Монтенегро (ЛП) - Исторический роман группа - Страница 42

• Предыдущая
• 42/44
• Следующая

Что это за магия?

Какую сделку с дьяволом заключила Ингрид, чтобы вода загорелась?

Какой алхимик или колдун обладает властью изменять сущность самых простых веществ?

Вода, земля, огонь, воздух...

Его еще в детве выучили, что мир устроен именно так, и почему же в прошлую ночь пришлось узнать, да еще таким болезненным образом, что всё по-другому?

Разве земля может дышать?

И разве так бывает, чтобы прямо из воды извергалось пламя?

В его мозгу смешались непонимание и ярость, гнев и бессилие, ревность и стыд...

И возможно, страх оттого, что он вступил в борьбу с соратниками Ангела Тьмы.

А «Чудо» — до чего же ироничное имя для этого корабля, будь он проклят, — удалялось, увозя виновников всех несчастий виконта, и всю ночь они будут молиться дьяволу и смеяться над тем, кто не имел иного богобоязненного намерения, как восстановить поруганную честь и доброе имя.

Людей часто удивляют совершенные другими людьми несправедливые поступки, но он — образец самой чудовищной несправедливости, совершенной самими богами.

Виконт уже миллион раз проанализировал события, начиная с первой неудачи, и не находил ответов. Он дрался с дикарями-гуанчами, исполняя свой долг вассала и солдата, и оставил молодую жену на попечение дуэний и слуг, а по возвращении обнаружил, что она стала любовницей самого жалкого из его пастухов, грязного, вонючего и неграмотного мальчишки.

Нужно было сразу ее убить, позволить гневу ослепить его, в ярости ворваться в спальню жены и сломать ей шею прямо в постели.

Все бы рукоплескали этому жестокому поступку... Но он так ее любил!

Ему хотелось быть великодушным и простить ошибку, которую любой другой на его месте не простил бы, и в качестве награды он оказался теперь в одиночестве посреди сельвы, а любовники тем временем удаляются.

Когда настала ночь и свет растущей луны стал вычерчивать на полу жалкой хижины без стен странные фигуры, виконт де Тегисе устало поднялся на ноги, разделся донага, раскинул руки в жесте покорности судьбе и хрипло воскликнул:

— Если ты хочешь мою душу, то вручаю ее тебе, если эта сучка поклялась тебе в верности, то и я клянусь, если своей властью ты поджег воды озера, то признаю твою власть, если должен проклясть себя, чтобы обрести покой, то проклинаю... Стань моим господином, кто бы ты ни был, но освободи от этой пытки!

Он так и рухнул на землю, раскинув руки крестом, и ненадолго заснул, но когда лучи жестокого тропического солнца обожгли его лицо, виконт открыл глаза и, осознав, в какой позе находится, пожалел о том, что ночью с такой легкостью призывал дьявола.

Он не только боялся, что в результате может попасть в ад, это его как раз не особо беспокоило, но боялся тех последствий, которые это может возыметь на земле, если вдруг кто-то из команды несчастного корабля застал его в ту минуту.

Он до сих пор помнил жестокие пытки и кошмарную агонию тех, кто, по мнению последователей брата Томаса де Торквемады, хоть на йоту отклонился от наставлений святой церкви, он впомнил также, пункт за пунктом, каждый из пятидесяти четырех параграфов знаменитых «Предписаний инквизиторам», призванных бороться с «обращенными иудеями», которые пытались разрушить зарождающуюся империю Кастилии и Арагона, но на деле инквизиторы превратились в могучее оружие политических репрессий на службе короне.

Всего за десятую долю того, что он произнес в минуту отчаяния, многие еретики расстались с жизнью на костре, и при мысли о том, что слухи об этом приступе безумия достигнут ушей святой Инквизиции, на теле виконта проступил холодный пот.

Он воткнул шпагу в землю, опустился на колени перед крестом, образованном ее эфесом, и стал пылко молиться, выпрашивая прощение за страшный грех. Скептика Бальтасара Гарроте удивило такое поведение, когда он принес виконту его скудную порцию еды.

— Шпага — это не крест, а крест — не шпага, — заметил он, садясь на деревянную скамью. — И не стоит смешивать эти вещи.

