В тени луны. Том 1 - Кайе Мэри Маргарет - Страница 52

• Предыдущая
• 52/98
• Следующая

На постоялом дворе при почтовой станции было несколько своих дак-гари. Впрочем, путники решили немного передохнуть и настроились хорошенько подкрепиться всем, что мог им предложить местный кансама[17]. Мрачный майор, не теряя времени, подозвал его и велел обслужить их. Затем из конюшен вывели свежих лошадей, путники вновь взобрались в почтовый дилижанс. Поначалу кобылы не хотели идти, но после продолжительной обработки плетью они, наконец, сдались и галопом унесли дак-гари прочь с постоялого двора. За дилижансом быстро поднималось облако пыли. Это видели Алекс и Нияз, которые пожелали остаться на почтовой станции еще на некоторое время.

Нияз сказал, что новый транспорт подадут не сразу, что уже садится солнце и им следует здесь заночевать. Он добавил также, что снял на постоялом дворе комнату и узнал о том, что при желании тут можно задешево приобрести верховых лошадей и тем самым избавить себя от хлопот, связанных с дак-гари.

— Когда людей ждет работа, им лучше путешествовать без попутчиков, — сказал Нияз. Его смуглое лицо оставалось бесстрастным. — В деревне у меня есть один приятель. В свое время я оказал этому человеку одну небольшую услугу. Когда я ехал на юг, то остановился у него в доме на ночлег. Думаю, он поможет нам найти верховых лошадей.

Алекс молча кивнул и вошел в комнату, находившуюся в самом конце длинной веранды. Там стоял его чемодан, и уже была приготовлена ему постель. Со времени своей высадки в Индии у Алекса практически не было возможности нормально поговорить наедине с Ниязом. Гостиница в Калькутте была до отказа забита народом, и он вынужден был делить свой номер с другим офицером.

Нияз был пенджабским мусульманином и происходил из одного местечка, которое было немного севернее Карнала. Они с Алексом были одногодки. Нияз родился в семье преуспевающего землевладельца, обладавшего определенным влиянием. Сестры Нияза были выданы замуж далеко от отчего дома, таким образом, он имел родственников почти в половине всех провинций Индии. Нияз служил в полку вместе с Алексом Рэнделлом, сражался с ним плечом к плечу при Мудки, а затем при Ферозешахе. В бою при Мудки под Алексом зарубили его лошадь. Это сделал раненый сикх. Атака противника была неожиданной и заставила замолчать стволы Кальсы. В самую отчаянную минуту к Алексу подскочил Нияз, приподнялся в стременах и каким-то чудом сумел выдернуть его из седла под заваливающейся лошадью. Нияз посадил Алекса на свою лошадь, а сам спрыгнул на землю и, держась рукой за кожаный ремешок стремени, продолжал биться рядом со спасенным товарищем. Рубка была страшная. То и дело Нияз орал безумным голосом клик атакующих:

— Шабаш, байан! Дауро! Дауро! (Хорошая работа, братья! Марш! Марш!)

Спустя четыре дня при Ферозешахе Алексу довелось оплатить свой долг… Нияз рухнул на землю с пулей, пробившей грудь. Под Алексом убили лошадь. Он подбежал к раненому другу и своим клинком защищал его от наседавших сикхов. С тех пор Нияз по-настоящему привязался к Алексу, стал его ординарцем и телохранителем. А когда Алекса перевели на особую службу, он употребил все свое влияние и добился того, что Ниязу разрешили остаться рядом с ним. В прошлом году Ниязу был предоставлен долгосрочный отпуск. Уезжая в Европу, Алекс оставил ему некоторые неофициальные распоряжения, будучи уверенным в том, что Ниязу будет вполне по силам позаботиться об их выполнении.

…Слуга-бездельник так и продолжал валяться на веранде. Тень его, отбрасываемая заходящим солнцем, не шевелилась. Алекс, глядя на нее, задумчиво проговорил:

— Принеси мое ружье. Здесь, наверное, полно перепелов и куропаток. Меня окончательно выбила из равновесия эта идиотская тряска на дак-гари. Необходимо размяться.

