Тайная история Украины–Руси - Бузина Олесь - Страница 55

• Предыдущая
• 55/70
• Следующая

Высочайшей наградой за победу Ивану Паскевичу стал титул светлейшего князя Варшавского. Фельдмаршалу едва исполнилось 49 лет.

Ныне имя Паскевича в Украине предано забвению. Носясь с каждым битым трипольским горшком, возвеличивая любого пьяного атамана, наши политики забыли лучшего полководца, которого когда-либо имела Украина. Ведь даже Хмельницкому не удалось взять Варшаву. А Паскевич взял! Так почему же мы вечно стесняемся своих героев и побед?

Разве воевавшие в наполеоновской армии поляки стыдятся своих генералов? А ведь среди них не было ни одного, равного по таланту нашему полтавскому земляку.

Только заступничество государя спасло «Ревизора» – признался писатель знаменитому актеру Щепкину, «Жаль, что умираю, весь его был бы» – сказал перед смертью о Николае I Пушкин. Гоголь избегал подобных фраз, предпочитая дела. Но жизнь его целиком вписывается в чеканную пушкинскую формулу. Из автора «Мертвых душ» долго лепили «революционера», «критика самодержавной России». Господа, этот выдуманный «красный» Гоголь – подложный! Истинного от нас скрывают до сих пор. Так предоставим же ему слово. Пусть он сам выскажется, как малороссийский помещик и монархист: «Ни один царский дом не начинался так необыкновенно, как начался дом Романовых. Его начало было уже подвиг любви… Любовь вошла в нашу кровь, и завязалось у нас всех кровное родство с царем. И так слился и стал одно-едино с подвластным повелитель, что нам всем теперь видится всеобщая беда – государь ли позабудет своего подданного и отрешится от него или подданный позабудет государя и от него отрешится».

Этот отрывок из «Выбранных мест из переписки с друзьями».

Многим, наверное, сегодня такие рассуждения покажутся наивными. Но Гоголь мог выражаться и еще круче, громя демократические ценности со всем пылом поэтической души: «Государство – без полномочного монарха – автомат: много-много, если оно достигнет того, до чего достигнули Соединенные Штаты. А что такое Соединенные Штаты? Мертвечина: человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит».

Чем так не угодили Николаю Васильевичу Соединенные Штаты – трудно сказать. В них он, в отличие от изъезженной вдоль и поперек Европы, никогда не был. Но если на меркантильную заокеанскую республику он махнул рукой, то в Европу верил, уповая на то, что и она проникнется русским самодержавным духом. «Государь есть образ Божий, как это признает, покуда чутьем, вся земля наша, – утверждал Гоголь и тут же добавлял: – Значенье государя в Европе неминуемо приблизится к тому же выраженью. Все к тому ведет, чтобы вызвать в государях высшую, божескую любовь к народам».

То есть пока (а написано это было в середине 1840-х годов) мыслитель наш политический понимал, что любви у монарха на всех не хватает. Маловато, прямо скажем, любви. Но надеялся на лучшее. И грезил монархической утопией, в которой государь мыслился ему не прагматичным реалистом, как у Макиавелли, а священником на троне, который, «возболев духом о всех, скорбя, рыдая и молясь день и ночь о страждущем народе своем.,.приобрета-ет тот всемогущий голос любви, который один только может быть доступен разболевшемуся человечеству…»

Нет, нелегкую ношу взваливал автор «Ревизора» на своего идеального правителя. Я бы от такого амплуа сразу же отказался – ни за фрейлинами пухлозадыми приударить, ни парад принять, ни с иностранными послами бургундским оттянуться – только скорби, молись и рыдай. Садюга вы, однако, Николай Васильевич…

Но утопии утопиями. Всех ими, действительно, не накормишь. Но отдельно взятого человека – случается. Например, в жизни самого Гоголя царская любовь сыграла выдающуюся, непреходящую роль. Весьма рано сообразив, что без царского рычага государство – на всех и вся плюющий авторитет, юный предприимчивый провинциал из Украины решил действовать через самый верх. Становиться Акакием Акакиевичем у него не было резонов. Он рискнул. И преуспел.

