Если посмотреть вокруг - Дмитриев Юрий Дмитриевич - Страница 13

Ученые решили разобраться во всем этом и на первых порах выяснили, что пауки — глухие. Во всяком случае, слуховых органов у них пока не обнаружено. Да, но музыка?!

На минуточку забудем о пауке и вспомним, когда именно дребезжат стекла. Допустим, неподалеку раздался взрыв. Зазвенели стекла. Взрыв «толкнул» воздух, воздух ударил в стекло, и оно зазвенело. Звук — это колебание воздуха. Когда человек говорит, он колеблет воздух, эти колебания попадают на нашу барабанную перепонку, и мы слышим. Мы уже говорили о том, что такое звук и когда бывают низкие звуки, когда высокие.

А теперь еще один пример. Допустим, в комнате стоят два рояля. Если взять какую-нибудь ноту на одном рояле, то тихонечко ответит та же нота другого рояля. Струна первого рояля заколебалась — заколебался воздух. Эти колебания дошли до второго рояля.

Теперь вернемся к паукам. Паук сидит в своем убежище на сигнальной паутинке — о ней мы еще поговорим. Колебания этой натянутой, как струна, паутины сообщают пауку, что в его сети попалась добыча, и он вылезает, чтоб посмотреть или схватить ее. Но добычи нет. А струна-паутинка задрожала потому, что заставил ее колебаться звук, издаваемый музыкальным инструментом.

Теперь становится понятным, почему паук не всегда и не все инструменты «слушает»: надо, чтоб в его сети была такая паутинка, которая могла бы производить столько колебаний в секунду, сколько колебаний производит струна скрипки, рояля или арфы. Будет такая паутинка — и паук вылезет «слушать» музыку. А вот еще одна интересная «музыкальная история», связанная с пауками.

Есть такой паук — тарантул. Это совсем не ядовитый паук и вовсе не опасный, но большинство людей даже сейчас убеждены в его ядовитости, в том, что он гораздо опаснее всех прочих пауков. Много столетий считалось, что укус тарантула вызывает особую болезнь — «тарантизм». У больного тарантизмом начиналась лихорадка, озноб, боль во всем теле и вместе с тем появлялось желание смеяться, танцевать.

Вылечиться от укуса тарантула можно было лишь одним — музыкой. Врач являлся к больному вместе с музыкантами или — если умел — сам брал скрипку и начинал играть быстрый, веселый мотив. Больной вставал с постели и начинал танцевать. Считалось, что яд тарантула «выделяется с выпотением, являющимся при танце». Поэтому чем быстрее и дольше танцевал больной, тем успешнее шло выздоровление. Составлялся даже список музыкальных произведений, которые имели «лечебные свойства». На заглавном листе нот указывалось их назначение. Но подходящих мелодий было все-таки мало, и постепенно начали сочинять специальные — для излечения от тарантизма. Они так и назывались — тарантеллами. Это были быстрые, веселые мотивы, под которые хорошо танцевалось. Постепенно они полюбились людям, и музыканты стали их исполнять не только у постели больных, но и на свадьбах, именинах, разных деревенских праздниках. И люди веселились под эту музыку. Так родился веселый народный итальянский танец тарантелла. Люди, которые сейчас танцуют его, вряд ли знают, что когда-то он был лишь средством от укуса «ядовитого» паука тарантула.

Все эти истории я вспомнил, отправляясь на встречу с пауками. И решил рассказать их своим восьминогим собеседникам. Но первый же паук-крестовик (его имя я узнал по светлым пятнышкам на спине, расположенным крестообразно), встретившийся мне в лесу, отказался слушать рассказы.

— Зачем нам все эти истории, все эти легенды? Правда о нас интереснее любых легенд. Вот я слышал, стрекозы и бабочки хвастались своими глазами. А ты думаешь, о наших глазах нечего сказать? Правда, они не такие зоркие, как у стрекозы или бабочки, зато у нас восемь глаз!

— Восемь ног и восемь глаз?

