Если посмотреть вокруг - Дмитриев Юрий Дмитриевич - Страница 12

И, наконец, еще один нос — нос комара.

Бывает так иногда: только войдешь в лес — сразу над тобой появляется туча комаров. Откуда они взялись? Ведь не могли же они собраться и ждать появления человека в каком-то определенном месте. Конечно, не могли. И не ждали. Летали себе по лесу, и все. И вдруг почувствовали: идет человек. И сразу со всех сторон бросились на него. Но почувствовали комары не запах, а тепло. Комариный нос так устроен, что чувствует тепло человеческого тела, тепло дыхания. И чувствует за два-три, а то и за пять километров. При этом комары могут отличить тепло человеческого дыхания и тела от тепла звериного!

Так что у бабочек носы хороши, но и у других неплохие!

А правда — почему?

Но прежде чем ответить на этот вопрос, давай вспомним, что такое звук. Звук — это колебание воздуха. Если ты закрепишь один конец тонкой упругой металлической полоски, а другой конец слегка отогнешь и потом отпустишь, полоска задрожит, и ты услышишь звон или жужжание. Чем сильнее будет дрожать пластинка, чем чаще она будет колебаться, тем выше, то есть тоньше, будет звук. Но звучит не сама полоска — она колеблет воздух, и эти колебания мы слышим. Чем колебания чаще, тем звук выше, чем реже — тем звук ниже. Если твоя полоска будет колебаться еле-еле, мы ничего не услышим, потому что не всякое колебание воспринимает человеческое ухо: есть нижний предел и верхний. Нижний — 16 колебаний в секунду, это очень низкий бас; верхний — 20–30 тысяч, это совсем тоненький писк.

Теперь представь себе, что вместо полоски у тебя крыло летящего насекомого. Оно ведь колеблется, колеблет воздух. Обращал ли ты когда-нибудь внимание, что полет дневных бабочек мы не слышим? Они не жужжат и не пищат. И не удивительно, они ведь очень редко машут крыльями. Махаон, например, делает 5–6 взмахов в секунду, брюквенница — 6–7, траурница — 10. Таких колебаний человеческое ухо почти не воспринимает. Ночные бабочки машут крыльями гораздо чаще. Например, совки и бражники делают примерно 50 взмахов в секунду. И когда такие бабочки пролетают недалеко от нас, мы слышим низкое гудение. Гудит и навозный жук. Он сравнительно медленно машет крыльями — 85–90 раз в секунду, и мы слышим его низкий голос. Шмель тоже басит — и он не очень-то быстро машет крыльями. А вот муха уже жужжит — ее крылья проворнее, и делает она ими до 320–330 взмахов в секунду. Значит, чем чаще машет насекомое крыльями, тем звук выше. Ну, тогда понятно, почему комар издает такой тонкий, пронзительный писк: ведь он, пожалуй, чаще других насекомых машет крылышками — некоторые виды комаров делают в секунду до 1000 взмахов. Вот, оказывается, почему шмель жужжит, а комар пищит. Поняв, почему одни насекомые жужжат, а другие пищат, ученые обратили внимание и на то, что жужжание и писк у одних и тех же насекомых не всегда одинаковые. И тут выяснилось, что крылья насекомым служат не только для полета, но и для того, чтоб общаться друг с другом. Например, по жужжанию крыльев комар может определить, кто летит — самка или самец. Спасаясь от опасности, комары пищат иначе, чем при спокойном полете. И другие комары, услышав этот писк, воспринимают его как сигнал опасности и даже стараются убраться подальше.

Через день я снова приехал в лес и пошел по знакомой уже тропинке. Но едва я сделал несколько шагов, как остановился и чуть было не начал протирать глаза — настолько необычная картина развернулась передо мной. Весь лес был усыпан миллионами крошечных, но очень ярких, переливающихся и сверкающих всеми цветами радуги лампочек. Это была настоящая иллюминация. Только иллюминацию обычно зажигают вечером, когда темнеет, а эти лампочки зажглись рано утром. Потому что это, конечно, были не электрические лампочки, подвешенные на проводах, а капельки росы, висевшие на паутинках. Они блестели и переливались в лучах восходящего солнца, как настоящие цветные лампочки, а может быть, еще красивее. Глядя на эту иллюминацию, я вдруг вспомнил про пауков, которые очень мешают японским телеграфистам.

