Ночь за нашими спинами - Ригби Эл - Страница 45

– Я отстраняю вас от управления Городом до собрания Думского комитета. Обоих. Ясно?

Но ни один из двоих не обращает на Бэрроу никакого внимания. Вытирая подбородок, Глински, которого Дэрил пытается удержать за плечо, обводит нас взглядом. Затем он снова смотрит на Гамильтона.

– Именно поэтому гарнизон он получит через мой труп!

– Подотрись своим гарнизоном. – Тяжело дыша, Гамильтон поправляет воротник рубашки, заталкивает за него выбившуюся цепочку с крестиком. – Надоело. Почему каждый раз на мировую иду я?

– На мировую? – «Единоличник» резко сбрасывает с плеча руку Дэрила, но продолжает стоять на месте. – Когда пишешь, как я держу людей в заложниках?

– Я в глаза не видел этой газеты! И если бы я не знал, что ты вправе публиковать любую дрянь абсолютно открыто, я подумал бы, что она твоя! Там были оскорблены мои…

– Как ты хорошо меня знаешь…

Голос Глински не выражает никаких эмоций. Он идет к столу, берет чей-то бокал и залпом выпивает вино. Мы все напряженно следим за ним, а он опять делает два шага к Гамильтону и останавливается. Усмехается, продолжая говорить:

– Мне нравится ваша боль. Нравится ваш страх. Я чудовище, чудовищнее всей твоей боевой своры, ходящей сквозь стены и пьющей кровь. Черт… – Он тихо смеется. – Прекрасно! Спасибо, «наша надежда», наш «горьковский буревестник свободы»… Да?

Эти двое стоят в центре круга. Мне хочется заглянуть в лицо Гамильтона – но со своего места я вижу только его затылок. «Свободный» молчит, «единоличник» делает еще шаг и, схватив за его воротник, тянет поближе:

– Подумай хорошенько… кто тебя им сделал?

Он разжимает руку, разворачивается и, ни на кого не глядя, выходит прочь.

– Прекрасно посидели… надо повторить.

Шеф смотрит в темное окно. Виноградина, которую он все это время держал в руке, раздавлена, сок течет по пальцам. Вытершись салфеткой, Львовский окликает Вэнди и Дэрила.

– Осмотрите пространство вокруг ресторана. Остальные – за мной.

Он встает, кивает всем на прощание и жестом велит нам подойти.

– Погодите, Дмитрий! – пытается остановить его мэр. – Мы еще…

Но «единоличники» также направляются к выходу. Мэр опускает руки.

– Как угодно. Хороните своих мертвецов.

Я смотрю на его лицо – оно бледное, на висках проступили вены, крылья носа раздулись. Мне стыдно. Мы снова… его подвели.

– Простите.

Я произношу это почти шепотом, не поднимая глаз, и вслед за остальными выхожу из зала. У меня снова болит спина. Там, где когда-то отрастали крылья и где касалась широкая ладонь.

Мы с Элмайрой сидим перед рядами экранов и наблюдаем за городом. Целый день настолько тихо и пусто, что от наших взглядов не ускользает ни одна кошка и ни одна мышь.

Безлюдно на открытой главной площади. Никого около банков. Даже возле отстраивающегося штаба «свободных» почти не видно рабочих. Только на рынке довольно много народа: все закупаются, готовясь к скорому Дню города. Это один из наших немногих праздников, не считая Рождества, Первомая и Дня благодарения, что-то вроде масштабного дня рождения. Интересно, если бы на него дарили торт, он был бы черным?

Я прокручиваю эту идею в голове, в деталях представляю черный торт и мысленно украшаю его такими же черными погребальными свечками. Все равно больше нечем заняться. Элмайра молчит. Она имеет право на плохое настроение, и я даже не пытаюсь ее расшевелить.

В тот вечер шеф недолго пробыл с нами. По пути к штабу он был так зол, что никто не решился с ним заговорить. Когда мы пришли, он отвесил Элмайре затрещину – это совершенно случайно заметила только я. И только я слышала его шипение:

– Что, пожалела?

Потом он наорал на вернувшихся Вуги и Джона. Якобы они должны были проследить, чтобы к ресторану никто не приближался, но… как? В ряд ли бы удалось так просто поймать того, кто так мастерски рушит одну нашу опору за другой.

