Тамплиеры и другие тайные общества Средневековья - Кейтли Томас - Страница 17

Сирийское подразделение общества в это время начинает привлекать еще больше внимания, чем персидское, главным образом из-за его связей с крестоносцами, которые преуспели в создании империи, раскинувшейся от границ Египта до Армении. Персидский исмаилит Беграм Астрабадский, который, как утверждается, начал свою карьеру с убийства собственного отца, заслужил доверие визиря при дворе дамасского принца, который предоставил ему замок Баниас, или Паниас (в древности Баланиа), для использования в интересах общества. Это место, ставшее центром власти ассасинов в Сирии, располагалось в плодородной, хорошо орошаемой долине, примерно в 4 тысячах шагов от моря. Долина, через которую протекали многочисленные реки, питавшие ее, называлась Вади-аль-Джинн (Долина Демонов). «…Место, – как отмечает Хаммер, от взора которого не ускользают случайные совпадения, – одним своим названием заслуживает того, чтобы стать пристанищем ассасинов». Из Баниаса они распространяли свое влияние на близлежащие замки и крепости до тех пор, пока 12 лет спустя резиденция их руководителя не была перенесена в Массьят.

Вскоре после этого Беграм пал в столкновении с жителями долины Таим, предводитель которых потерял брата, погибшего от кинжала ассасина. Его преемником стал Исмаил, перс, который продолжил поддерживать дружеские связи с визирем Дамаска, куда и послал на постоянное проживание человека по имени, как позже выяснится, совершенно напрасно данному, Абу эль-Вефа (Защитник преданности). Он добился такого расположения визиря и принца, что был назначен на должность хакима, верховного судьи. Приобретя таким образом власть и влияние, он немедленно стал искать наилучшие способы, как воспользоваться ими во благо общества – цель, которая всегда близка сердцу настоящего исмаилита. Укрепленное место на побережье, по его мнению, имело огромное значение для него, поэтому он придумал следующую уловку, чтобы овладеть Тиром.

Франки уже более тридцати лет как обосновались на Востоке. Их бесстрашие и фанатичный героизм одновременно и наводили ужас, и вызывали восхищение у их мусульманских противников, а их доблестными всадниками демонстрировалось превосходное кавалерийское искусство. Они стали той внешней силой, на которую обратил внимание Абу эль-Вефа. Стоит отметить, что фанатические настроения еще не объединили всех мусульман в борьбе с носителями креста, и правители Алеппо, Дамаска и других районов Сирии не раз вступали в альянс с христианскими городами Иерусалимом и Антиохом. Абу эль-Вефа поэтому послал письмо и заключил тайное соглашение с Болдуином II, королем Иерусалима, в котором он обязывался в случае, если крестоносцы незаметно доберутся и появятся у стен Дамаска в пятницу, когда эмир и его придворные будут в мечети, открыть перед ними ворота города. Король в обмен должен был передать Тир в руки исмаилитов.

Была собрана армия христиан, все бароны королевства встали в ее ряды, и сам король возглавил воинство. Только что сформированный рыцарский орден тамплиеров в первый раз поднял над полем боя свой флаг с полосками Босеан («окрашенный в два цвета» + см. сноску 71), который впоследствии стал хорошо известен во многих кровавых битвах. Принц Бернард из Антиоха, граф Понтиус из Триполи, храбрый Джосцелин из Эдессы повели своих всадников и пехотинцев, чтобы поучаствовать в захвате богатого города Дамаск. Окружающие озеро Тибериас горы были позади, и войско благополучно вступило на равнину между реками Абана и Фарпар. Но здесь их ждало поражение. Тадж аль-Молук (Монарший венец) Бузи, эмир Дамаска, вовремя раскрыл заговор хакима. Он казнил его вместе с визирем и приказал вырезать всех исмаилитов в городе[41]. Армия крестоносцев расположилась в районе Марж-Сафар, и пехотинцы начали грабить деревни, отбирая продовольствие, когда небольшой отряд отважных дамасских воинов выскочил из города и ринулся на них. Беззащитные крестоносцы падали под их ударами, неспособные сопротивляться. Остальные войска поспешили помочь или отомстить за своих соратников, когда внезапно[42] небо затянуло облаками, глубокая тьма окутала все вокруг, загремел гром, засверкали молнии, обрушился страшный ливень, и очень резко, что является обычным явлением на Востоке, дождь, потоки воды превратились в снег и лед, что лишь усилило ужасы этого дня. Суеверные и пораженные до глубины сознания крестоносцы увидели в этом жутком явлении незамедлительную реакцию Небес и решили, что оно ниспослано им в наказание за их грехи, а также вспомнили, что в этом же самом месте четырьмя годами ранее король Болдуин с горсткой людей одержал победу над армией Дамаска, чем та была страшно унижена. Единственный успех, которого они добились от этого похода, было приобретение замка Баниас, который исмаилитский комендант передал им в руки, чтобы под их покровительством он мог бы избежать участи своих собратьев.

