Сократ и афинская демократия - Зберовский Андрей Викторович - Страница 85

Мелет: И они тоже.

Сократ: И члены Совета?

Мелет: Да, и члены Совета.

Сократ: Но, в таком случае, не портят ли юношей те, что участвуют в Народном собрании? Или и те тоже, все до единого, делают их лучшими?

Мелет: И те тоже.

Сократ: По–видимому, кроме меня, все афиняне делают их добрыми и прекрасными, только я один порчу. Ты это хочешь сказать?

Мелет. Как раз это самое».

Дальше Сократ приводит житейское наблюдение о том, что обычно на лошадях ездят все, но улучшают лошадей только немногие, которые являются именно знатоками верховой езды, и это означает, что высказывание Мелета неправильно; такого, чтобы все улучшали афинских юношей, а портил их только Сократ, быть не может даже в принципе! Однако Мелет понимает, что Сократ является специалистом в проведении именно таких вот аналогий и предусмотрительно не втягивается в дальнейший разговор на эту тему.

И тогда Сократ (с нашей точки зрения ошибочно) ставит перед Мелетом предельно жесткий вопрос и получает на него такой же предельно жесткий и однозначный ответ.

«Сократ: …Ну вот. А привел ты меня сюда как человека, который портит и ухудшает юношей намеренно или ненамеренно?

Мелет: Который портит намеренно» [13].

Итак, перед нами два диалога Сократа с двумя своими обвинителями на суде. Сомнений в том, что оба этих диалога являются историческими, нет: «Апология Сократа» была записана и опубликована Платоном непосредственно после суда, в то время, когда многие афиняне еще слишком хорошо помнили сам ход процесса и сами выступления Сократа, и потому Платон вероятнее всего воспроизвел диалог Сократа и Мелета практически слово в слово. И, как уже говорилось выше, в личном знакомстве и личном конфликте между Сократом и Анитом как раз из–за вопроса, связанного с общением Сократа с сыном Анита, также не приходится сомневаться — все это надежно зафиксировано в античных источниках.

Поэтому, сопоставляя сейчас высказывания и Анита, и Мелета по поводу того, можно ли учить молодежь добродетели и кто же именно в демократических Афинах может являться таким учителем, легко можно увидеть полное тождество тех двух людей, которые (как бы мы к ним ни относились) фактически взяли на себя функции озвучить представления широких слоев демоса в этом вопросе. И можно увидеть, что Анит и Мелет абсолютно едины в следующем:

Во–первых, научить молодежь добродетели управления своим домом и своим полисом и теоретически и практически все–таки можно.

Во–вторых, совершенно любой гражданин Афин (и член Народного собрания и Народного суда и даже просто зевака на процессе) в состоянии быть хорошим учителем для юношества, в том числе и учить тому, каким образом управлять государством.

В-третьих, ни самих граждан, ни подрастающую молодежь специально учить управлению государством вообще не требуется: достаточно того, чтобы они просто общались с более старшими политиками Афин, попросту говоря, со взрослыми, и постепенно обучались искусству управления полисом… вообще этому не учась.

Таким образом, из контекста разговора следует, что все высказывания Сократа и софистов о том, что молодежь нужно готовить к выполнению управленческих функций каким–то специальным образом и, в случае с софистами, даже платить за это довольно большие деньги, оказываются не просто ненужными, но и по сути мошенническими: ведь брать деньги за обучение тому, чему может научить любой достойный гражданин — это примерно то же самое, что брать деньги за обучение ребенка хождению или дыханию тем воздухом, которым дышат все и который не принадлежит никому.

И потому Сократ совершенно напрасно пытался добиться того, чтобы его будущие обвинители Анит и Мелет признали, что кто–то из афинян не может воспитывать юношество — равенство во всем, в том числе и в праве учить юношество управлению родным полисом, было именно чертой демократического полиса. Таким образом, позиция и Анита, и Мелета явно была следствием того вышеописанного нами всеобщего убеждения, что управление полисом — вещь в принципе несложная, производная от управления личным хозяйством. А раз так, то и выделять какую–то особенную общественую группу, которая сначала бы специально училась искусству управления, а затем стремилась бы получить власть и тем самым объективно лишить этой власти все остальное, якобы «неподготовленное» гражданство — данный подход был однозначно оппозиционным, идеологически вредным и подлежал в демократических полисах обязательному осуждению.

Таким образом, очевидно: с виду вполне безобидно–теоретическое педагогическое мнение Сократа о том, что афинский демос не в состоянии учить юношество искусству управления государством, на самом деле умаляло возможности и даже осуждало целую социальную группу — демос и потому являлось социально опасным. Предрекая же дальнейшее снижение качества управленцев из того социального слоя, что после свержения тирании Тридцати являлся в Афинах гегемоном, тем самым Сократ утверждал и скорое политическое падение системы афинской демократии. Что было в Афинах того времени не просто заявлением политическим, но и прямо намекало на возвращение недавно свергнутого демосом политической диактутуры «тридцати тиранов», как раз учеников самого Сократа. А поскольку данные мрачные оценки и предсказания Сократа активно им тиражировались и популяризировались, становились частью общественного сознания, они объективно могли использоваться оппозиционными демосу социальными слоями богачей и аристократов для ведения ими той идеологической борьбы, что всегда предваряет открытую схватку за власть [14].

Анализ платоновских произведений «Менон» и «Апология Сократа» однозначно свидетельствует, что в самом конце V века до н. э. ситуация вокруг деятельности Сократа все больше накаляется. Афинское демократическое общество все больше понимает, что под безобидными и внешне отстраненными оценками и идеями Сократа чаще всего скрывается легкочитаемый такой социальный подтектс, который к этой господствующей демократии был совершенно явно недружественным.

Нет сомнений в том, что сам великий афинский философ прекрасно понимал, что время его жизни неумолимо сокращается. Однако, ввиду своего в целом уже пожилого возраста, Сократ не только не пытался скрыть своего недовольства политической гегемонией демоса, но и откровенно выставляет его напоказ во все новых и новых диалогах. В этой постепенно сгущающейся вокруг Сократа атмосфере его социально–политического неприятия демосом, для открытого преследования философа недоставало только «искры» — такого события, которое характеризовало бы антиобщественную деятельность Сократа уже не только как философа, но и как личность. И эти события уже не заставили себя ждать: тирания Тридцати и личный конфликт Сократа с высокопоставленным демократом Анитом были совсем рядом…

Переходя же в своем исследовании к осмыслению трагического финала Сократа, тем не менее, следует задаться еще одним вопросом, прямо вытекающим из материала, рассмотренного в данной главе: почему, работая в Афинах одновременно с Сократом, будучи беспощадно критикуемыми афинянами, тем не менее, софисты так и не стали фигурантами столь общественно значимых судов, каким стал процесс над Сократом? Об этом мы и поговорим в следующей главе.

Выяснив в предшествующей главе, что Сократ считал демос принципиально не способным учить и учиться искусству управления обществом, и тем самым вступал в явное противоречие с общепринятой демократической установкой на то, что этому вообще не следует специально учить, для полноты научной картины, следует ответить еще на два логически вытекающих отсюда вопроса.

Вопрос № 1. В чем сходство и различие взглядов Сократа и взглядов софистов на вопрос о сущности власти и на то, следует или не следует учить искусству управления специально и можно ли научить этому в принципе.