Тайная история Украины–Руси - Бузина Олесь - Страница 56

• Предыдущая
• 56/70
• Следующая

«Что тебе сказать об Италии, – пишет Гоголь школьному приятелю Прокоповичу. – Она прекрасна». Жуковскому хитрый малороссийский Тартюф приоткрывает шире: «Если бы знали, с какой радостью я бросил Швейцарию и полетел в… мою красавицу Италию! Она моя! Никто в мире ее не отнимет у меня. Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр, – все это мне снилось. Я проснулся опять на родине…»

А наши доморощенные мудрецы еще спорят, русский или украинский писатель Гоголь. Итальянский, господа! Итальянский. Собственные его слова – тому подтверждение. И еще одни: «…вся Европа для того, чтобы смотреть, а Италия для того, чтобы жить».

Но просто так жить нельзя даже в Италии. Тем более в Риме. Гоголь снимает старинный зал с картинами и статуями, за который платит тридцать франков в месяц, объедается чудным местным мороженым («Мороженое такое, какое и не снилось тебе…») и строчит дружеские письма Жуковскому с просьбой намекнуть Николаю I насчет деньжат: «Скажите, что я невежа, незнающий, как писать к его высокой особе, но что я исполнен весь такой любви к нему, какою может быть исполнен один только русский подданный, и что осмелился только потому беспокоить его просьбой, что знал, что мы все ему дороги, как дети». Вид жирующих за казенный счет русских студентов, набирающихся итальянской премудрости, вызывает в Гоголе приступ иждивенческого аппетита: «Если бы мне такой пансион, какой дается воспитанникам академии художеств, живущим в Италии, или хоть такой, какой дается дьячкам, находящимся здесь при нашей церкви, то я бы протянулся… Найдите случай и средство указать как-нибудь государю на мои повести: «Старосветские помещики» и «Тарас Бульба»… Если б их прочел государь! Он же так расположен ко всему, где есть теплота чувств и что пишется от души… На него и на вас моя надежда…»

И Жуковский шепнул. И через полгода императорский «грант» достиг адресата, тут же рассыпавшегося в благодарностях:« Я получил данное мне великодушным нашим государем вспоможение… Как некий бог, он сыплет полною рукою благодеяния…» И некто Золотарев, наблюдавший великого писателя в Риме, вспомнит: « Гоголь покушает плотно, обед уже кончен. Вдруг входит новый посетитель и заказывает себе кушанье. Аппетит Гоголя вновь разгорается, и он, несмотря на то, что только что пообедал, заказывает себе или то же кушанье, или что-нибудь другое».

А фрейлина Смирнова ходатайствует перед императором о новом «вспоможении». И из государственного казначейства назначается пенсион сроком на три года – по тысяче рублей в год. А где-то посерединке между этими событиями у «Тараса Бульбы» появляется новый финал с берущими за душу строками: «Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..»

Любовь и голод, как известно, правят миром. В том числе и литературным. Гоголь умер от сытости, не выдержав питательности царского пансиона. В чем, впрочем, сам виноват – мог бы и хладнокровнее заказывать итальянские блюда.

Но есть и другая сторона медали. Говорят, что во время одного из путешествий по России император Николай, вылезая из опрокинувшейся в грязь коляски, сказал местным чиновникам: «А я вас, господа, знаю…» И добавил: «Из пьесы Гоголя!»

Есть в творческом наследии Шевченко парочка мыслей, от которых современные украинские литературоведы шарахаются как черти от ладана. В поздней повести «Прогулка с удовольствием и не без морали» он назвал русскую тоску «нашей». А в другом прозаическом произведении – «Капитанша» – написал такое, после чего правоверному националисту остается только лечь в гроб: «Верите ли, когда мы вступили в пределы России, то первый постоялый двор, как он ни грязен, мне показался лучше всякого французского отеля». Ай да Кобзарь! Ну как после этого поверишь, что он люто ненавидел москалей. Правда, во времена СССР считалось, что из русских Тарас Григорьевич любил только угнетенное крестьянство и революционеров-демократов, которые, естественно, отвечали ему взаимностью. В какой-то мере это недалеко от истины.