Баниас был отдан христианам в тот год, в котором Аламут был захвачен сельджукским султаном, в результате ассасины, как казалось, утратили свое могущество. Однако это общество содержало в себе механизмы самосохранения и, подобно гидре, разрасталось от своих ран. Аламут был очень быстро возвращен, а тремя годами позже Баниас снова стал резиденцией дай-аль-кебира. В это же самое время кинжал свирепствовал с непривычной яростью против всех, кого общество считало опасным, и в анналы правления Кеаха Бузурга Умейда вошел обширный лист знаменитых жертв.

Первой из них стал известный Аксункур, принц Мосула, воин, которого одинаково боялись и христиане, и ассасины. Когда принц, вернувшись из Маары-Месрин, где мусульманская и христианская армии сошлись, так и не рискнув сразиться друг с другом, вошел в мечеть в Мосуле для того, чтобы совершить молебен, на него напали, не дав ему сесть на его привычное место, восемь ассасинов, одетых дервишами. Трое из них погибли от ударов мужественного эмира, но, прежде чем его люди успели прийти на помощь, он получил смертельный удар и скончался. Остальные убийцы стали жертвами ярости толпы, лишь один из юношей сумел скрыться. Арабский историк Кемаль-эд-Дин в этой связи рассказывает о необычной особенности фанатичного и спартанского духа, который был свойственен членам секты исмаилитов. Когда мать вышеупомянутого убийцы узнала, что грозный Аксункур убит, она выкрасила свое лицо, надела самые яркие одежды и украшения, радуясь, что ее сын оказался достойным умереть блистательной смертью мученика за благое дело имама. Однако когда она увидела его вернувшимся живым и невредимым, то обрезала свои волосы, почернела лицом и не смогла найти себе утешение.

В следующем году (1127) погиб Мойн-эд-Дин, визирь султана Санжара. В данном случае ассасин выступил в роли конюха на службе у визиря. Когда Мойн-эд-Дин как-то днем зашел в конюшню, чтобы проверить своих лошадей, ассасин появился перед ним обнаженным, держа коня за уздечку. Как только ничего не подозревающий визирь подошел к нему, лжеконюх заставил животное встать на дыбы и, делая вид, что успокаивает своенравную лошадь, выхватил спрятанный под гривой небольшой кинжал и вонзил его в грудь визиря.

Устроенная исмаилитам бойня принцем Дамаска не была забыта, и два года спустя кинжалом ему было нанесено две раны, одна из которых оказалась смертельной. Жажда мести не была удовлетворена его кровью, его сын и преемник Шимс аль-Мулук (Солнце Королей) погиб в результате заговора, ответственность за который была возложена на ассасинов. В списке жертв этого периода значатся имена судей Востока и Запада – муфтия Касвина, рейса Исфахана и рейса Тебриза.

Восток во все времена изобиловал преступлениями. Человеческая жизнь там не имела той ценности, которую ей придавали в Европе, и кинжал с ядом легко задействовались для устранения внушающих опасения лиц, преодоления препятствий на пути амбиций либо для утоления жажды мести. Поэтому не следует с легкостью доверять обвинениям, выдвинутым против ассасинов, и считать их ответственными за убийства, которые не приносили им никакой пользы. Так, когда в это же время от рук убийц погиб фатимидский халиф Амир би-ахками-Илах (Ответственный за соблюдение законов Божьих), то имеются все основания полагать с большой вероятностью, что он стал жертвой мести не общества исмаилитов, которым он никогда не причинял вреда, а скорее семьи могущественного визиря Афдала, который был убит несколько ранее по приказу халифа.