Соната незабудки - Монтефиоре Санта - Страница 97

Луис и Грейс лежали на спине, глядя на движение листьев, дрожащих над ними. Ветер дотрагивался до их кончиков, заставляя танцевать. Они размышляли о цели своего существования с рвением древних философов и студентов, впервые отправившихся в долгое путешествие по жизни. Вино развязало им язык, и они хохотали до тех пор, пока от смеха не разболелся живот. Когда стемнело, Луис взглянул на часы и понял, что пришло время ужина.

— Нужно было покупать две корзины — одну для ленча, а другую — для ужина. Тогда можно было бы поставить палатку и говорить всю ночь, — сказала Грейс, собирая вещи.

Луис загрузил все в багажник и уже собирался сесть в машину, когда она вручила ему маленький букет желтых лютиков.

— Эти цветы приносят счастье, — сказала она с улыбкой. — Поставьте их на пианино, чтобы они напоминали вам о том, что нужно играть веселые мелодии.

Луис взял букет и вспомнил свой сон и смех Грейс. Он давно не был так счастлив.

Холодные ветры ворвались в короткие осенние дни, бабье лето растворилось в утренних туманах и морозах, но взаимоотношения Грейс с дядей стали крепче и глубже. Она была увлечена природой и не всегда находила общий язык со своими сверстниками, но в Луисе нашла родственную душу — человека, на которого она могла положиться, человека, который смотрел на мир ее глазами. Они лежали под звездами и задавали вопросы вечности, ходили на концерты и вместе плакали от переполнявших их души чувств, вместе сидели у пианино и играли, сочиняя свои мелодии, и смеялись, когда их руки переплетались, что случалось очень редко. Они улыбались друг другу, играя так слаженно, словно их музыка была нашептана ангелами. Грейс подшучивала над дядей, но он не возражал, потому что обожал ее общество. Гримаса печали исчезла, а ей на смену пришли радость и непредсказуемость, которые когда-то покорили сердце робкой девушки, а теперь вернулись благодаря обаянию ее дочери.

Однажды Грейс услышала мелодию, которой она прежде не слышала. Она лежала на диване перед камином и готовилась к сочинению, а Луис играл. Было начало декабря, дождь со снегом барабанил ледяными пальцами по подоконникам. Он играл тихо, чтобы не мешать ей заниматься. Все утро они обсуждали тему сочинения Грейс, и все, что ей теперь оставалось сделать, — прочитать несколько дельных статей. Она любила читать, слушая музыку дяди, и часто отвлекалась, чтобы присоединиться к нему, молча усаживаясь рядом. Но эта печальная мелодия была такой красивой, что по телу Грейс пробежала дрожь, — словно окно в ее душе отворилось, чтобы впустить зиму. Она отложила книгу и сосредоточилась на музыке. Затем обернулась и посмотрела на Луиса. В ее больших ясных глазах светилась печаль. От всех его мелодий эта отличалась особым драматизмом. Казалось, он растворился в ней без остатка, превратившись в музыку. Грейс смотрела на Луиса, пытаясь понять, о чем он думает и почему этот музыкальный фрагмент так отличается от всех, что он играл раньше. Наконец она встала, мягко подошла к нему и положила руку на плечо. Почувствовав ее прикосновение, он открыл глаза и посмотрел на нее так, словно очнулся от глубокого сна. На губах его появилась робкая улыбка.

— Это самая волшебная музыка, которую я когда-либо слышала, дядя Луис. Для кого вы ее сочинили?

Луис колебался, тщательно обдумывая свой ответ. Он вспомнил ее слова о том, что, если человеком движет любовь, всегда лучше говорить правду. Но он любил Грейс слишком сильно, чтобы сказать правду. Если Одри не сказала дочери, кто ее настоящий отец, значит, он не имеет на это права.

— В ночь, когда умерла Айла, шел такой же дождь, — грустно сказал он.

Грейс показалось, что она все поняла.

— В ночь, когда она умерла, — мягко повторила она.

— В ночь, когда она умерла, — повторил он. — В ночь, когда я покинул Аргентину абсолютно потерянным человеком.

— О, Луис, — прошептала она, ощущая всю силу его грусти. — Мне очень жаль.