«Шевченко… стал для нас родным», – писал Николай Огарев в предисловии к брошюре «Русская потаенная литература XIX столетия». Да-да, тот самый – друг Герцена и по совместительству свихнувшийся на прогрессивных идеях помещик, промотавший как бы между прочим несколько миллионов рублей. Нет, не на революцию – на женщин.

Набирая в самый год смерти Тараса «бойцов» для будущих идеологических войн, Огарев обратил из Лондона благосклонный взгляд на украинского поэта и даже узрел в нем залог «самобытности областей и неразделимости союза» будущего преобразованного государства. Читаешь и диву даешься! Человек, не способный навести порядок хотя бы в своем орловском имении, где его же жена отсудила у него после развода 550 душ и 4000 десятин, на полном серьезе собирался переустраивать Россию!

Для другого не менее прогрессивного человека, поэта Некрасова, Шевченко просто «Русской земли человек замечательный». Областные различия не очень интересовали издателя «Современника». Он сам – поляк по матери, на что ему было глубоко наплевать. Но не плевал он на литературные барыши и поставленный на широкую ногу издательский бизнес. Именно на торговле всем «передовым» балансировало финансовое благополучие Некрасова.

Двуличный до безобразия, этот профессиональный специалист по вопросу «кому на Руси жить хорошо» в день похорон Шевченко написал ему панегирик с процитированной выше строчкой, а пятью годами позже в петербургском Английском клубе прочитал «стихотворный привет» генералу Муравьеву – усмирителю Польши по кличке Вешатель. Лакейству прогрессивного деятеля удивился даже сам Муравьев!

– Позволите напечатать, Ваше сиятельство? – подобострастно спросил Некрасов.

– Это ваша собственность – можете располагать ею, как хотите.

– Но я просил бы Вашего совета…

– В таком случае, не советую!

Похвала такого человека, как Некрасов, «дорого» стоит!

В начале 1862 года по Петербургу даже разнесся слух, что Шевченко рассматривается в качестве одной из кандидатур на памятник тысячелетию России – водружение его вот-вот должно было состояться в Новгороде. Слух глупейший, на первый взгляд. Однако обоснованный. В середине XIX века русская культура еще необыкновенно бедна. Пушкин, Лермонтов, Гоголь и Глинка – вот все, чем по большому счету богаты ее литература и музыка. Империи дорог каждый «штык», каждое мало-мальски заметное перо.

Не случись в 1847 году прискорбный инцидент с поэмой «Сон», у Шевченко были бы все шансы подняться на пьедестал рядом со своим земляком – автором «Ревизора». Но теперь начальник штаба корпуса жандармов генерал Потапов запрашивает другого генерала – Евреинова – о причинах пронесшейся молвы: «В последнее время распространился слух, будто бы покойный литератор Шевченко, изображение которого предназначено к помещению в памятнике тысячелетию России, исключен ныне из числа фигур этого памятника. Имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство почтить меня уведомлением, что могло быть, по Вашему мнению, поводом подобного слуха…»

И ответ: «…имею честь уведомить, что в первоначальном утверждении Его Величеством списка лиц для помещения на барельефе памятника тысячелетию Российского государства, литератор Шевченко, бывший еще в живых, поэтому уже не мог быть включен. После же смерти его возбужден был вопрос об изображении его в ряду известнейших русских писателей; но вследствие поданной об этом Государю Императору частной записки, Его Величеству не угодно было изъявить на то свое согласие. Об этом решении последовало официальное приказание и затем изображение Шевченко на барельефе помещено не будет».

Тем не менее даже после возвращения поэта из ссылки императорская семья относилась к Тарасу Григорьевичу в общем-то неплохо. Особенно ее женская половина. Несмотря на то что Шевченко находился под негласным полицейским надзором, великая княгиня Мария Николаевна – президент Академии художеств – утвердила его в звании академика. Другая великая княгиня – Елена Павловна – пожелала приобрести автопортрет поэта. И честно за него расплатилась. 23 ноября 1860-го Тарас Григорьевич был официально уведомлен: «Господин Шевченко приглашается пожаловать в канцелярию Государыни Великой Княгини Елены Павловны в Михайловском дворце в пятницу 25 сего ноября от 11 до 2-х часов для получения денег, следующих за купленный Ее Императорским Высочеством портрет».

• Предыдущая
• 56/70
• Следующая