Абандон. Брошенный город - Крауч Блейк - Страница 76

– Да.

– Потому что считали, что ваша жизнь в опасности.

– Да.

– Расскажите еще раз, почему вы решили, что шериф Силвертона и ее брат хотели убить вас.

– Вы так смотрите на меня, как будто мне не верите.

– Дело не в том, что мы не верим…

– Тогда в чем?

– Мисс Фостер, у нас в городе убиты шериф и ее брат, а вы рассказываете нам, что где-то там, в глуши, лежат еще шесть тел, большинство которых мы сможем обнаружить не раньше следующего лета, когда сойдет снег. При этом ваша версия никак не сходится с тем, что я знаю о Джен Праймак, с которой проработала три года. Послушайте, я понимаю, что вам пришлось несладко, но у помощника шерифа в таком сонном городке, как Силвертон, вся эта история в голове не укладывается.

Когда Эбигейл проснулась, они сидели в ногах кровати и о чем-то шептались. Она не стала открывать глаза и с минуту слушала дебаты, касающиеся достоинств и недостатков поворота горных лыж на мягком и сухом снегу.

Масштабы Силвертона не позволяли иметь больницу, поэтому помощник шерифа на ночь поместил Эбигейл в «Гранд-Империал» и попросил двух медсестер из департамента здравоохранения округа заглядывать к ней через каждые несколько часов.

Ей нравился помощник шерифа, Ханс, высокий, худощавый парень лет тридцати, больше похожий на инструктора по сноуборду, чем на представителя закона. Он был длинноволосым, бородатым и с татуировкой на левом предплечье – взбирающийся на скалу скелет, – заметной, лишь когда он закатывал рукав рубашки цвета хаки.

А вот специальный агент из Службы охраны лесов ее нервировала. Имя этой рыжей Эбигейл не расслышала, но ее холодную, бесстрастную уверенность в себе, уверенность федерала, успела почувствовать. Эта женщина почти ни о чем не спрашивала ее, предоставив Хансу задавать вопросы, а сама сидела, откинувшись на стуле – в грязных туристических ботинках, джинсах и жилете, – и даже не пыталась скрыть недоверие и подозрительность.

Теперь спецагент холодно взглянула на Эбигейл.

– Проснулась, – констатировала она.

Они с Хансом передвинули стулья в ту сторону, где через окна второго этажа вливался теплый послеполуденный свет.

– Как себя чувствуете? – спросил помощник шерифа.

– Нормально, – сказала Фостер.

Ханс подался вперед.

– Поисково-спасательная группа вернулась полчаса назад, – сообщил он девушке. – Вы, возможно, слышали вертолет.

– Моего отца они не нашли, – сразу поняла та.

– Они сорок пять минут кружили над тем склоном, на который вы указали, и двое осматривали его в бинокль.

– Я же говорила, там должна быть расщелина…

– Я верю вам, Эбигейл. Проблема в том, что склон очень крутой. Обнаружены следы нескольких лавин. Вполне возможно, что какая-то лавина сошла в последние двадцать четыре часа и завалила расщелину.

– Значит, поиски прекращены?

– Нет, конечно, нет. Но сегодня вечером ожидается метель, мы уже получили штормовое предупреждение, так что окно для поисков вашего отца уменьшается.

Эбигейл посмотрела на спецагента и даже уловила в ее глазах, за бесстрастной маской чиновника, что-то похожее на сострадание.

– Возможно, мой отец ушел из той пещеры и вернулся в другую, ту самую, куда мы попали в самом начале, – предположила журналистка.

– О’кей, предположим, ему удалось найти путь назад, но утренняя лавина прошла через склон, с которого вы попали в шахту. Если так, то вход тоже оказался под снегом, верно? И разве не вы говорили, что его трудно отыскать даже в ясный день? – напомнил ей Ханс.

Слезы навернулись на глаза Фостер, и она покачала головой.

– Он думает, что я приду за ним. Пожалуйста, доставьте меня туда… – попросила она. – Позвольте мне…

– Вы действительно думаете, что сможете его найти?

– Скажите мне, Ханс, а на какой день вы отказались бы от поисков своего отца?

