Страховщик - Литтл Бентли - Страница 14

– Папа! – плакала Мишель.

– Папочка! – а это Деб.

Но где же Нэнси? Брайан выпрямился, пораженный леденящим ужасом. Начал оглядываться, во весь голос звать жену; понимал, что нельзя так пугать детей, но не мог остановиться – был слишком напуган.

– Нэнси! Нэнси!! Нэнси!!!

Она не отзывалась.

– Присмотрите за ними, – бросил он миссис Чайлдисс и кинулся бежать вокруг дома, на задний двор, громко выкрикивая имя жены, отчаянно ища глазами хоть какие-нибудь ее следы. Проклиная себя за то, что ее не спас.

И увидел страхового агента.

Тот стоял возле разбитого кухонного окна, из которого рвались на волю языки пламени. В длинном плаще, вроде тренчкота, и в мягкой фетровой шляпе. Похож на детектива из старых фильмов, не в первый раз мелькнуло в сознании у Брайана. Тем не менее старомодный наряд смотрелся на нем вполне уместно – и Брайану впервые пришло в голову, что страховщик выглядит как… как пришелец из другого времени.

Или из другого мира.

– Ай-яй-яй! – сокрушенно протянул страховщик. И, помолчав, повторил: – Ай-яй-яй!

У Брайана мелькнула абсурдная мысль: в первый раз он слышит, как кто-то говорит: «Ай-яй-яй!» Такие междометия употребляются в книгах, но часто ли мы произносим их в реальности? И действительно, в устах страховщика «ай-яй-яй» отдавало кривлянием, злым издевательством.

У его ног лежало скорченное, обгорелое тело Нэнси.

Брайан пошатнулся, словно от удара под дых.

– Нет! – воскликнул он.

– Да.

– Не может быть!

– Боюсь, все именно так.

– Я же хотел завтра заплатить! – отчаянно завопил Брайан. – Уже и чек подписал! Чек у меня в бумажнике!

– Очень жаль, – ответил страховщик. – Очень, очень жаль, что вы не заплатили вовремя.

Брайан рухнул наземь рядом с женой. Она обгорела до неузнаваемости, однако была еще жива. Хотя ее обнаженные мышцы конвульсивно содрогались, с изуродованных губ не слетало ни звука. Она умирала в мучениях – и в полной немоте, не в силах даже крикнуть; это было всего страшнее. Брайан хотел обнять ее, прижать к себе, но понимал, что это принесет ей лишь новые муки.

– Не-е-е-ет! – вскричал он и захлебнулся рыданиями.

Страховщик вежливо приподнял шляпу и повернулся к улице, туда, где сквозь переплетение ветвей виднелись огни подъезжающей пожарной машины.

– Было очень приятно с вами работать.

Шло время.

В IT-отделе окружной администрации освободилось место, и Ханту предложили перевестись. К общему удивлению, он отказался. Странное дело – обнаружил, что любит свою работу. К тому же их с Бет зарплаты вполне хватало на двоих, даже с избытком, так что не было причин ничего менять.

«Такое впечатление, – думал порой Хант, – что до развода я прожил одну жизнь, а сейчас живу совсем другую. Тогда я обитал в большом собственном доме в Южной Калифорнии, занимал довольно высокооплачиваемую должность в многонациональной корпорации, а теперь живу у своей подружки и обрезаю деревья на муниципальной службе… И самое странное, – мысленно продолжал он, – что мне это нравится!»

Да, новая жизнь пришлась ему по душе. Хант никогда не был сторонником «возвращения к природе» в духе Торо, мечтателем о небывалом золотом веке в лесах и полях, однако работа на свежем воздухе, под бескрайним небом пустыни радовала его и придавала сил. Особенно после многих лет в Лос-Анджелесе, где «ясным днем» считается день, когда сквозь смог еле-еле проглядывают вершины ближайших гор.

А еще Ханту пришлась по душе его бригада.

Почти сразу после увольнения выяснилось, что бывшие сослуживцы для него чужие. Нет, неприятных людей на работе не было, он со всеми ладил, но ни с кем по-настоящему не сблизился и тем более не подружился. Раньше он этого как-то не осознавал. Приходишь на работу, обмениваешься приветствиями и новостями, с кем-то болтаешь в перерыве, с кем-то идешь на ленч – и, лишь вырванный из этой среды, замечаешь, что все эти люди тебе никто, как и ты им.

