Сбить на взлете (СИ) - Бриз Илья - Страница 18

Откуда появились три Ишака, не знаю, но у них было главное преимущество - высота. А значит широкие возможности для маневра и скорость. Мессершмитт потянул было вверх, но наткнувшись на пушечно-пулеметную очередь, как споткнулся, вздыбился еще круче, перевернулся через крыло и заштопорил, потеряв управление. Тут же от него отделилась черная точка и вдруг вспухла красно-оранжевым куполом парашюта.

Сейчас этому гаду все припомню! Вскочил и помчался к месту вероятного приземления, прихватив мосинку. Сейчас он мне за все ответит! И за мой страх, и за раненого красноармейца. До пилота мессера была сотня метров, когда он, погасив купол, отстегнул подвесную систему и, вскочив, вдруг начал стрелять. Дурак, ну разве с такого расстояния из пистолета попадешь? Увидев, как я навожу винтовку, отбросил свою пукалку и поднял руки. Стоит и довольно улыбается. Радуется, что живой остался. На рукавах летной кожаной куртки по три вороны - фельдфебель. Чтобы не лыбился, получил прикладом по спине. Сразу что-то возмущенно залаял на своем немецком. Пришлось повторить. Заткнулся, повинуясь движениям ствола мосинки, собрал шелковый купол и потащил к полуторке. Вальтер П38 я сам подобрал. Ладная штуковина - все-таки калибр девять миллиметров для пистолета лучше, чем семь шестьдесят две у тэтэшника.

Дотопали до грузовика. Мишка уже успел мотор завести. Побелевший красноармеец к дверце прислонился и забинтованную руку баюкает. В глазах боль и ненависть к фашисту:

- Надо было его не в плен брать, а на месте кокнуть.

- Еще не поздно, - хмыкнул сержант Пахомов, сдирая с немца куртку. Ремня с кобурой и шлемофона тоже лишил. Из карманов все вывернул, немецкие часы раненому отдал - хоть какая-то компенсация. А этот гад довольно смотрит на нашего водителя и подленько так улыбается. Возможно, сделал человека инвалидом и рад.

Тут уж я не выдержал, навел винтовку и, глядя в плещущиеся нарастающим ужасом водянистые голубые глаза - истинный ариец! - с двух метров пальнул.

- Он же пленный! - ужаснулся Мишка, глядя на схватившегося за руку и заоравшего немца.

- Нехрен было отстреливаться, - первым сообразил все равно злой водитель.

- Ну, разве что, - согласно кивнул сержант, посмотрев на орущую сволочь, перевел взгляд на красноармейца и обратно.

Кровь из-под пальцев зажимающего рану фашиста почему-то была такого же цвета, как у нашего красноармейца. Но вот тошноты у меня совершенно не вызвала. Но главное - подленько лыбиться этот немецкий летчик перестал.

Машину обратно в полк привел сержант Пахомов, переключая передачи со страшным скрежетом - никак его к перегазовкам не приучить. Сначала с рук на руки передали водителя военврачу Савушкину.

- Молодцы, - похвалил нас Матвей Палыч, осторожно размотав бинт и осмотрев запястье, - все правильно сделали. Пуля на вылет прошла. Сейчас заштопаю, и максимум через месяц будет как новенький, - посмотрел на кое-как перевязанного фашиста и скомандовал: - Этого пока к Юрь Михалычу ведите. Все равно раньше чем через полчаса не освобожусь.

Лейтенант ГБ Свиридов на следующий день, подшивая в папку результаты допроса немецкого летчика и наши рапорта, все-таки попенял:

- В другой раз так не подставляйся. А если кто-нибудь в особом отделе дивизии захочет проверить показания немецкого летчика?

Мишка потом уже успокоил:

- Не дрейфь Колька, дальше фронта не пошлют. Да и кто фашисту поверит?

Куртка со споротыми нарукавными знаками сержанту оказалась маловата, а мне в самый раз - только чуть-чуть в плечах свободная была. На вальтер он тоже претензии предъявлять не стал - не в Пахомова же немец из пистолета шмалял. А Елизарыч только хмыкнул, наблюдая за чисткой оружия:

- Знатный трофей, екось-мокось.

- Хватит с тебя, Витя, - майор Гольдштейн отобрал бутылку, хозяйственно заткнул ее пробкой и убрал в сейф. - Завтра даже при такой погоде могут приказать на разведку вылететь. А послать нам кроме тебя некого. В таких сложных метеоусловиях у нас только командир полка летать может.