Голова Глории лежала на коленях Розалин. В центре пещеры одиноко горел последний фонарь, и его пламя было заметно ниже, чем в тот момент, когда жена шерифа смотрела на него в прошлый раз. Боль усилилась. Так плохо ей не было еще никогда, даже в самое тяжелое похмелье. Понемногу иссыхая и увядая, тело просило воды. «Еще жива», – подумала она.

Тишину теперь тревожили лишь тихие стоны и жалобный плач ждущих смерти, желающих ее даже сильнее, чем глотка воды, сильнее, чем воздуха.

Миссис Кёртис посмотрела на Розалин и едва слышно прошептала:

– Эй!

Глаза у старой проститутки были открыты, но она не ответила, потому что умерла, пока Глория спала. Рот ее раздулся от распухшего языка, веки потрескались, и из-под них по щекам стекала кровь. Из-за нехватки жидкости мумификация тела началась, когда Розалин была еще жива: кожа на ее лице стянулась, губы увяли, десны почернели, нос съежился и стал раза в два меньше, а кожа приобрела серо-багровый оттенок, и на ней синеватыми полосами проступили вены.

Смерть подруги принесла Глории облегчение.

Ей опять привиделась вода. Воображение перенесло ее на берег Изумрудного озера, где она в ясный летний день освежалась, брызгая себе на лицо. Снова и снова она вспоминала свой последний глоток воды – из железного котла, в котором топился снег, в их доме. Перед глазами у женщины стояла картина рождественского утра: как Зек набрал ей целую кружку воды, как она дотронулась до нее и как на холодном металле остались призрачными, влажными отпечатками следы ее пальцев.

Потом внимание миссис Кёртис привлек чей-то плач. С усилием приподняв голову с колен Розалин, она увидела футах в десяти от себя, у стены, лежащую на полу женщину, гладящую по голове мальчика двух или трех лет. Затащив ребенка на себя, она целовала его брови и сухие губки и плакала без слез. Муж ее умер несколькими часами раньше, и его тело лежало неподалеку на каменном полу.

Перекатив сына ближе к мужу, женщина легла между ними. Держа их обоих за руки, она смотрела в потолок, едва шевеля губами и уже не поднимаясь.

Глория закрыла глаза. Видят ли муж и сын, как их жена и мать умирает в пещере?

А потом она почувствовала его и открыла глаза – Иезекиль стоял у дальней стены, на другой стороне пещеры, щеголеватый, в своем лучшем воскресном наряде, застегнутом на четыре пуговицы саке, и сиял, как будто в свете прожекторов.

Губы его оставались неподвижными, но женщина прекрасно слышала его голос.

Он говорил, что ему очень жаль, что она так страдает, но теперь все почти кончено, что он уже видел краем глаза то место, куда они отправятся, и что там нет слов для боли и потери и нет прошлого.

«Наш мальчик там, и мне сказали, что он спрашивает о нас. Это прекрасное место, Глория, и оно примет наши души».

«Какой он, Зек? Как выглядит?»

«Думаю, так же, как раньше».

«Он не вырос?»

«Не знаю».

«Он навсегда останется маленьким мальчиком или вырастет и станет мужчиной?»

«Я не знаю».

«Иди к нему».

«Я хочу дождаться тебя, Глори».

«Тебе не придется долго ждать».

– Итак, мы возвращаемся к рассмотрению дела сто шестьдесят четыре «Народ против Эбигейл Фостер». Пригласите присяжных.

Женщина, сидевшая за вынесенным к улице столиком с развернутым на коленях номером «Таймс», подняла голову, услышав приближающиеся шаги.

– Прошу подняться защиту.

Эбигейл и ее адвокат встали.

– Мадам Форледи, присяжные вынесли вердикт?

– Да, ваша честь.

Все происходило куда быстрее, чем Фостер могла себе представить. Кружилась голова, дрожали под юбкой колени, и ей даже пришлось положить руку на стол, чтобы не покачнуться.

– Решение принято единогласно?

– Да, ваша честь.

– Итак, к какому выводу пришло жюри присяжных относительно первого пункта обвинения, убийства второй степени?