Молодой Гоголь умел очаровывать знакомых. Обладая талантом сатирическим, он сразу понял – надо обзаводиться сильными покровителями. Иначе – съедят. А съесть могли в любой момент. Завистников у гения всегда пруд пруди. Уже намного позже, после выхода «Мертвых душ», подруга писателя Александра Смирнова-Россет, фрейлина императрицы, напишет ему, сообщая о мнении некоторых читателей: «Толстой сделал замечание, что вы всех русских представили в отвратительном виде, тогда как всем малороссиянам дали вы что-то вселяющее участие, несмотря на смешные стороны их, … что у вас нет ни одного хохла такого подлого, как Ноздрев; что Коробочка не гадка именно потому, что она хохлачка».

Упомянутого Толстого не стоит путать с Львом Николаевичем – в ту пору шестнадцатилетним отроком. Это был так называемый Федька Толстой по кличке Американец – татуированный с ног до головы великосветский хулиган и карточный шулер. Характера этот оригинал был столь мерзкого, что в свое время моряки из экспедиции Крузенштерна высадили его на Камчатке с корабля прямо на берег – от греха подальше. Но крови такие «патриоты» могли попить немало. Тот же Толстой, по уверениям Аксакова, при многолюдном собрании заявлял, что Гоголь – «враг России и что его следует в кандалах отправить в Сибирь».

Боясь попасть под раздачу, Николай Васильевич с чисто малороссийской мудростью обзавелся надежным щитом. В 1830 году он знакомится с известным издателем Петром Плетневым, а через него со всей петербургской литературной аристократией – Жуковским, Вяземским и самим Пушкиным. Через Жуковского, служившего воспитателем царских детей, модно было решать любые проблемы – главное было шепнуть строгому, но отзывчивому Николаю I просьбу в нужный момент. Пройдет несколько лет, и та же фрейлина Смирнова напишет Вяземскому: «Плетнев открыл это маленькое сокровище (Гоголя); у него чутье очень верное, он его распознал с первой встречи». Толстые и им подобные могут теперь бессильно скрипеть зубами. У Гоголя надежная защита – сам император. Появление «Ревизора» на сцене объясняют едва ли не чудом. Между тем чудо имело вполне реалистическое объяснение – царское повеление. В изданной в 1877 году «Хронике петербургских театров» хорошо информированный А. И. Вольф приоткрыл закулисную тайну: «Гоголю большого труда стоило добиться до представления своей пьесы. При чтении цензура перепугалась и строжайше запретила ее.

Оставалось автору апеллировать на такое решение в высшую инстанцию. Он так и сделал. Жуковский, князь Вяземский, граф Виельгорский решились ходатайствовать за Гоголя, и усилия их увенчались успехом. «Ревизор» был вытребован в Зимний дворец, и графу Виельгорскому поручено его прочитать. Граф, говорят, читал прекрасно: рассказы Добчинского и Бобчинского и сцена представления чиновников Хлестакову очень понравилась, и затем по окончании чтения последовало высочайшее разрешение играть комедию».

«Государь читал пьесу в рукописи», – свидетельствует Вяземский. После этого события развивались молниеносно. В марте 1836 года цензура разрешает «Ревизора» к постановке, а 19 апреля следует премьера. Умный царь, понимая, что народу требуются зрелища, присутствует на первом представлении лично. «Государь был в эполетах, – вспоминает Смирнова, – партер был ослепителен, весь в звездах и других орденах. Министры… сидели в первом ряду. Они должны были аплодировать при аплодисментах государя, который держал обе руки на барьере ложи».

Такого Российская империя еще не видела – сам Николай I на премьере. Лучшей рекламы пьесе невозможно было придумать. Цензор Никитенко (еще один украинец в Петербурге) записывает в дневнике: «Государь даже велел министрам ехать смотреть «Ревизора».

Пьеса идеально вписалась в русло правительственного курса борьбы с коррупцией – взяточники непременно будут наказаны, настоящий ревизор обязательно явится, как в финале комедии. Все отличившиеся актеры получили от дворца подарки, некоторые – прибавку к жалованью. А Гоголя – возможность проветрить гениальные мозги в путешествии за границу.

• Предыдущая
• 55/70
• Следующая