- А как же лучший курсант из нашего выпуска девятой школы военных летчиков? - немедленно парировал Коноваленко. Пьяным он совершенно не выглядел. Скорее очень злым. - У тебя, Борька, с ориентированием на местности всегда отлично было.

Начальник штаба хмуро посмотрел на командира и вдруг признался:

- Нет больше военного пилота Гольдштейна. Сгорел вместе со своей "Чайкой"[19] под Халхин-Голом. Вот как поджег меня японский И-97, так и не стало. На парашюте в монгольскую степь опустился уже только грамотный штабной командир, но никак не боевой летчик.

- Так вот почему ты тогда на предложение Васи Воскобойникова со всей душой... - догадался Виктор. - Чуть ли не жилы рвал, образцово-показательно работу в штабе поставил, лишь бы в бой не лететь, - потемнел лицом: - Струсил?!

Они сидели, оба насупленные, и молчали. Дюжий под метр девяносто очень злой майор Коноваленко и среднего роста плотный Борис, с прыгающим виноватым взглядом. Вскинулся, посмотрел прямо:

- Тебе скажу. Поднять самолет в небо могу, а воевать... - отрицательно покачал головой. - Пробовал потом - руки ноги сами машину назад разворачивают, - помолчал, вина с лица исчезла: - Я на земле больше пользы принесу, сам знаешь.

Возмущаться майор Коноваленко, как это ни странно, не стал - лучшего начальника штаба полка надо было еще поискать. Успокоился, с сожалением глядя на демонстративно запертый железный ящик, и спросил:

- Ну а мне что прикажешь делать?

- Летать, - пожал плечами Борис, - благо тебе дано как немногим. Подполковник Воскобойников, несмотря на не очень хорошее здоровье после тяжелого ранения в Испании, мог. Кольку угораздило, как будто за штурвалом родился. И ты, Виктор, можешь. Не так, как этот мальчишка - у него летного таланта, что называется один на миллион - но все-таки... - помолчал немного, а потом разразился: - Сам же знаешь - десять-пятнадцать процентов летать не могут вообще. Подавляющему большинству требуется десятки, если не сотни часов налета, чтобы почувствовать машину в воздухе и начать получать от неба удовольствие. Ну и считанные единицы, кто всего за минуты способен принять характер нового аэроплана. Принять, подстроиться, может быть даже переломить и бить врага из самого невозможного положения на любой скорости. Одновременно адекватно оценивая обстановку вокруг. Оценивая и просчитывая ситуацию на несколько шагов вперед.

Майор Коноваленко выслушал тираду товарища молча, с заметной тоской поглядывая на запертый сейф. Выпить еще хотелось как никогда. Выпить и забить навалившуюся черноту в голове - враг сейчас оказался сильнее и лучше подготовлен, бьет Красную армию на земле и в воздухе. Увы, но напиваться никак нельзя - тут Борька, несомненно, прав. Посмотрел в глаза своего начальника штаба и потребовал:

- Тогда расскажи мне, майор Гольдштейн, почему мы отступаем. Разложи по полочкам, как ты это умеешь.

- Не валяй дурака, Витя, сам все прекрасно понимаешь, - Борис Львович простучал беломорину, вытряхивая табачные крошки, продул, обмял мундштук, прикурил, выпустил сероватую струю дыма и начал объяснять: - Воевать, по большому счету, мы не умеем ни на земле, ни в воздухе. Потому-то и смотрится наш полк вполне удовлетворительно на фоне других, что Василий Васильевич Воскобойников, светлая ему память, невзирая на запреты, кое-чему пилотов все-таки научил. Ну и я с относительным порядком в части постарался. Если бы не этот идиот Солонин...

- Борис, - перебил командир полка, - меня не наша ситуация волнует, а вообще, - неопределенно махнул рукой с одной стороны на другую.

- Что на фронте от моря до моря творится? - понял вопрос начальник штаба. - Да примерно, то же самое. Где чуть лучше, где не очень, но воевать мы на всех уровнях не умеем. Не к тому готовились все это время. Больше к парадам, чем к войне. Год или два потребуется, чтобы научиться, только потом начнем освобождать отданные территории. Хотя немцы не столько умением берут, как порядком. Качественная связь, наработанные в Польской и Европейской кампаниях тактические приемы, чуть более надежная техника.