— Вот именно, можешь посмотреть сам. — И он повернулся ко мне так, что я и правда увидел восемь глазков разной величины.

— Конечно, у стрекозы их тысячи. Но чтоб убедиться в этом, надо поймать стрекозу, потом найти сильное увеличительное стекло… А у нас вот, пожалуйста, любуйся! Восемь глаз! У кого еще найдешь такие? Ну ладно, — прервал он сам себя, — глаза глазами. А вот вы там, я слышал, рассуждали насчет полетов, насчет крыльев. Мы, пауки, — бескрылые, а в покорении высоты нам нет равных в мире! Думаешь, хвастаю? А что бы ты сказал, если бы забрался на высоченную гору — например, километров семь с половиной, где, кажется, вообще нет ни одного живого существа, и встретил бы кого-нибудь из восьминогих?

— Я бы удивился, конечно, и спросил бы: а чем, братцы, вы тут питаетесь, как вы тут живете, если больше никто тут не обитает?

— Плохо, живем, — ответили бы пауки-альпинисты, — питаемся лишь тем, что ветер приносит. И нередко очень подолгу голодаем. Но это неважно. Важно, что мы — самые высотные жители земли! Однако и это не самое интересное у нас, пауков. Вот! — Он поднял ногу и потряс ею.

Я посмотрел вверх.

— Не туда смотришь! На ногу смотри! Вы там рассуждали о разных ногах — я слышал. У вертячки, мол, хорошие ноги, и у стрекозы, и у бабочки. А про наши ноги даже не вспомнили. А между прочим, ученые люди, инженеры, профессора и даже, слыхал я, академики, очень хотят понять, как устроены наши ноги.

— Они отрываются! — обрадовался я, вспомнив паука-сенокосца.

Этого сенокосца все, конечно, видели. У него круглое мягкое тельце, окруженное со всех сторон длинными ногами. С какой стороны ни сунется враг, обязательно наткнется на ногу. Схватит за ногу, а она — отломится. И начнет сгибаться и разгибаться, будто траву коса косит. Пока враг будет возиться с этой «косой», сам сенокосец на семи ногах удерет. Это единственный способ защиты сенокосцев.

— Значит, ты говоришь про ноги сенокосца? — повторил я.

— Подумаешь, ноги сенокосца, — презрительно сказал крестовик, — ничего в них нет особенного! Он хоть и близкий наш родственник, все-таки не настоящий паук. Если уж говорить о способах защиты, то есть немало настоящих пауков, которые защищаются еще интереснее. В жарких странах, например, живет паучок-бокоход. Если сенокосец теряет ногу, как ящерица хвост, то бокоход мизумена меняет окраску как хамелеон. Он караулит свою добычу в лепестках цветка. Ему надо, чтоб мухи или другие насекомые не замечали его. Вот он и приспосабливается к цветку. Если цветок белый, то и паук на этом цветке белый, желтый цветок — и паук желтый. А если белому пауку вздумается переселиться, например, на желтый цветок, то и окраска его скоро станет желтой. Переселится паук обратно — и опять из желтого станет белым. Вот так! И все-таки даже это умение пауков перекрашиваться ерунда по сравнению с достоинствами наших ног. Вот, смотри! — Он снова поднял ногу и несколько раз согнул и разогнул ее. — Многие пауки очень быстро бегают. А есть такие, которые еще и здорово прыгают, например, пауки-прыгуны. Они небольшие — сантиметр в высоту. А прыгают вверх на 10 сантиметров! Если бы человек мог так прыгать — в десять раз выше собственного роста, — он перескакивал бы пяти-шестиэтажный дом!

— Значит, у вас на ногах сильные мускулы? — догадался я.

— Вот! Вот в том-то и дело, что никаких мускулов у нас нет! Никаких! Наши ноги — это трубки. Да, да, простые трубки. Ну представь себе резиновый шланг. Ну хотя бы такой, из которого поливают улицы дворники… И вот этот шланг лежит согнутый. Воды в нем нет. А потом вдруг с силой впускают в него воду. Что станет со шлангом?