MEMENTO, книга перехода - Леви Владимир Львович - Страница 34

Не одну сотню собратьев спровадил Господин Умиратор в иной мир с помощью своих проникновенных стихов, магической музыки, одурманивающих напитков и дрессированных кобр. Но сам уходить не торопился: работа давала ему пропитание (платили натурой щедро) и самоуважение до степени самоупоения. Как почти все выдающиеся персонажи от того самого, верил, что делает благое дело: помогает страждущим избавляться от бремени существования. Откладывая собственный финал, размышлял, как обставить его торжественно и величаво, на фараонский манер. Но было не суждено. В конце одной из его стихотворных проповедей, в полнолуние, когда над городом висел душный хамсин[12], слушатель из самых, казалось, восприимчивых и восхищенных, молодой тщедушный эпилептик Птахенемхет, сын знатного чиновника, готовившийся уже принять от Вожака Смерти чашу забвения, вдруг возбудился, подбежал к возвышению и с криком: «подай пример!» запустил в Джедатон-Юфанха булыжником. Попал точно в висок. Птицеволк пошатнулся и рухнул с возвышения вниз головой. Мгновенная смерть. Не торжественная, зато легкая. Остальные пасомые не разбежались, не закричали, не бросились на Птахенемхета, не растерзали его на месте, как можно было бы ожидать, нет – вот этот момент, смотри: перед убийцей своего суицигуру, как перед божеством, все упадают ниц. Ничего не понимая, с остекленелым взглядом стоит Птахенемхет; затем закатывает глаза, издает хриплый вопль, выгибается дугой, падает на спину и бьется в припадке. Этот припадок и завершает его недолгую жизнь: из эпилептической комы, последовавшей за судорогами, он устремился туда же, куда только что отправил Вожака Смерти.

Всякая роль находит себе исполнителя, лучше ли, хуже ли, но непременно находит. Вскоре из паствы выдвинулся новый суицигуру, огромный, тучный пивной алкоголик, мрачный толстяк по имени Бакенхнум (Раб Бога Воды). Этот не умел ни стихи сочинять, ни зелья варить, ни обращаться со змеями, зато был знатоком самых надежных и приятных способов самоутопления, самозакапывания и самоповешения, чему и учил, но недолго: демонстрируя на себе под пивными парами лучший способ затягивания шейной петли, перестарался – затянул узел громадными ручищами слишком крепко. Следующие сменщики вели преподавание осторожнее. Академия Приятного Соумирания продолжила свои сессии; плодами ее науки воспользовалась столетия спустя последняя египетская фараонша, знаменитая соблазнительница Цезаря и Антония Клеопатра Седьмая, переместившаяся в мир предков в точности по методу, красочно изложенному в стихотворении Джедатон-Юфанха.

Мемфисская академия самоубийц, как и все их предыдущие и последующие сборища, включая и нынешние виртуальные тусовки, была, в сущности, разновидностью психотерапевтического сообщества. Души страдальцев, замерзающие в жестоком и лживом мире, согреваются мыслью о смерти; но большинству из них, чтобы получить подпитку для жизни дальше, достаточно потоптаться у ворот безвозвратности и вернуться обратно. За последнюю черту заступают, во-первых, самые суицидабельные и, во-вторых, те, чья судьба ведет себя как садист-беспредельщик. Но есть важные в-третьих, в-четвертых, в-пятых и далее: внушаемость, давление верований, традиций, обычаев, социальных норм, конкретная психологическая ситуация. Всем этим вместе пользуются суицигуру для увеличения своих урожаев.

Вот еще один, философского жанра, все в том же Египте, уже эллинистическом. Александрия, правление первого Птолемея. Каждый вечер на рыночной площади вблизи гавани собирается разнообразный народ послушать маленького, тощего, лысого, звонкоголосого грека. Это Гегесий из Кирены, по прозвищу Пэйзитанатом – Советник смерти. Ученик, а точней, отрицатель своего земляка-киренеянина, знаменитого Аристиппа, ученика не кого-нибудь, а Сократа.

