Мама тебя любит, а ты её бесишь! (сборник) - Метлицкая Мария - Страница 47

Девушка как раз выбралась из щели меж ракушек и подходила к высокому молодому человеку с цветастым пакетом – то ли мужу, то ли… Максим с Дроздом остановились оторопело. Такого не ожидали… Молодой человек враждебно-предупреждающе взглянул на них, приобнял девушку и повёл в сторону метро.

– Я!.. – выкрикнул Дрозд им вслед. – Я вам покажу, как тут ссать! Обнаглели вконец! Дома у себя на ковёр поссыте!

Вернулись на лестницу. Расстроенно выпили.

– Блин, – вздохнул Максим, – теперь тёлку надо. Только раздразнила… – И повернулся к Дрозду: – На хрена показал?! Ну ссыт и ссыт. Нет, надо орать, пальцем тыкать. Давай мне тёлку теперь!

Дрозд смотрел на Максима и молчал. Того это ещё сильней распаляло:

– Чего ты мне бараний взгляд делаешь?! Иди, говорю. Я хочу, чтобы меня целовали, сиськи хочу.

– Да иди ты в жопу, укурок! – наконец-то очнулся Дрозд. – Виталь, скажи ему. Я‑то при чём вообще…

– В натуре, Макс, – устало заговорил Котик, – чего ты на нём-то зло срываешь? Позвони Мыше или Птице лучше. Птицу я видел вчера. Шла одна какая-то грустная. Может, поведётся. – И видя, что Максим вынимает мобильник, спросил: – Сколько там уже?

– Час двадцать восемь. Вали на свой футбол.

– Допью и повалю. А будешь хамить – в дыню схлопочешь.

Максим нашёл в адресной книге телефон Птицы, нажал «play». Через десяток длинных гудков раздалось её недовольное:

– Да?

– Птица, ты? Привет, это Макс!

– Я не птица, – сказала Птица, – а Юлия.

– Ну да, извини. Слушай, приходи ко мне… Не ко мне то есть, а на лестницу. Ну, где мы раньше торчали. Мы с Котиком тут, Дроздом…

Птица вздохнула:

– Максимка, я тебе советую повзрослеть в конце концов. Сколько можно, на самом деле?

– Ну, – Максим стал злиться, – пойдём в «Корчму» тогда, если тебе здесь западло. Штуку найду, и пойдём. Посидим. Вино, бильярд, караоке…

– Спасибо за щедрость. Я с младшей русским занимаюсь, у неё пятого тесты. Так что не могу. Привет Виталику и Саше.

И дальше в трубке – мёртвая тишина. Отключилась.

– Ах ты ж… – в эту тишину сказал Максим и посмотрел на дисплей. – Минуту из-за неё потерял. У меня и так в минус там…

– Чего она? – с осторожным любопытством спросил Дрозд.

– Да мозги попарила, и всё. На хрен я ей звонил?.. Всю жизнь динамой была.

Выпили ещё понемногу. В бутылке оставалось с четверть. Как-то быстро вторая разошлась… Максим попытался вспомнить, хватит ли у него денег ещё на одну. Вроде хватало.

– Делать нечего, – сказал Котик, – звони Мыше теперь. Она-то должна. Все мы с ней в своё время поотрывались.

– Аха, а теперь муж у неё.

– И что? Прибежит, быстро обслужит и – обратно… Представьте, залетает, раздевается без ломок всяких догола, встаёт раком…

– Котяра, заткнись! – рявкнул Максим.

Вскочил, стал доразливать водку. Один из стаканчиков упал под струёй; на Максима тут же обрушился шквал ругани…

Худо-бедно разделили выпивку поровну. Проглотили.

– Беги за новой, – тут же велел Котик.

– Куда тебе больше? И футбол через шесть минут.

– Шесть минут – это огромный отрезок… Плюс дополнительное время. Можно переломить ситуацию… Гони, Максыш, тащи…

– Да ты готовченко.

– Слушай, – Котик нахмурился, – давай мне тогда мои башли, я – сам…

– Ладно, сиди уж. Тебя сразу такого в мусорню гребанут.

Только Максим вышел во двор – запиликал мобильник. В груди сжалось – он был уверен, что это Птица. Передумала и решила встретиться… И за те короткие секунды, пока вынимал телефон, Максим успел вспомнить всех знакомых, выбрать тех, кто способен дать ему в долг тысячу. Чтоб провести вечер с Птицей достойно.

Но на дисплее высветился номер телефона его собственной квартиры – звонила мать. Максим резко сунул пиликающий мобильник в карман… Ищет. Видимо, надо ей там что-нибудь передвинуть. Дом разваливается, а она каждую субботу генеральную уборку устраивает, мебель переставляет. Как будто это сделает квартиру современней, удобней.