В Японии пауки нередко натягивают свои сети между телеграфными проводами и землей. Когда утром на паутину попадает роса, это, наверное, очень красиво — вроде сегодняшней иллюминации в нашем лесу. Но телеграфисты совсем не рады такой иллюминации: из-за нее телеграфные аппараты не работают. Дело в том, что мокрая паутина становится очень хорошим проводником тока, и электрические сигналы, добегая до того места, где паутина соединяет провод с землей, просто уходят в землю. Аппараты в это время бездействуют, зато активно действуют рабочие: они идут вдоль телеграфной линии и щетками на длинных ручках сметают паутину. Это помогает ненадолго: утром следующего дня повторяется то же самое — пауки опять устраивают «заземление».

Японские телеграфисты очень не любят пауков. Да только ли японские телеграфисты?

Если говорить честно, наверное, не много найдется людей, которые не испытывают неприятного чувства при виде этого восьминогого существа.

Одна из причин нелюбви людей к паукам — их странная внешность. Другая, очевидно, заключается в том, что люди очень мало знают о пауках и выдумывают о них невероятные истории, приписывают паукам очень много лишнего.

Вот, например…

В одной старинной книге я прочитал: «Паук останавливает приступы перемежающейся лихорадки, если его раздавить и приложить к ладони или к обоим вискам или же если его живым запереть в ореховую скорлупу и повесить на шею или на руку больному. Паутина его вяжущая, целительная, укрепляющая; будучи приложена к ранам, она останавливает кровотечение и предупреждает воспаление; ее употребляют при порезах…» В деревнях раньше паутину считали чуть ли не лекарством ото всех болезней. С другой стороны, паукам приписывали причину болезни скота.

Но все это пустяки по сравнению с тем, что до сих пор немало людей считают всех пауков без разбора ядовитыми, думают, что их укус если и не смертелен, то, во всяком случае, может принести много неприятностей.

Конечно, ядовитые пауки существуют. Один из таких — каракурт. Есть у него и другие имена — черный волк, черная смерть. Каракурт действительно страшный паук. Крошечная капелька его яда — одна стотысячная грамма, ее даже разглядеть невозможно — может убить верблюда или человека. Раньше, когда люди не знали противоядия, гибло до трети верблюдов, укушенных каракуртом. Гибли лошади и коровы, умирали люди. Каракурт и сейчас приносит много бед.

Живут каракурты в жарких странах. У нас они встречаются в Крыму, на Кавказе, в Средней Азии и на юге Украины.

Среди рассказов о необычных поступках и свойствах пауков есть и легенды о том, будто бы они очень любят музыку. Рассказывали, даже писали в газетах и книгах, что едва кто-нибудь начинал играть на скрипке, арфе или каком-нибудь другом инструменте, как из своего убежища появлялся паук, спускался на паутинке и внимательно слушал игру. И едва игра прекращалась, паук прятался. «Музыкальная история» пауков знает даже такой случай. В Брюсселе, в одном из концертных залов, жил большой паук. О его присутствии никто не подозревал до тех пор, пока в Брюссель не приехал знаменитый русский пианист Антон Рубинштейн. Как только Рубинштейн садился за рояль и брал первые аккорды, паук спускался и усаживался на крышке рояля. Когда музыка прекращалась, паук исчезал, снова звучала — опять появлялся. И так было все время, пока гастролировал Рубинштейн. Ни до Рубинштейна, ни после его отъезда паук больше не показывался. Неужели он был такой большой знаток музыки, что оценил блестящего пианиста? И вообще, в конце концов, что же это за пристрастие пауков к музыке?!