Целитель - Пройдаков Алексей Павлович - Страница 44

• Предыдущая
• 44/64
• Следующая

Я его отпустил.

– Ещё что? – спросил тихо.

– Так и сказал, ждать немного осталось. К попу, говорит, приедет человек и – всё…А этот, коллега твой, завтра уедет в длительную командировку.

– Куда? – я опять ухватил его за грудки и сильно встряхнул, не соображая, что человечек этот абсолютно не при чём.

– Ну, а я знаю? – обиженно всхлипнул он. – За границу, говорил. Да отпусти ты!..

– Не сердись, мужик, – сказал я, отпуская, – что-то я совсем худой стал. Спасибо тебе!

– Да ладно.

Он ушёл, не взяв спичек.

_________________________

На следующее утро на планерке нам сообщили, что в связи со служебной необходимостью, Василий Кузьменко направляется в Бельгию, для работы в одной из «криминальных» газет.

– Я чего-то подобного ожидал, – сказал Вася, прощаясь со мной в кабинете. – Слушайте, вы кто такой?

– При чём здесь я?

– Это ваших рук дело.

– Ты недоволен?

– Да на халяву съездить за границу – мечта любого репортера. Но всё-таки…

– Вася, прошу тебя, не пытайся что-то понять, тебе этого не надо. Просто прими с благодарностью.

– Я-то принимаю, – ответил он. – Но кто вы на самом деле?

– Понятия не имею. А ты, как думаешь?

2

Признаюсь теперь, мне всегда было важно, что обо мне говорят другие. Я не тщеславен. Но думал, всё сказанное о тебе каждым конкретным человеком, где-то отдельно фиксируется. И постепенно начинает быть дозатором твоего душевного состояния.

Если хорошо, значит, именно так о тебе говорят. Если плохо, много дурного сказано тебе в спину. Как правило. Редко кто отважится говорить гадость в лицо. А отважившихся надо уважать, даже если это враги.

Раньше я не знал, что друзья однокашники по пединституту хоронили меня несколько раз; говорили много хорошего, но, как покойнику. Теперь истинные причины целого ряда моих страшных душевных кризисов объяснялись просто.

Нынче я опять чувствовал на подходе нечто подобное: меня не устраивала нынешняя жизнь, разонравилась работа, писательские дела стали колом. Меня буквально бесило бездействие. Я жаждал завершения своей «миссии», тем более, что никакой миссии не распознавал. Всё мнилось жалкой игрой, а я был никчемным фигляром.

«Только наблюдая за кем-то (чем-то) мелким, ничтожным, гадостным и самолюбивым, можно увидеть эти качества в себе».

Вот я и наблюдал.

Вот и открывал…

_________________________

Новосёлов, едва взглянув, сказал:

– Сядь и успокойся.

Я сел, затравленно озираясь по сторонам.

– И помолчи немного, – добавил пастор, – дай себе несколько секунд. Прошу тебя, – повторил настойчиво, – просто дай себе несколько секунд.

Я прикрыл глаза и постарался дышать ровнее. Атмосфера кабинета пастора успокаивала и, казалось, что внешний мир отодвигается дальше, дальше и скоро вообще перестанет существовать.

Юра продолжил:

– Представь себя где-нибудь на берегу небольшого озерца. Сидишь с удочкой, а невдалеке – бревенчатый дом, в одной из комнат которого на столе лежат твои рукописи. Тишина и блаженство. Рядом берёзовый лес, всякая непуганая живность свистит, кудахчет, посипывает…

Голос друга подействовал благотворно. Мне наяву привиделся дом, озеро, рыбалка. Жужжали мухи, несильно грело солнце.

Это было то, чего хотелось в конце жизни: спокойно работать. Освободить голову от назойливо терзающих мыслей, выплеснув их на бумагу. Оказаться в «нездешнем краю», где нет войн, зависти, корысти. Где любят навсегда и никогда не предают; где «доброе утро» незнакомого человека – норма.

Но ведь нет такого мира!

«Пока нет, – отвечал мне кто-то, – но его надо построить. Прими в этом участие и помоги, ради собственных детей и внуков».

– Ты об этом мечтал? – спросил Новосёлов.

– Я никогда не переставал об этом мечтать, – отвечал я тихо, примирительно. – Друг мой Юра, скажи, разве я ещё этого не заслужил? Разве не заслужил?..

Голос мой дрогнул.