Когда Львовский ушел, Элмайра с алеющим следом на щеке прошла в дом, повесила куртку в шкаф и позвала меня на кухню пить чай. Она старалась быть веселой, но получалось неважно. Вскоре Элм пожелала мне спокойной ночи. По пути к себе я немного постояла возле ее комнаты, но всхлипываний из-за двери я не слышала.

Следующие дни прошли в относительном спокойствии. А вот сегодняшнее утро опять началось необычно: в штаб прислали большую картонную коробку, аккуратно обернутую голубой клейкой лентой.

Я не сомневалась: внутри окажется чья-нибудь отрезанная конечность или в крайнем случае бомба – что, по мнению мистера Сайкса, зарядит нас бодростью перед началом тяжелого рабочего дня похлеще, чем «суперкофе Макиавелли с имбирем и кардамоном». Сайкс ведь обещал мне по телефону некую «посылку» и уже нехило с ней запоздал…

Нога, рука, голова? Еще какой-нибудь интересный орган? Но в коробке лежала всего лишь миниатюрная карусель, завернутая в несколько слоев бумаги.

Чудесная игрушка с блестящей эмалью и камешками, тяжелая, как хороший дробовик. Я видела похожую, когда мы патрулировали с Вэнди и проезжали мимо крутой ювелирной мастерской. Помнится, тогда я притормозила и долго не отлипала от витрины, чувствуя себя глупым, но счастливым ребенком.

Наша игрушка была похожей, но все же другой. Немного круче. Каждая фигурка изображала кого-то из нас, даже Хан сидел на вороном жеребце, а лошадка Вуги была аккуратно вырезана из озерного жемчуга. Приложенная записка была на английском и состояла лишь из одной фразы.

«Long live the heroes»[7].

Дэрил, пришедший от карусели в дикий восторг, сразу водрузил ее на каминную полку. Я подошла и тоже стала любоваться. Так увлеклась, что даже пропустила начавшуюся ссору.

– Убери эту дрянь. – Элмайра цепко схватила меня за плечо. – Слышишь? Вуги нет, некому проверить, что внутри.

Дэрил схватил карусель и поднес к уху. Некоторое время он внимательно слушал, а потом усмехнулся:

– Уймись, чокнутая. Не тикает.

– Не все бомбы тикают. И более того, не всем нужно взорваться, чтобы убить.

Он только закатил глаза и бережно вернул карусель на место, намеренно поставив ее так, чтобы на видном месте была его собственная фигурка, сидящая верхом на льве.

– Смирись, детка. Нас кто-то любит. Возможно, это благодарность от «свободных»?

– У Джея нет таких денег.

– Я тебя умоляю…

Элм разглядывала свою миниатюрную копию, оседлавшую дракона. Подруга явно колебалась. Я видела, что игрушка ей понравилась, и все же…

– Дэрил, мне даже любовники не дарят такие дорогие вещи. Это…

Грин посмотрел на часы и спохватился:

– Пора на патрулирование. Хан, идем! Центр вместе, а потом ты двигаешь на Юг.

Шеф совершил непростительную ошибку. Хан не переносит Дэрила и никогда не воздерживается от шуток в его адрес. Даже пара минут вместе для них пытка, что говорить о целом участке патрульного маршрута…

На этот раз он, смерив Грина взглядом, поинтересовался:

– Ты имел в виду команду «фас» или «к ноге»?

– Я имел в виду, что мне приходится ждать тебя!

Пират быстро обменялся ухмылками с Элм и покинул комнату. Мы наконец-то остались вдвоем. и время тянется удивительно медленно.

– Какая ты красавица… – Элм показывает на фигурку.

Меня и вправду неплохо сделали. Я сижу верхом на грифоне или какой-то похожей мифической твари – орлиная голова, львиные лапы. А какое у меня личико…

– Ты тоже. У тебя неплохая грудь.

Она тихо смеется.

Я прикрываю глаза. Черт, как же плохо я сегодня спала, как все мерзко в целом. Все эти неудачи Гамильтона, наши провалы… Шеф говорил, что сегодня вызовет Глински еще на один серьезный разговор. Но какие могут быть разговоры, особенно после…

Мне нравится ваша боль. Нравится ваш страх.

– Когда, – спрашиваю я, зевая, – вернется Львовский? Или он уже вернулся?