Черная свеча - Мончинский Леонид - Страница 59
- Предыдущая
- 59/107
- Следующая
Старший лейтенант покровительственно улыбнулся, но, глянув на торчащую из кармана рубахи зэка пачку «Казбека», приказал:
— Это спрячьте! Не хватало через вас неприятность схлопотать.
— Не волнуйтесь, гражданин начальник, я уже пошёл. До свидания!
— До свидания, Упоров. Вы — симпатичный человек. И, по-моему, честный.
«Мент переживает за папиросы», — отметил про себя Упоров, улыбнувшись старшему лейтенанту, сказал:
— Благодарю. Ваши слова да прокурору — в уши.
Чекист рассмеялся. На щеках появились две аккуратные розовые ямочки, придавшие его симпатичному лицу детскую беззаботность.
«Он должен ей нравиться», — зэк уже смотрел на смеющегося чекиста без одобрения. Смех был приятным, открытым смехом не научившегося прятать чувства и оттого очень обаятельного человека. Зэк не стал слушать.
Умышленно небрежно повернулся спиной, успев заметить недоумение в глазах офицера и порадоваться перемене настроения того, кто этим вечером продемонстрирует свои симпатичные ямочки зеленоглазой Наталье Камышиной. А пока он замолчал, точно поперхнулся собственным смехом.
— Свидание окончено! — Упоров дёрнул за рукав бригадира, тоже засмеялся, но настоящего, искреннего смеха, как у гражданина начальника, не получилось…
«Здравствуйте, Вадим!»
Он подсунул письмо под самую лампу, хотя и без того почерк был чёткий, разборчивый. Ему даже показалось — продуманный.
«Не второпях писала, — Упоров разгладил письмо ладонью. — Она тебя помнит. А этот петух с ямочками, он просто — рядом. Ну что в нём интересного, кроме пистолета?!»
Любовь тихонько разворачивала свои коварные сети — в них билось его пойманное сердце.
— Ты чо, Вадим?! — испуганно приподнялся заспанный Ключик, — Никак бредишь? Може, водицы тебе? Принесу!
— Спи, Андрюша, спи, — Упоров приветливо помахал ему рукой, чем ещё больше обеспокоил зэка. — Я письмо от невесты читаю.
— С четвертаком?! — Ключик был заинтересован. — Невеста? Как глухарь на току — доверчивый. Забудь и спи.
— Это ещё почему?! — ему удалось изобразить гнев, при всём том он понимал — Ключик прав. Ждёт она!
— Проверено, — Андрей сел и подтянул к небритому подбородку колени. — Моя три года. Потом её стало беспокоить то, что она — яркая женщина, такое добро пропадает без использования. Биксы они, Вадим! Лучше я тебя с Гришей познакомлю Цигопским из шестого барака. Ласковый…
— Заткнись, дерьмо!
— В бескорыстие не веришь, — Ключик зевнул, — членоплет нашёлся. Невеста! Ну, надо же такое с четвертаком придумать! Спи, жених.
Упоров дождался, когда Ключик захрапят, и продолжал чтение.
«…Связала вам тёплые носки на зиму. Две пары. Я боюсь здешних зим. Впрочем, наши, ленинградские, тоже не подарок. Всю прошлую зиму бегала на занятия с насморком. Тем не менее, каждую ночь вижу свой город во сне. А вчера мы с вами гуляли по Невскому. Забавно? Идём, смеёмся. Подходит Важа Спиридонович Морабели и спрашивает: — Весело? Ничего — скоро плакать будете».
Слова начальника отдела по борьбе с бандитизмом были подчёркнуты.
«…И тогда вы задумались. Вы долго думали, Вадим. Так долго, что я проснулась с беспокойством за вас. Села, написала письмо, которое хочу закончить искренним: Храни Вас Господь! С уважением, Натали».
— Натали! — тихо произнёс он, закрыв глаза. В имени было что-то загадочное, принесённое в вонючий барак из старинных романов о любви и верности. Сладостное утомление ожиданием: — Натали…
Возвышенные мысли, впрочем, тут же оборвались, он уже думал о реальной жизни: «Полковник, значит, уверен, что непременно меня поймает и продиктует условие. Или убьёт… Потом, конечно, убьёт. Привык к подлости».
Зэк стукнул кулаком в столб, и он загудел. Медленно разорвал на мелкие кусочки письмо Натали, лёг, укрывшись с головой одеялом, совсем не надеясь на сон, а секундой или часом позже (память не удержала подробностей случившегося) он потерял себя во времени и пространстве…
— …Очнулся, — пришёл откуда-то издалека голос.
По лицу потекла вода. Он ловил её воспалёнными губами, ощущая внутри едва ощутимое движение холодного ручейка.
— Обморок! Нашатырю бы дыхнуть
— Ничего даром не проходит…
Чуть погодя лица стали узнаваемы. Он вспоминал вялой памятью больного человека, кому они принадлежат. За лицами сразу начинался барачный потолок и они были словно подвешены к нему невидимыми верёвочками. Вода прекратила течь. Остался её прошлый след, — былое русло, сохранившее прохладу исчезнувшего ручейка.
— Где болит, Вадим? — спросил Лысый, перестав хлопать по щекам.
— Уже нигде. Прошло… Сильно кричал?
— Ха! — подпрыгнул Гнус, расстегнул верхнюю пуговицу хозяйской серой рубахи. — Думал — кастрируют тебя суки, или американцы пришли. Ты глянь — весь барак на ногах.
— Гнус врёт. Ты хрипел. Как в петле.
— Болезнь выходит, — уверенно поставил диагноз однорукий Лука. — Она, недолеченная, всегда так проявляется. Или молча — в ящик. Давай спать ребята. — Его уже потащило в сонник.
— Раз зараза вышла — сном надо оздоровляться ещё выпить можно.
— Придурок! Водка хуже отравы при такой-то болезни.
Спать ему, однако, не пришлось. За час до подъёма припёрся Голос. Соломон Маркович поведал шёпотом что всю ночь готовил отчёт по изменению хозяйственной структуры производственных зон.
— Они рассуждают о социалистическом соревновании, Вадик! — он схватил в руки голову, — Инженеры, образованные люди, встают и на полном серьёзе убеждают друг друга во всемогущей силе этого бреда. Воры скоро уходят. Печальный факт. Меня оставляют в зоне. Какой я вор?! Смешно!
Но не смеялся, а только водил по стенам сушилки, куда они пришли для разговора, испуганными глазами.
Вадим слушал его, отчётливо представляя — Голос появился неспроста.
— Когда экономисты начинают придумывать фокусы с этим самым соцсоревнованием…
— Насколько мне известно — его придумал Ленин…
— А что, ваш Ленин когда-нибудь в жизни работал?! — взвизгнул Голос и тут же стушевался, прикрыв ладонью мокрый рот. — Это, по их мнению, — экономический рычаг и элемент демократизации лагерной системы. Тупорылые стратеги! Вас там тоже имели в виду. Хотите совет, Вадим?
Упоров кивнул, даже не взглянув на возбуждённого Соломона Марковича. Он пытался определить своё место в этих изменениях, но странное дело: все менялось, оставаясь неизменным. Голос говорил:
— Повторяйте то, чему учат они, но делайте все наоборот, и вас заметят. Эти люди выросли на почве демагогического безделия, однако золото с них требуют те, кто рангом выше, и, следовательно, они нуждаются в чьём-то реальном труде. Такой труд организуете вы.
Кто-то за стеной громко испортил воздух. Соломон Маркович вздрогнул:
— Господи! Всегда кажется — стреляют по мне. О чем я говорил? Да, вы создаёте бригаду прекрасных специалистов, бьёте рекорды. Становитесь маяком, а держать маяк за решёткой неловко даже при развитом социализме. Надо только подготовить почву, потянуть за нужные нити. У меня есть план…
Дверь в сушилку распахнулась, вошёл заспанный Гнус. Вначале зэк тряхнул головой, желая убедиться — не сон ли? Поверив в реальность их присутствия, пошло улыбнулся и покинул сушилку.
— Он нас продаст! — побледнел Соломон Маркович. — Видели, как скривился противно?!
— Нет, — успокоил его Упоров. — Он решил, что у нас — семья.
— Семья?! — глаза Голоса стали ещё больше. — Ах, да! Теряю ситуацию. Никак не научусь мыслить реальными категориями. Я — фантазёр. Иногда мне ни с того ни с сего становится жалко наш социализм — совершенно химерическое, обречённое на распад общество.
— А коммунизм вам не жалко? — спросил Упоров, специально оттягивая момент, когда Соломон Маркович начнёт проситься в бригаду.
Голос разгадал хитрость, впервые за всю беседу посмотрел на него прямо и жёстко, как в бою.
- Предыдущая
- 59/107
- Следующая