Стараясь не попадать под обзор из своих окон, Максим пробрался к «Погребку», купил бутылку, упаковку корейской морковки (хорошо ею закусывать) и пачку сигарет себе на завтра. Осталось от семисот рублей несколько монет. А впереди ведь ещё воскресенье…

Котик с Дроздом дремали. Максим хотел было уйти с бутылкой и морковкой домой – сейчас лечь спать, а вечером куда-нибудь выдвинуться. Но не получилось: услышав его шаги, парни тут же ожили.

– Н‑наливай! – гаркнул Котик.

– Не ори.

Максим налил почти по полстаканчику. Скорей уж допиться и разойтись.

Выпив и закусив, смотрели друг на друга, ожидая каких-нибудь слов: молчать было скучно, а переругиваться – тошно.

– А, парни, прикиньте, – вымученно попытался найти интересное Дрозд, даже глаза округлил, но на мгновение. – Иду как-то утром с похмелья…

– Ну удивил, – хмыкнул Котик. – Ты по-другому и не передвигаешься.

– Дай рассказать-то! Как собаки, вообще, стали… Иду, короче, и тут боковым зрением вижу: по двору что-то движется. Поворачиваюсь – птица такая…

– Да, Птица… Макс, звони Птице, пускай идёт…

– Да не та птица! – всплеснул руками Дрозд. – А павлин.

– Что? – Максим испугался: – Он же сидит!

Павлину он должен был пять тысяч рублей, и после того, как Павлина посадили на три года за кражу дивиди-плееров со склада «Электронного мира», к Максиму приходила Павлинова сестра, требовала вернуть деньги, чтобы брату отослать на зону. Но Максим не вернул – не скапливалось таких денег…

– Ой, ну и дебилы вы-ы. – Дрозд обессиленно упал на табуретку. – Нормальный, обычный павлин. Из зоопарка сбежал и ходил тут по дворам.

– Да это когда было! – вспомнил Максим, и сразу стало легко. – Года три назад павлин этот…

– Ну, не знаю. Вроде недавно.

Заскрипела наверху дверь, и оттуда раздался старчески подрагивающий мужской голос:

– Александр, ты там?

Дрозд поднял жалобные глаза:

– Уху…

– Иди быстро домой!

– Зачем, пап?

– Иди, говорю! Жрёшь опять?.. Быстро домой!

Дрозд схватил бутылку, налил себе граммов семьдесят и проглотил. Подавился, сдавленно рыгнул и, вытирая губы рукавом рубашки, поплёлся на свой этаж.

Дождавшись, когда дверь закроется, Котик сказал:

– Ладно, давай по последней, и я на футбол. «Динамо» – «Спартак». Рубилово должно… У наших Кобелев, у спартачей – Карпин теперь. Должны схлестнуться.

Выпили и осели – водка наконец накрыла по-настоящему.

Котик положил голову на подоконник, Максим прислонился к комоду, закрыл глаза и словно бы отлетел…

Во сне, как часто случалось при быстром опьянении, было приятно, ласково. Максим слышал ворчание, и ему представлялось, что он в деревне под Саранском, на родине отца, и ворчит это на койке дед, почти не говорящий по-русски… Тогда, много лет назад, когда Максим был маленьким, месяц в деревне он переживал с трудом, тянуло домой, в Москву, в квартиру. В деревне же на каждом шагу подстерегали опасности, всё вокруг было каким-то грязным, пыльным, от непонятных, но жутких дедовых сказок он не мог заснуть, таращился в окошко, где что-то клубилось, металось. И с бурной радостью Максим встречал приезжающих за ним родителей, первым лез в рейсовый автобус, не прощаясь с бабушкой и дедушкой, а следующим летом долго плакал и упирался, когда родители собирали его в деревню.

Теперь же, когда давно уже не было в живых ни бабушки с дедушкой, ни отца, когда жизнь его, коренного москвича, в Москве никак не складывалась, он часто видел во сне и хмельной дремоте ту деревню, тянуло туда, казалось, что там-то и найдёт он некую крепость в мире, смысл приложения сил. Но в размеренном течении дней мысли взять и хотя бы съездить в далёкую, в стороне от железной дороги деревушку не возникало, зато в забытьи деревня являлась, тянула к себе, в себя…

– У-у-у, да что ж это… – Ворчание стало слышнее, слова различимее. – Ой, твою-у…

Максим разлепил веки, увидел корчащегося Котика на табуретке, подоконник и пыльное, темнеющее уже окно; голову сжала туповатая боль, рот наполнился горькой, ядовитой слюной… Максим заметил на полу бутылку с сочно-жёлтой жидкостью, как к спасению, потянулся к ней. Очень хотелось пить.