Монтенегро (ЛП) - Исторический роман группа - Страница 43

• Предыдущая
• 43/44
• Следующая

Дон Луис де Торрес несколько минут поразмыслил над предложением и в конце концов осведомился:

— Значит ли это, что донье Мариане вернут ее дом и остальное имущество?

— Разумеется, — губернатор снова замолчал и выглядел так, словно внутренне улыбался, хотя, конечно, внешне оставался бесстрастным. — Но о золотых рудниках ей придется забыть.

— Но почему?

— Потому что это право было ей дано братьями Колумбами, а большая часть их распоряжений нынче отменена.

— И кто же их отменил?

— Я.

Дон Луис де Торрес решил не спрашивать, кто станет новым владельцем прав на рудники, поскольку было очевидно, что смиренный и аскетичный командор не только превратился во властного губернатора, но и из простого вассала, довольствующегося тюфяком и тарелкой еды, стал человеком, жаждущим славы и богатств.

Несомненно, власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно, и дон Франсиско де Бобадилья, никогда не желавший быть правителем, а тем более правителем авторитарным, попал в лапы чудовища, пожирающего всех политиков, каковы бы ни были их происхождение и характер.

Он уже не довольствовался тем, что получил должность и дворец человека, рискнувшего жизнью ради открытия Нового Света, а теперь закованного в кандалы, как преступник. Он также понял, что богатство — лучший способ остаться влиятельным, когда те, кто по своему капризу возвели его на пьедестал, решат вернуть его в ту темную берлогу, откуда вытащили.

Ему не приходило в голову остаться на острове, когда он уже не будет обладать верховной властью, он не стремился приобрести ни земли, которые так щедро раздавал от имени короны, ни дворцы, реквизированные у сторонников адмирала, ни войска и корабли, на которые имел право по должности. Но он всячески старался наполнить подвалы своей крепости золотом из знаменитых рудников неподалеку от Санто-Доминго и прекрасным жемчугом с Маргариты и Кубагуа.

Если бы он только подозревал, какая печальная судьба ждет эти сокровища, то не стал бы пачкать ими свое доброе имя, но той жаркой весной 1501 года дон Франсиско де Бобадилья заботился лишь об одном — как бы наложить руку на все ценное, до чего он мог дотянуться.

Спорный указ о том, что все испанцы могут свободно добывать на острове золото, на самом деле был ни чем иным, как хитроумным способом получать свою долю, не отчитываясь об этом короне. Так и доходы от рудников, принадлежавшие Мигелю Диасу и донье Мариане Монтенегро, не пополнили королевскую казну, а обогатили лишь губернатора.

Луис де Торрес был уверен, что деньги, потребованные губернатором в качестве компенсации, тоже никогда не перейдут в руки виконта, но раз уж он взялся вести переговоры о помиловании для немки и ее команды, то решил, что цена за возможность оставить себе корабль и дом не так уж велика.

— Согласен, — сказал он голосом побежденного. — Пятьдесят тысяч мараведи и отказ от прав на доходы с рудника. Когда она может вернуться в город?

— Немедленно, если обещает, что корабль на помощь виконту отплывет через две недели.

Чтобы снарядить корабль, потребовалось еще десять дней, а к тому времени поднялся сильный восточный ветер, задержавший возвращение Луиса де Торреса к ожидающему его «Чуду». Когда он наконец ступил на палубу корабля, все на борту уверились, что его миссия провалилась и вскоре всех повесят на площади Оружия.

— Пятьдесят тысяч мараведи! — воскликнула немка, услышав, какая назначена цена за ее свободу. — Он что, считает нас пиратами?

— Не имеет значения, что считает губернатор, главное — можете ли вы исполнить его требования.

— Могу, — призналась она. — Разумеется, могу, но если меня лишат главного источника дохода, то я окажусь на грани банкротства. Я почти всё вложила в корабль... — донья Мариана глубоко вздохнула и слегка улыбнулась. — Но в конце концов, худшее позади.

— У вас остался дом, — заметил бывший королевский толмач. — И вы можете торговать на своем корабле.

— Он сделан не для этого, — подмигнула ему немка. — Хотя мы могли бы неплохо зарабатывать, поставляя мене в Санто-Доминго.

— Поставляя что?

— «Мене»... То самое, что горело в Маракайбо.

— И для чего кому-то может понадобиться это дерьмо?