А вот с Эдвардом и Хорхе – совсем другая история. Они и вправду подружились. Ходили друг к другу в гости, задерживались после работы, чтобы пропустить по рюмочке, отдыхали вместе по выходным. Больше всего удивляло и Ханта, и Джоэла, насколько Эдвард и Хорхе не соответствуют привычным стереотипам о «рабочем классе». Эдвард обожал классическую музыку. Не просто знал десяток популярных мелодий, а был настоящим фанатом и знатоком. И слушал не только мейнстрим, но и каких-то новейших композиторов – Монк, Ленца, Райха, Андриссена, – о которых Хант прежде и не слыхивал. Хорхе читал больше, чем любой из знакомых Ханта, причем не стандартные бестселлеры, а каких-то загадочных южноамериканских авторов, еще даже не переведенных на английский. Удивительное дело: эти двое рабочих – больше интеллектуалы, чем сам Хант, или Джоэл, или кто-нибудь из «белых воротничков»! Хотя сами «белые воротнички», разумеется, ни за что бы в этом не признались.

Сын библиотекаря и учительницы, Хант вырос в замкнутом интеллигентном мирке; он честно старался усвоить демократическое мировоззрение, хотя в глубине души все-таки верил, что пропасть между классами почти непреодолима, что образованный человек отличается особыми свойствами и вкусами, каким просто неоткуда взяться у необразованных сограждан, занятых физическим трудом. Новая работа вычистила у него из головы этот мусор и заставила понять: предрассудки в самом деле именно так несправедливы и вредны, как о них рассказывают.

Да и сама работа оказалась по-настоящему увлекательной. Округ Пима велик и полон разной растительности, так что Хант со своей бригадой постоянно работал в новых местах. Конечно, у них было что-то вроде расписания – список мест в городе, требующих регулярного ухода и присмотра, – однако как минимум пару раз в месяц Хант с товарищами отправлялся по безлюдным дорогам в какие-то дальние закоулки, где никогда прежде не бывал.

Самым странным из этих новых мест стала «тюрьма».

По крайней мере, так называли ее Эдвард и Хорхе. Что это такое на самом деле – никто не знал. Располагалась она на юго-восток от Тусона, вблизи старого города, на краю давным-давно пересохшего пруда, заросшего травой и мескитовыми деревьями. Засуха прошлого года сделала район пожароопасным, и им поручили спилить сухостой, чтобы другая бригада на следующей неделе его вывезла.

Однако сперва Эдвард и Хорхе повели Ханта по крутой тропе вниз по склону. Спутанная колючая трава здесь вздымалась по пояс, и среди буйных зарослей возвышалось странное каменное строение, размером чуть больше деревенского сортира. Без окон – лишь ржавая решетчатая дверь навеки застыла полуоткрытой. Стены изнутри поросли мхом, каменный пол, влажный и скользкий, покрылся какими-то водорослями, словно в глубине под каменной будкой пробивалась из-под земли вода.

– Совершенно непонятно, что это такое и зачем оно здесь, – пояснил Хорхе. – Ясно, что «тюрьма» старая – должно быть, одних лет со старым городом; но в те времена она должна была быть под водой.

Эдвард приналег на дверь. Та не поддавалась.

– Я думаю, – сказал он, – запирали человека здесь, пока вода спадала, а потом уровень воды прибывал, и он тонул. Типа казни. Знаете, как с ведьмами – чтобы самим не проливать кровь.

– Может быть, – задумчиво кивнул Хорхе. – Очень может быть.

Даже ранним утром солнце пекло вовсю, и они не стали долго задерживаться – вернулись по своим следам к грузовику и принялись за работу. Однако весь тот день «тюрьма» не выходила у Ханта из головы, и, сам не зная почему, вечером он не стал рассказывать о ней Бет.

Не считая этого, они с Бет ничего друг от друга не скрывали. Отношения их шли вперед спокойно и плавно, словно у влюбленных в фильме-биографии. И в самом деле, они любили друг друга, хотя ни он, ни она не говорили об этом вслух; почему – Хант не совсем понимал, но собирался это исправить. После Эйлин он думал, что не скоро вновь завяжет серьезные отношения, но теперь понимал: с Бет он готов провести всю оставшуюся жизнь.