От имени Черепахи, или Девять сущностей миропонимания - Тюрин Сергей - Страница 2

С другой стороны, «вещь в себе», что ни говори, – опасная вещь: то, чего мы не знаем о ней, может стать проблемой для нас. Стало быть, использование проверенных вещей безопасней рискованных экспериментов с непознанными: реальная синица куда как практичней воображаемого журавля! Одним словом, что видим, о том и поем, а чего не знаем, о том и не судим.

Такая «рационально-реалистическая» манера свойственна, согласно истории философии, Аристотелю и являет собой не иное, как материализм – идеологию «вещей для себя».

Так что Платон и Аристотель вовсе не были союзниками! – они были противниками. «Лошадь вижу – лошадности нет!» — ехидно заявил первому второй в один давний прекрасный день.

Когда-то о лошади человек знал только то, что на ней можно ездить и ее можно есть. Затем его знания расширились – он уже мог сосчитать, сколько у лошади ног, чем и как часто ее необходимо кормить и как содержать. Сегодня он знает о ней еще больше – ее анатомию, характер и эволюцию «лошадиного вида». Болезни, которыми она болеет. Интеллект и реакцию на окружающий мир.

Однако если вы спросите у «специалиста-лошадника» с мировым именем, вся ли это «лошадность», он наверняка покачает головой: нет, не вся – мы еще не знаем всей. Покачает головой, как лошадь, и посмотрит грустными лошадиными глазами…

«Лошадность» – идеальная модель «вещи в себе», обладающая предельно полной, исчерпывающей характеристикой. Вот только одна загвоздка – никто этих характеристик на блюдечке с научной каемочкой не поднесет. Если не воображать невозможного и не экспериментировать с неизвестным, материальных возможностей не прибавится и научных познаний – само собой.

Оттого материалист – не по горячему нраву и не из-за плохого воспитания – язвит идеалисту. Он его провоцирует, как мальчишку – девчонка: струсишь, дескать, не прыгнешь, знаю я таких!

А ведь, ежели не прыгнет, то и знаний о новом месте не прибудет. А в них у провокатора прямой интерес: сам материализм открыть ничего не может, поскольку не занимается неизвестным. В общем, идеализм – течение не только рискованное, но и дело неблагодарное: материальное использует идеальное для своих нужд, а, удовлетворив их, выставляет на посмешище всем.

Окрепнув трудами бескорыстных творцов, разжирев и заматерев на дармовых гносеологических хлебах, человечество отвергло платоновский дух и объявило материализм единственно справедливым и разумным. Если бы оно знало, к чему это приведет…

Высшая природа – человеческая, она же – духовно-творческая. Низшая природа – звериная, она же – телесно-материалистическая. Ни та, ни другая не знают ничего о гордыне, обольщении, сочувствии, зависти, дипломатии.

Не эти, а совсем иное начало разделяет и объединяет, влюбляется и презирает, наказывает и поощряет, формирует общественное мнение и мораль, проводит в жизнь планы, тактику и политику. Зовут это начало, эту по-муравьиному коллективную природу душой.

Душа – третейский судья в вечном споре высшего и низшего начал – всю жизнь занята тем, что ИЗБИРАЕТ ОДНО ИЗ НИХ. Это она избрала материализм, прельстившись «вещами для себя», в очередной – который уже по счету – раз!

Если бы не она, не только «лошадность», но духовность, душевность и человечность обрели бы куда более ясные формы.

Если бы не она, человеческой психике не пришлось бы разрываться между духом и телом, а «вещи в себе» не сплелись бы в форс-мажорном экстазе безудержных стихий.

Если бы не душа и ее выбор, не было бы в новой истории мировых войн, глобальных терактов и природных катаклизмов. Не было бы прочих несчастий и бед от погони за «вещью для себя».

В беде нет вины – у беды есть значение и предназначение. В человеческих бедах нет вины, а есть проявление природ.