— Для того, чтобы жечь.

— Что за чушь! Кто станет покупать жидкость, которая только горит и воняет, даже дым нельзя глотать, как у табака?

— Тоже верно, — ответила она и повернулась к Сьенфуэгосу, молчаливому свидетелю этого странного разговора. — А у тебя есть какие-нибудь идеи, как заработать? — с улыбкой спросила Ингрид.

— Лишь бы не пасти коз!

В то время на Эспаньоле коз и не было, да и Ингрид Грасс мечтала не о таком будущем для своего любимого. Теперь она беспокоилась только о том, как найти занятие для такого активного человека как Сьенфуэгос, чтобы он не чувствовал себя бесполезным и не скучал, когда они устроятся в ее чудесном каменном доме с ухоженным садом.

Для выросшего на свободе в горах Гомеры и проведшего большую часть жизни в скитаниях по неизведанным землям Сьенфуэгоса тихая жизнь в таком спокойном месте как Санто-Доминго могла вскоре стать злейшим врагом.

Яркий и уютный город на берегах реки Осама стал воротами между Старым и Новым светом и готовился в грандиозной кампании по открытию и покорению огромного континента. В его порт прибывали Бастида, Лепе, Охеда, Нуньес де Бальбоа, Кортес, Орельяна, Писарро и многие другие, кто в последующие десятилетия совершили немыслимые подвиги, но тем жарким летом монотонность жизни время от времени нарушало лишь неизбежное недовольство властью в каком-нибудь отдаленном уголке острова или скрытое сопротивление туземных вождей, отказывающихся от новой роли третьестепенных вассалов.

Для Ингрид Грасс это лето стало самым счастливым временем, настоящим медовым месяцем. Она наслаждалась каждым часом, проведенным с мужчиной, о котором столько мечтала, и никак не могла насытиться. А когда поняла, что носит долгожданного ребенка, решила найти для Сьенфуэгоса занятие, которому он мог бы отдать остаток своих жизненных сил.

— Чем бы ты хотел заниматься? — спросила она.

— Охотиться.

— Охотиться? — переспросила немка, слегка озадаченная. — На кого?

— Не знаю... — честно ответил Сьенфуэгос. — Просто мне нужно время от времени возвращаться в сельву, — канарец глубоко вздохнул. — Жизнь в четырех стенах меня угнетает.

— Я знаю. Именно поэтому ты и предпочитаешь спать в саду. Вовсе не потому, что тебе жарко, просто тебе по-прежнему нужно спать на свежем воздухе.

— Я всегда спал под открытым небом.

— Ты чувствуешь себя пленником?

— Пленником? Нет. Скорее я чувствую себя бесполезным, — с величайшей нежностью он положил руку ей на живот, который еще не начал расти. — Я люблю тебя. Люблю тебя больше всего на свете, но ведь это ты работаешь, ты скопила столько денег, ты читаешь книги, а теперь еще и собираешься дать жизнь нашему сыну... — он медленно покачал головой. — А что делаю я? Для чего я годен, кроме того, чтобы развлекать Арайю и Гаитике? Так я уже сто раз им рассказывал, как сбежал от карибов или как Кимари и Аяпель расплавляли изумруды... Это что, и есть мое единственное предназначение? Рассказывать старые байки и делать тебе детей?

— Нет, — поспешила ответить она. — Конечно же, нет. Поэтому и я спросила, чем ты хотел бы заниматься.

— Мне бы хотелось заниматься тем, что я лучше всего умею, — просто ответил он. — Охотиться, ловить рыбу; исследовать сельву, пустыни и горы; разговаривать с местными жителями, изучать их обычаи, наблюдать за повадками животных... — он с бесконечной нежностью погладил Ингрид по щеке. — Когда-то у меня все это было; но тогда со мной не было тебя, — добавил он. — А сейчас ты рядом, но мне немножко не хватает всего этого. Совсем немножко, — улыбнулся он.

— Понимаю, — ответила Ингрид, играя его рыжим локоном. — Прекрасно понимаю, и ты не должен себя в этом винить. Ты не рожден для жизни в клетке, даже золотой, — она махнула рукой на восток. — Там, в трех лигах от последнего дома, начинается сельва. Отправляйся туда, когда будешь по ней скучать, и возвращайся, когда заскучаешь по мне. А я всегда буду ждать тебя здесь.

• Предыдущая
• 43/44
• Следующая