– Посёлок моего детства находился вдали от всяких центров, а степь ровная и бесконечная – до самых зерновых посевов. Ближайший лесок далеко. Туда мы ходили только по праздникам. Страшные морозы я запомнил с самого раннего детства, метели, в которых каждую зиму кто-то из односельчан замерзал в степи. Ох и лютой делалась погода с приходом холодов, но теплыми были сердца односельчан…

Я немного помолчал, глотая воздух.

– Скажи, священник, куда всё это исчезло с победой демократии на нашем постсоветском пространстве? Почему ожесточились сердца простых людей? ..Я мечтал, Юра, но, видно, мечтам этим суждено сбыться не в этой жизни.

– Сердца эти, друг мой, ожесточились ещё раньше, – сказал Юрий твёрдо. – Первый натиск этого безобразия уже отхлынул. Как минует второй – это уже наша с тобой забота. Да, этот мир нуждается в переустройстве, он физически и духовно несовершенен. Господи! Как он несовершенен! Знаешь, когда мои дети были маленькими, я молил Бога об одном: пусть они быстрее растут, пусть становятся сильными и умными, ибо обижают и унижают только маленьких и слабых. И вот они выросли, и вот стали большими и сильными, но я по-прежнему волнуюсь за них. Мир враждебен и все мы – искушаемы.

– Я, Юра, никогда не читал на твоем лице признаков какого-либо страха или беспокойства.

– Потому что я не имею привычки их обнажать, – ответил он жёстко. – Я каждый день, по роду своей пасторской деятельности, сталкиваюсь с такими вещами… Кто мне разрешил распускать сопли, если люди на меня смотрят с надеждой?

Я не помню, чтобы Новосёлов когда-то повышал голос.

– Цветочки, листочки, – продолжал нагнетать мой друг, – ты вначале хоть что-то сделай…

Внезапно он чуть смягчился.

– Это я тебе говорю, как друг. А как пастор скажу следующее. Ты искушаем, помнишь? Я искушаем, он искушаем, они искушаемы. Но ты искушаем гораздо более. Я ничего не знаю об участи, что тебе уготована. Но поверь, она не совсем обычна. Просто поверь. И не забывай о Божьем Слове.

Он подошел к книжной полке, и что-то стал выискивать.

– Юра, Библия у меня есть.

– Читай почаще, – бросил он. – Я не то ищу. Вот. Принесли недавно, сказали, передать тебе. Читай, это тебя успокоит.

Небольшая брошюра.

– Откровенный разговор, – прочёл я на обложке. – Тина Ригель. Кто такая?

– Не знаю. Говорили, что она – твоя однокашница, тоже окончила незабвенный Литературный. Но толком не могу поручиться.

– Говорили? – переспросил я бестолково. – Кто говорил?

– Люди говорили!

– Дальше-то что?

– Слушай, не спрашивай, – ответил Новосёлов раздражённо. – У тебя должно быть ещё одно испытание. Не знаю, какое… Прояви терпение, настойчивость и мудрость. Знаю только, что скоро кто-то должен приехать издалека, когда решится вопрос, годишься ли ты в ученики.

– В ученики? Я не ослышался?

– Именно в ученики. А что ты конкретно знаешь и умеешь? Что ты прошёл и какие знания почерпнул? Какова твоя духовная крепость? Вообще, кого ты из себя воображаешь?

– Никого, – мне внезапно стало легче. – Никого, Юра, успокойся.

– Он меня успокаивает, – пробубнил Новосёлов. – Он меня успокаивает, – повторил рассеянно. – Но ты ж не знаешь, в какие ученики и я не знаю. Но то, что не в ученики Целителя – это точно.

– Слушай, преподобие, ты мне можешь точно и, главное, внятно ответить на вопрос: что есть Целитель, по большому счёту?

– Целитель? – переспросил он. – Могу, только в нашем понимании. Есть несколько версий, но мне ближе всего одна. Итак, Целитель – это способ пробуждения скрытых сил организма, изгоняющих болезни…

Он подозрительно посмотрел мне в глаза.

– А свое определение у тебя есть?

– Есть и оно очень походит на то, которое ты сейчас озвучил. Целитель – это, прежде всего, то, к чему должен стремиться каждый человек внутри себя. Истинным и настоящим Целителем является он сам! Каждый должен им быть! И Целителем Мира – в идеале. И не обязательны всякие посвящения и прочая ерунда…

• Предыдущая
• 44/64
• Следующая