что ж, постараюсь достать для тебя бумагу. Должно интересно получиться.

Тут их наконец нагнал Гет. Сразу стало понятно, почему змей так задержался – в хвосте он держал бутылку вина, в пасти – поднос с тем самым бисквитным тортом, который не хотел давать ему Постум.

– М-м-г-г… – промычал Гет.

– Что он говорит?

– По-моему, он просит взять у него бисквит, – предположил Философ.

Маргарита вынула из пасти змея поднос с тортом.

– Не бойся, девочка, я обеспечил нам десерт. И мы с тобой отлично поболтаем. Я обожаю слушать обличительные речи про Бенита и сенаторов. От этого у меня как минимум в два раза повышается аппетит.

– Тогда я пойду, принесу корзину с ветчиной, сыром, булками и фруктами, – предложил Философ. – Потому что девочка может обличать Бенита всю ночь напролет.

– О, какая восхитительная ночь меня ждет! – закатил глаза Гет. – Последний раз я испытывал подобное наслаждение, когда предавался Венериным забавам с гением Палатина.

– Разве гении занимаются сексом? – изумилась Маргарита и покраснела.

– А как же! – обиделся Гет. – Только мы стараемся не заводить потомства.

– Почему?

– Потому что рождаются обыкновенные змеи, и к тому же страшно ядовитые. Но обличительные речи в адрес Бенита куда лучше Венериных забав. Особенно если Философ сдержит обещания и принесет корзину с едой.

– Почему ты не сказал мне, что Постум спас Корва и Муция? – напустилась на змея Маргарита.

– Не сказал? Неужели? А ведь, правда, не сказал. Неужели склероз? М-да… Это ужасно. Надо есть поменьше жирного и отдавать предпочтение овощам!

Маргарите вдруг захотелось вернуться назад в триклиний и поблагодарить императора. И извиниться, и…

Но что-то мешало. Гордость или… Или может быть взгляд Туллии?

Маргарита не вернулась.

Порция так и не встретила Понтия в тот день. Надо сказать, что о встрече с ним они и не договаривались. Но в Колизее Порция случайно заметила девушку из новой очень странной компании сына. Порция видела их несколько раз: черноволосую экстравагантную особу лет двадцати и еще каких-то ничем не примечательных юнцов. Что делает в этой компании сорокалетний Понтий, Порция понять не могла. А Понтий не спешил отвечать на ее вопросы. Любой разговор тут же превращался в ссору, в ответ на самый деликатный вопрос – взрыв эмоций и поток обвинений.

Она не понимала, что происходит. Ее мальчик мог бы сделать неплохую карьеру, учитывая положение Порции. Она стояла достаточно близко к Бениту, чтобы помочь ему получить должность квестора или даже претора. Сколько раз она говорила ему об этом! Но он пропускал ее слова мимо ушей. Теперь он водится с какими-то молокососами, пьет и живет неизвестно на что. И чуть что, орет: «Плевать на твоих фекальных квесторов!» Ведет себя так, будто ему все еще двадцать. Дождется, что его вышлют за сотый милеарий.

Весь вечер Порция думала о сыне. Но какими-то урывками. Потому что каждый раз возвращалась к встрече в Колизее. Да, это он. Она узнала, хотя он сильно изменился. И он назвал ее по имени, не пытался торопливо пройти мимо, прикрыть лицо. Ее почти радовало то, что они не разминулись, что он назвал ее по имени. Почему они не могут помириться? Да, почему? Надо сообщить об этой встрече Бениту. Сообщить? Нет, не надо. Это совершенно ни к чему. Порция ничего не будет делать. Как только она начинает действовать, непременно совершает подлость, и сама не может понять – почему. Сила слабых – это подлость. Порция была слабой, предназначенной для тихого семейного бытия, женщиной. Если уж за что и биться, то за любимого, за себя, за ребенка – не за идею. Все идеи ей были безразличны. Но почему-то она очутилась в гуще событий. Может, потому, что Бенит не безразличен ей. И Элий не безразличен. Но Элий отверг ее. Да, Элий отверг…

Она на мгновение закрыла глаза. И вновь очутилась в Колизее. Он протягивал ей папку, а она смотрела на него и не могла сдвинуться с места.

«Рад видеть тебя, Порция», – звучал в ушах его голос.

Нет, она не будет говорить об этой встрече Бениту. Она никому ни о чем не будет говорить.

• Предыдущая
• 22/86
• Следующая