Природы эти обозвать можно еще и так – недочеловеческое, богочеловеческое и (да здравствует Ницше!) слишком человеческое. «Слишком человеческое» – и есть наша душа во всей своей «эротоведической красе». Это женская природа в чистом и незамутненном виде. Природа женщины, но не природа матери, так как две эти природы даже менее схожи, чем мужская и женская.

Главное, что их разделяет – наличие и отсутствие противоречивости: в одной она есть, а в другой – нет. Мать – это материалист, если она не будет такой, поднять и вырастить детей не сможет. И если есть на свете «разумный, добрый, вечный» материализм, то это материализм материнский.

В случае же юной и амбициозной девушки, она, как известно из жизни и из романов, неразумна, во-первых, недоступна, во-вторых, и непостоянна, в-третьих. Это очевидное, а что касается спорного, то она никакой и не материалист, хотя взглядом дочери на мать и тешит себя воображаемой «житейской сноровкой». И «добрый материализм» хорошей матери понуждает ее объяснить той, что мир не так уж и миролюбив.

Однако не менее, а порой и более пристальным взглядом девушка смотрит на отца. Именно в нем, что не странно, ищет она ответа на главный вопрос: в чем смысл ее красоты и как отнесется к ней тот, кому эта красота предназначена? Что она для него, эта красота? Что он делал бы, если бы ее не было? И что готов сделать для того, чтобы она всегда была – была с ним?

У женщины есть две тяги, они – как тяги ракеты, взлетающей над миром и зажигающей мир фейерверками эмоций и чувств. Это тяга к философии и тяга к материализму. Ни одного она не может получить сама, так как не умеет и неспособна. Женщина – это душа, душа неспособна ни к низшему зверству, ни к высшей философии. Она лишь способна проявлять и привлекать внимание, и в этом внимании может ошибиться или оказаться правой. Но это выяснится потом – момент истины наступит тогда, когда она станет матерью. Тогда ей придется хранить свое счастье или оплакивать свое горе. Ее будут вечно благодарить, склоняясь к ногам, как склоняются к ногам счастливых матерей счастливые отцы.

Или – я никому не желаю этого – сквернословить и попрекать за то, что она испортила жизнь. Испортила себе, а заодно испортила всем – она ведь душа. Душа, что награждает и взыскивает, любит и презирает, отбирает и одаривает. Она – та, которой не может не быть и без которой ничего в жизни не может случиться.

Женская противоречивость – противоречивость для нее самой, для мужчины – это способ существования. Ибо примирить два его противоположных начала может только искусный посредник – умелый дипломат и изощренный лицедей. Это и есть душа – душа мира, душа семьи, душа его собственная.

Но больше всего на эту роль подходит душа его подруги, если, конечно, она способна на эту роль. Женщина избирает мужчину по сочетанию двух тяг – физической и философской. Тот, чья философия кажется ей правильной, точной и понятной – и есть ее потенциальный избранник.

Чтобы из потенциального превратиться в реального, ему нужно удовлетворить и вторую тягу женщины – физическую. Понимайте ее как хотите, тем более что разные женщины тоже понимают ее по-разному…

Впрочем, женщины, не испытывающие никакой другой тяги, кроме плотской – будь это материализм или секс – никогда не влияли на судьбы мира, а потому не очень повлияют на наше изложение. Материализм числит себя философией, но без духа не может обойтись, а потому снисходительно объявляет его «свойством материи». Женщина тоже не может обойтись без мужского духа, без высшей природы любимого, но ищет этот дух в его материальных амбициях. Иными словами, она выбирает худшее, ибо таково ее представление о лучшем.

Выбирая из двух, трех или многих исходов, женщина рано или поздно понимает – исход один. Рано или поздно – уж когда станет матерью, до этого можно предаваться мечте…

Мечте об идеализме в отношениях – о непонятом наследии, непризнанной ценности Цивилизации. Мечте о «вещах в себе» – таких как они есть, пока их не сменит реальность «вещей для себя» – таких, как они выгодны человечеству…

Выгодны ли?

Об этом – книга.

Посадить дерево, вырастить ребенка, построить дом… а как насчет того, чтобы написать книгу?