— Что может знать проклятый предатель и отступник?

— Отступники всегда много чего знают, — спокойно ответил тот. — В противном случае для нас обоих все кончилось бы намного хуже...

— Для нас и так все уже кончено.

— Ошибаетесь... — откликнулся Турок уже другим тоном, более суровым. — Или вы думаете, что мне по нраву, когда мне надирают задницу? Если б я вовремя не очухался, эта сучка-виконтесса сделала бы из меня жаркое, а Бальтасар Гарроте не из тех, кто оставляет подобные выходки без последствий.

— Что вы хотите этим сказать?

— Что вас-то заставили подписать клятву, и вы ее выполните, а я ничего не подписывал и оставляю за собой право отомстить за ужасную смерть моего друга Хусто Волосатого и остальных товарищей.

— Вы прекрасно знаете, что я не смогу вам помочь, ни даже поощрить.

— Знаю. И понимаю это, — усмехнулся Турок. — Но я понимаю также, что когда эта история позабудется, вы могли бы передать мне права на энкомьенду в Тринидаде и Парии, вам-то она без надобности.

Капитану де Луне показалось, что их подслушивают, и он сделал глубокий вздох и громко произнес:

— И в самом деле, когда все это позабудется, энкомьенда мне будет ни к чему.

Вот так, без лишних слов и обещаний, они заключили странный договор, хотя сейчас им нужно было просто выжить, пока ненавистная обоим женщина не пришлет за ними корабль.

Донья Мариана предприняла все меры предосторожности, чтобы избежать неприятных сюрпризов при возвращении в Санто-Доминго, но ни на секунду не забывала о том, что нужно отправить спасительный корабль.

Плавание по Венесуэльскому заливу и далее прошло благополучно, при спокойном море и мягком северо-западном ветре, и потому «Чудо» слегка сошло с курса, отправившись на Боринкен, а оттуда уже к берегам Эспаньолы.

Там они встали на якорь с подветренной стороны острова Каталина, и немка отправила в столицу Луиса де Торреса на шлюпке, поскольку тот всегда преуспевал в ведении сложных переговоров.

А разговор с суровым и могущественным губернатором Франсиско де Бобадильей и впрямь был не из легких. Сначала пришлось прождать десять дней, чтобы получить аудиенцию, хотя люди губернатора прекрасно знали, что пятьдесят человек находятся в серьезной опасности в Маракайбо. А потом губернатору потребовалось еще две недели, чтобы принять решение.

— Ваша просьба довольно необычна, — сказал он со свойственной ему суровостью, когда в конце концов во второй раз пригласил Луиса де Торреса на беседу. — Редко когда милуют того, кто вопреки всем правилам украл корабль и тайно вышел в море...

— Корабль не был украден, поскольку его построила сама донья Мариана Монтенегро, — напомнил ему де Торрес. — И никто не нарушал привил, лишь несправедливые приказы деспотичного вице-короля, которого вы сами сместили.

— Это верно, но пока дон Христофор был вице-королем, он представлял корону, и тот, кто не подчинялся ему, не подчинялся и монархам.

— Неужели нам следовало подчиниться, даже если бы он потребовал присягнуть генуэзцам?

— Это совсем другое, и вы это прекрасно знаете, — губернатор заерзал на кресле, показывая свое легкое раздражение. — Но я не собираюсь тратить время на пустые споры. Объявлена всеобщая амнистия, и этот случай под нее подпадает, к тому же существует письмо виконта, отзывающее все его обвинения против супруги, и я склоняюсь проявить милость... — он надолго замолчал, разглядывая свои пальцы, как всегда сложенные как для молитвы, и наконец поднял невинный взгляд и сказал: — Если донья Мариана Монтенегро покроет траты на спасение виконта и предложит компенсацию в пятьдесят тысяч мараведи, эта досадная проблема будет решена.

Пораженный собеседник не мог удержаться от громкого восклицания:

— Пятьдесят тысяч мараведи! — эхом повторил он. — Боже ты мой! Да это же целое состояние!

— Но стоит того, чтобы обрести свободу.

— И кому мне вручить эту сумму?

— Разумеется, мне. А я доставлю ее виконту в качестве возмещения нанесенных оскорблений.

• Предыдущая
• 42/44
• Следующая