Нияз понимающе улыбнулся и ушел. Он позвал повара и сообщил ему о том, что сахиб[18] желает пойти поохотиться, а потом вернется к ужину. И не дай Бог, еда ему не понравится. Тогда, мол, Ниязу придется познакомиться с поваром поближе…

Алекс сбежал по мелким каменным ступенькам веранды и медленно стал пересекать рощу манговых деревьев, которая раскинулась по левую сторону от постоялого двора. Меж стволами пробивались пыльно-золотистые лучи заходящего солнца; в густой листве щебетали и ссорились обезьяны. За рощей открывалась относительно открытая местность: поля с маисом и сахарным тростником были уже засеяны, за ними виднелись пастбища. Вдали можно было различить блеск воды, который указывал на то, что, если не полениться пройти еще вперед, можно выйти к джилю[19], на котором, возможно, водятся разные птицы. За озером стелилась до самого горизонта равнина.

Земля в манговой роще была задубелой и сухой. Повсюду она была заляпана пометом зеленых голубей. Теплый луч вечернего солнца раздвигал лесную тень и освещал каменную плиту, на которой был вырезан лингам — древний восточный символ плодородия. Плита опиралась о ствол толстого дерева. Святой знак был выкрашен в красное, и перед ним на земле были разложены подношения. Весьма скромные дары: пригоршня сухого зерна, букет цветов-бархатцев, нитка красных бус и кусочек чуппатти[20]. Две маленькие полосатые белочки ссорились из-за куска чуппатти, а зерно клевали семь «сестричек» — серо-коричневые, мало примечательные птички, которые всегда жили небольшими стайками и почему-то напоминали нервических старых дев.

Алекс приостановился и стал с интересом рассматривать священный символ. В самой находке не было ничего удивительного, ибо он знал, что вся Индия завалена таким добром. Его удивили подношения. Цветы еще не увяли, да и зерно и чуппатти были положены, видимо, сравнительно недавно, иначе от них давно бы уже ничего не осталось, учитывая активность лесных обитателей. В то же время Алекс не мог понять, кто положил эти скромные дары к камню в такой час. Жители деревни? Маловероятно. У крестьян нынче в самом разгаре сельская страда. Внимание священным знакам они могут уделять лишь поздним вечером или ранним утром, когда землепашцы и пастухи идут на работу или возвращаются с нее.

Из состояния задумчивости Алекса вывел звук шагов за спиной. Он обернулся и увидел Нияза, который нес дробовик и наполненный патронташ. Нияз бросил быстрый взгляд на раскрашенную красным эмблему Махадео и весело воскликнул:

— Ох уже мне эти незаконнорожденные нечестивцы! — Он плюнул перед собой и показал большим пальцем себе через плечо, указывая в сторону постоялого двора, откуда он только что появился. — Подношения принесли кучеры двух дак-гари и тот бездельник, который правил эккой. Здесь было, разумеется, и послание, но его что-то не видно… Вот их следы, смотри!

На сухой земле не отпечаталось человеческих следов, но день был безветренный, поэтому пыль, ветки и опавшая листва лежали неподвижно и там, где их разгребли, становилось ясно, что проходил человек. Более того, можно было догадаться, что этот человек пришел со стороны пастбища и открытой равнины, а потом туда же вернулся.

Нияз медленно шел по следу до тех пор, пока не вышел на опушку рощи. Повернувшись к Алексу, он сказал:

— Тут он повернул обратно в деревню. А послание… Его запихивают в тесто для чуппатти и пекут вместе с ним, чтобы, таким образом, получше спрятать. Старый трюк. Впрочем… кучер экки ведь мусульманин, а не индуист.

Алекс молча кивнул и повернулся лицом к равнине. Прищурив глаза, он стал смотреть на заходящее солнце. Над головой послышался звук куропатки, и он потянулся за ружьем. Алекс был отличным стрелком. К тому времени, когда они подошли к берегу заболоченного озерца, в руках Нияза было уже больше полдюжины тушек пернатых. Мелководный джиль был окружен со всех сторон густым камышом, островками слоновьей травы. Невдалеке стояло несколько пальм, на которых почти не было листвы. На фоне яркого заката они походили на старые метловища.

• Предыдущая
• 52/98
• Следующая