Девушка села рядом с дядей и обвила его шею руками. Она вдруг осознала, что уже не отличается от других людей. Луис научил ее сочувствовать. У Грейс больше не было ощущения, что она смотрит на мир сквозь оконное стекло. Она больше не ощущала себя отстраненной. Она чувствовала его боль так, словно сама ее пережила.

— Почему мне так грустно? — спросила она.

Луис обнял ее и прижал к себе. Нежность переполняла его.

— Потому что красота всегда заставляет нас грустить, — ответил он с острым ощущением, что все это уже происходило с ним когда-то.

— Почему?

— Потому что мы не можем вечно удержать ее.

— Я никогда раньше не чувствовала ничего подобного. Твоя музыка очаровала меня, дядя Луис.

— В этой мелодии есть нечто большее, чем земные силы, Грейс. В ней есть волшебство, я уверяю тебя.

— И я верю тебе. Ты научишь меня играть ее?

Луис отодвинулся и серьезно посмотрел на девушку.

— Если ты пообещаешь, что никогда не будешь играть ее дома.

— Почему?

— Это будет наш секрет, Грейс. Просто пообещай мне.

— Обещаю, — сказала она. — Наш с тобой секрет.

Когда Грейс вернулась домой на рождественские праздники, она интуитивно почувствовала, что не стоит рассказывать родным о своей дружбе с дядей. Она рассказала родителям о занятиях и преподавателях, рассказала о концертах и театре, которые посещала, о выходных, которые проводила за городом. Но не упоминала о друге, с которым делила удовольствие от всех этих развлечений. Она сказала только тете Сисли, потому что ей просто нужно было поделиться с кем-нибудь своими мыслями.

К своему ужасу, Грейс обнаружила, что отец стареет. Раньше она этого не замечала, но время не пощадило его. К тому же он похудел — щеки ввалились, кожа натянулась. Он был бледен, глаза утратили свой блеск. Она задавалась вопросом, как он мог так быстро увянуть, и не находила ответа. Неужели она действительно была так далека от реальности, так слепа к родным, закрывшись в своем потаенном мире духов, чтобы не заметить, что ее отец угасает у нее на глазах?

Вот уже восемь лет Сесил был на пенсии. Он копался в саду, читал книги по военной истории и сопровождал Одри во время ее прогулок. Он наслаждался общением с Леонорой и внуками, которые ежедневно приходили навестить их, и тем, какими теплыми стали их отношения с сестрой и Энтони Фитцхербертом, который был ему гораздо больше по душе, чем мрачный Марсель. Радовался тому, что не надо ходить на работу, потому что часто чувствовал себя усталым. Ему так хотелось верить в жизнь после смерти, как Грейс! Но конец земной жизни по-прежнему пугал его. На войне он не боялся умереть. В то время он был готов пожертвовать жизнью ради своей страны — без страха бросался в ледяные объятия смерти, но вернулся домой героем, пребывая в уверенности, что победа сделала его бессмертным. А теперь возраст отнял у него и смелость, и здоровье.

— Ты чахнешь на глазах, — сказала брату Сисли, когда они сидели в гостиной у камина, ожидая Одри и Грейс, которые прогуливались по ферме.

— Я просто очень устал, вот и все, — ответил он, закуривая сигару.

Энтони отложил газету «Фармерз Уикли» и потянулся к камину, чтобы помешать золу. Дым распространился по всей комнате.

— Во всем виноваты холода. У пожилых людей кровь зимой медленнее бежит по телу, — ободряюще сказал он.

— Дорогой, откуда тебе это знать? Ты на целых десять лет моложе Сесила! Сесил у нас — настоящий динозавр.

— Спасибо, Сисли, — ответил Сесил, весело хмыкнув.

— Прости, дорогой, я должна поберечь свой яд для нашего сумасшедшего братца. Разве это не чудесно, что они с Грейс так подружились!

Сесил вынул сигару изо рта и нахмурился.

— Грейс ничего не говорила о Луисе при мне, — озадаченно сказал он. — Я знал, что она собиралась пойти навестить его, но…

— Мой дорогой, они стали близкими друзьями. Они вместе ходят на концерты, пикники. Она проводит с ним больше времени, чем со сверстниками. Она говорит, что ей больше никто не нужен. Вероятно, она привнесла в его жизнь радость, потому что последний раз, когда я его видела, он был старым сварливым чурбаном.