Упомянув Сократа, не могу не заметить, что этот Сапиенс среди квазисапиенсов не был ими казнен, хотя смертный приговор был вынесен и приведен в исполнение, и не совершил самоубийство, хотя принял яд по собственной воле, имея еще возможность продолжать жить. Это была не казнь и не самоубийство, а осознанный выбор времени, места и способа ухода из жизни в соответствии с реальными обстоятельствами, собственным характером и убеждениями. Подробности – в отдельном докладе.

Характер и убеждения Аристиппа были совсем иными, нежели у его учителя, и обстоятельства он выбрал себе подстать. Погляди на эту хитрую, добродушно-циничную физиономию с чувственным и любопытным утиным носом.

Остроумец, насмешник и жизнелюб, гедонист, земной реалист, приспособленец, но не по трусости, а по уму, не праведник, но и не подлец. Расчетливо играл роль пресмыкающегося перед тираном Дионисием, был при нем озорным ученым приживалой, «царским песиком», по определению Диогена, но никого не предавал и не подставлял. Сократ все это знал и не осуждал. «Наслаждайся и владей наслаждениями, но не позволяй им овладевать тобой», – посмеиваясь, учил Аристипп желавших его послушать. – «Не сетуй о прошлом и не копайся в нем, оно все равно тебе не доступно; не страшись будущего и не тревожься – будущее никогда не будет тебе подвластно; занимай себя только тем, чем можешь свободно распоряжаться, – своим настоящим, живи здесь и сейчас».

О, это вечное и неуловимое, чарующее и убегающее, чудесное и в зубах навязшее, таинственное и пошлое здесь и сейчас!.. Вот как раз жить здесь и сейчас, наслаждаться и быть довольным той жизнью, которая есть, ни в какую не получается у самого неказистого аристиппова слушателя, желчно-меланхоличного, раздражительного, непрактичного и завистливого Гегесия. Не получается, а хочется, очень хочется, отчаяннно, до смерти хочется. И приходится изливать свое экстрасуицидальное убийственное отчаяние на кого-то, а именно – на тех, кто тебя, рты разинув, слушает, – благо, дар речи дан от природы, а мастерство беседы почерпнуто у великих учителей.

С любой аудиторией, будь это небольшая группка или толпа, Гегесий умеет вести диалог как с одним-единственным собеседником. Работает испытанным сократовским методом майевтики – пошагового подведения к согласию. В большой аудитории прием этот многократно усиливает убеждающее воздействие. Умеет вставлять в речь внушающие слова-зерна, сосредотачивающие в себе суть того, чего надлежит добиться. Слова эти, при должном числе повторов и вариаций, незаметно прорастают в слушателе как его собственные установки, программы действий. Например, слово «смертный», повторенное девять раз вот в этом отрывке из диалога с аудиторией.

– Итак, смертный, чего ни добивайся, к чему ни стремись, как ни поверни, цель твоей жизни, всегдашняя цель – удовольствие. Еда, вино, соитие, упражнение мышц, дружеская беседа, игра мысли, красота, слава, богатство, власть – все это дает удовольствие, удовлетворение. Счастье есть сумма удовольствий. Верно ли, смертный?

– Верно! – отзывается множество голосов.

– А скажи, смертный: много или мало удовольствия от своей жизни ты получаешь? Много ли счастья или мало его?

– Мало! – дружно отзываются голоса.

– Часто ли счастье недостижимо для тебя?

– Часто!

– Часто ли удовольствия обманывают тебя? Надеешься на лучшее, получаешь худшее – часто ли, смертный?

– Часто…

– Чего больше в твоей жизни, смертный – удовольствий или страданий?

– Страданий…

– Хочешь ли знать, как от страданий освободиться?

– Хочу! Хочу…

– Так вот, говорю тебе, смертный: от страданий освобождает спокойствие души. Знаешь и сам: есть страдание – нет спокойствия. Есть спокойствие – нет страдания. Ты согласен?

– Согласен!..

– Скажи мне теперь, смертный, можно ли достигнуть спокойствия, если страдание сильно, невыносимо сильно? Если жизнь твоя – сплошная беда, череда разочарований, обманов, – может ли душа быть спокойной?