Птице нужно небо. Часть I и II (СИ) - Гультрэ Икан Релавьевна - Страница 39

Я пока даже не искала пути, чтобы избавиться от защиты — только подступалась к этому занятию. Зубрила ритуальную символику, искала корни в истории религии. По всему выходило, что к богам это действо никакого отношения не имело — чисто человеческие выдумки. Но к решению своей проблемы я покуда не приблизилась и на шаг.

…Тем временем слякотная, почти бесснежная зима, сменилась бурной весной, совсем не похожей на ту, что я когда-то наблюдала из окна замковой библиотеки. Алейская была сонной, задумчивой, неспешной. Здешняя — взрывалась цветами и запахами, теплыми ветрами выносила из головы все рассудочное — и заставляла застывать на месте в этом внезапном блаженном безмыслии.

В один из таких головокружительных весенних дней мне пришла в голосу идея навестить Дэйниша, развеяться немного, пообщаться. Мы теперь виделись нечасто — у меня не хватало времени на встречи, да и сам следователь был плотно занят работой. А тут — приятное утро, у меня только что закончилось дежурство в лечебнице — тихое и спокойное, без всяких происшествий. Я даже выспаться успела.

Ключ от дома, который Дэйниш выдал мне когда-то давно, долгое время лежал без дела, но в этот раз я почему-то решила им воспользоваться — дважды повернула в замке, распахнула дверь и вошла в дом. И замерла — на верхней ступеньке лестницы господин следователь облапил фигуристую девицу. Как-то сразу стало понятно, что эти двое провели ночь вместе и сейчас собираются, но никак не могут расстаться. Любоваться сладкими поцелуями было неловко, но ни уйти, ни даже просто отвести взгляд я была не в состоянии. Два противоречивых чувства обуяли меня — глухое раздражение и даже злость и одновременно смутное желание, чтобы сцена, от которой где-то внутри рождалась теплая волна, подольше не прекращалась.

Дэйниш наконец заметил мое присутствие, с трудом оторвался от сочных губ ночной возлюбленной, шлепнул красотку по мягкому месту и выпроводил за дверь. Я стояла в прихожей, ошеломленная шквалом противоречивых эмоций. Что это было… ну, когда я увидела? Ревность? Глупости, я никогда не была влюблена в Дэйниша. А та горячая волна, что меня окатила? Ох, кажется, я в очередной раз встретилась со своим телом… и с его новыми желаниями. Я с трудом вдохнула и облизала пересохшие губы. Дэйниш смотрел на меня слегка удивленно, словно не до конца понимал, что происходит. Отказывался понимать. Он видел во мне маленькую девочку, вверенную судьбой его заботам. Нет, вру: он предпочитал видеть во мне маленькую девочку. Потому что ему так было проще. Потому что меня нельзя было хотеть, а значит, удобнее не замечать… некоторых вещей. И мое нынешнее состояние — явное, видимое — входило в острое противоречие с нарисованной Дэйнишем для себя картиной мира.

Я тряхнула головой, заставляя себя очнуться, пробормотала путанные извинения и подумывала ретироваться. Ему так проще… и мне, пожалуй, тоже. Ведь и у меня картина мира в очередной раз пострадала. До сих пор это мое «нельзя» было для меня абстракцией, чем-то умозрительным, теперь оно стало частью суровой реальности. Хотелось плакать. Оказывается, это очень горько — вдруг осознать, что клетка, в которую тебя посадили, лишает еще одной степени свободы — той, о которой я вроде как и не догадывалась раньше или знала чисто теоретически. Теперь она будет манить… она будет сжигать меня изнутри, требовать к себе внимания, лишать покоя… и всегда оставаться в нескольких шагах, за гранью доступного. Всегда — если я хочу сохранить свой дар, пусть и такой куцый, скованный, ограниченный. Готова ли я расстаться с магией, если когда-нибудь захочу стать женой и матерью? Да просто женщиной, которая способна испытывать все радости любви? Сегодня мой ответ — однозначное «нет». Лучше перетерпеть, договориться со своим телом. А что я скажу через десять-пятнадцать лет?

— Лари? — оказывается, Дэйниш окликал меня уже не в первый раз.

— Да-да… — ответила я все еще немного рассеянно.

— