Буря (ЛП) - Сан Аманда - Страница 49

Он опустил голову, чтобы почесать шею, я увидела черные корни его отросших волос. Он заметил мой взгляд и фыркнул.

— На что ты смотришь?

— А где же приветствие?

— Привет. Так на что ты смотришь?

Я улыбнулась.

— Твои волосы, — сказала я. — Черный цвет тебе идет.

Он испугался, словно я застала его отбивающим чечетку или еще что похуже. Он схватился за голову рукой, а я хихикала.

— Это мило, — сказала я, проходя в гэнкан и оставляя сумку на краю приподнятого пола, после чего принялась разуваться.

Его грудь вдруг прижалась к моей спине, он крепко меня обнял, обхватив здоровой рукой мои плечи. Запах ванили и мисо окружил меня, я вдыхала его, а волосы Томо щекотали мою шею и щеку.

— Томо, — тихо сказала я. Его руку я обхватила пальцами и закрыла глаза, растворяясь в его объятиях, он заполнял мой мир.

— Я не думал, что смогу сделать так снова, — сказал он. — Я думал, что все кончено.

Я тоже. Но я не хотела говорить об этом. Все это осталось в прошлом. Мы сразились и победили.

Томо отпустил меня и придерживал одной рукой мое пальто, пока я вытаскивала руки из рукавов. Мы прошли в его комнату, где он пригладил одеяло, покраснев.

— Ты спал? — улыбнулась я.

— Нет, — сказал он, расправляя уголки одеяла. — Я, кхм, учился.

— Угу, — я посмотрела на его стол, где на одной стороне лежала гора учебников для экзаменов, а на другой — стопка анкет. «Токийский университет искусств» — гласила надпись на верхнем листке. Сердце сжалось. — Томо.

— А?

— Ты хочешь подать заявку в Гейдай?

Он попытался сохранить невозмутимое лицо, но я услышала восторг в его голосе.

— Маа. Думаю, сначала нужно хорошо написать экзамен, а там и поглядим.

А две недели назад он даже слово «меч» не мог написать без риска. Теперь он мог свободно изучать искусство.

— А твой папа?

Томо издал смешок.

— Кое-что не меняется, — сказал он. — Но он смирится. Наверное.

Я открыла сумку и устроила домашнее задание между стопками бумаг и учебников.

— О, сэнкью, — сказал он.

— Всегда пожалуйста. Так я могу тебя видеть каждый день.

Он рассмеялся.

— Тебе не нужен повод.

— Как твоя рука? — он сломал ее, когда сила Тсукиёми чуть не разорвала его на части. Когда он взбирался по ступенькам, было видно, что он еще и ногу потянул. Из-за ран и синяков ему пришлось пропустить турнир кендо.

— Врач сказал, что написать вступительные экзамены в феврале я смогу, если буду соблюдать указания.

— А ты?

Томо криво улыбнулся.

— Томо.

— А я не люблю приказы.

Я вздохнула и опустилась на его кровать.

— Но экзамены важны, и ты это знаешь.

— Кэти, — его голос был низким и красивым. Я хотела целовать его снова и снова, ведь теперь мы были свободными. Но вместо этого я сидела рядом с ним, он передал мне милую тетрадку с картонной обложкой. На голубом фоне были маленькие панды и коричневые медведи, дополняли картину деревья сакуры и улыбающиеся онигири.

— Что это? — спросила я.

Он покраснел.

— Открой.

Я медленно перевернула обложку и удивленно открыла рот.

— Ох.

Новый альбом с рисунками, наброски были еще красивее, чем раньше. Цветы были полны оттенков серого, очерчены осторожными черными линиями и казались такими настоящими, что хотелось понюхать их. Рисунки трясогузок и оленей, бегущих лошадей и драконов в небе. Я быстро переворачивала страницы, желая увидеть больше. Красота переполняла меня, окружала меня, пока я не забыла все, кроме мягких линий карандаша, кроме особого голоса Томо, для которого ему не нужны были слова.

Так он видел мир. Это было в его сердце. Он рисовал разное, но он рисовал это сам, рисовал прекрасно и свежо.

Я перевернула страницу и замерла.

Он нарисовал меня. Мое лицо было повернуто к окну поезда, волосы выбились прядями из хвоста. Я перевернула страницу и там снова увидела себя — изгиб своей спины, свою ногу, я сидела на краю пруда, подняв голову к небу. Еще на одном рисунке я сидела за столом, подперев рукой голову, карандаш замер над страницей, пряди волос плясали на ветру их открытого окна.

Я перевернула страницу. Незаконченный рисунок меня, тянувшейся за книгой на полке, простыня была обернута вокруг моего тела, как на мраморных статуях. И она плотно прилегала к моему телу, из-за чего мои щеки запылали.

Томо нервно рассмеялся и забрал альбом.

— Этот ты не должна была видеть, — он закрыл альбом и оставил его на кровати. — Хотя я не могу еще изобразить все детали.

Я покраснела еще сильнее. Но рисунки не были опасными и сделанными на скорую руку. Они были нежными и изящными, такие могли висеть в музее. Я ощутила благодарность за то, что он мог видеть такую красоту во мне, как и я видела ее в нем.

— Они прекрасны, — сказала я. — Ты так талантлив.

Его лицо стало красным, как умебоши.

— Не очень-то.

Я толкнула его плечом, ощутив отголосок боли от заживающего синяка после встречи с кирином.

— Не скромничай. Но осторожнее с рукой, ладно? Тебе ведь нужны вступительные экзамены для школы искусств.

— Знаю, — мы сидели минуту. Я не могла перестать думать о рисунке. Я хотела целовать его. — Как тренировка кендо? — спросил он, вопрос заставил меня вздрогнуть.

— Хорошо, — сказала я.

— Уже успела избить Сатоши? — усмехнулся он.

— Там не было Сатоши.

Томо откинул голову.

— Ах. Вот он как.

— Что?

— Он говорил, что запишется на дополнительные курсы, — сказал Томо. — Чтобы сдать экзамены.

Я раскрыла рот.

— Правда?

Томо кивнул.

— В этом году он, наверное, опоздал. Но некоторые курсы принимают летом. Он может еще успеть.

Случившееся изменило все наши жизни, заставило изменить направление своего пути.

— А ты? — спросил он.

— Я? А что я?

— Ты… вернешься в Америку?

Папа звонил на выходных и звал меня. Он не упоминал при Диане Ками, она ведь и не поверила бы ему. Но он продолжал посылать мне письма на электронную почту с фотографиями озера, утверждая, что мне будет весело.

Озеро было красивым, хоть и последовали бы за ним новые семейные проблемы. Мне не хватало своей жизни на западе, где я не ошибалась, не могла ляпнуть лишнего нечаянно. После случившегося мне нужно было надеяться на чудо в феврале, иначе мне светила международная школа.

Но было ли это страшно? Томо уже не будет в Сунтабе в следующем году. А Юки и Танаку я смогу видеть и вне школы. Может, международная школа — не так и плохо.

— Не знаю, что будет потом, — сказала я. — Но пока что мой дом здесь, в Шизуоке. С тобой.

Он поднял взгляд, на губах появилась смущенная улыбка. Его пальцы скользнули по моей руке и переплелись с моими. Я видела шрамы на его второй руке, они пересекались, складываясь в карту, его карту.

— Они не сходят со страниц, — сказал он.

— Хмм?

— Рисунки, — он заметил, что я смотрю на шрамы. — Они не нападали, ни один не напал. Они еще двигаются, но тьма спит. Я это чувствую.

— А кошмары?

— Порой бывают, — сказал он. — Но появились новые сны. Аматэрасу и Тсукиёми вместе идут по Небесному мосту, их окружают стаи ворон. Как-то так.

— Мило, — улыбнулась я.

— Кэти, — сказал он с тревогой во взгляде. — Он еще там. Тьма еще там.

Конечно. Пока был жив Томо, угроза возвращения Тсукиёми существовала.

— Ничего не поделать, — сказала я. — Ты — потомок Тукиёми, но и Аматэрасу. В тебе есть и свет, и тьма.

Он откинулся на кровать и уставился в потолок.

— Ага. Но я думал. Так ведь у всех, — я легла рядом с ним, он прижался теплым плечом к моему плечу, наши пальцы все еще были переплетены. Он приподнял наши ладони и подставил их под лучи солнца, падающие из окна. — Тьма есть в моем сердце. И я буду бороться с ней до конца, — он сжал мои пальцы. — Я рад, что бороться мы будем вместе.

— Да, — сказала я. — Я с тобой.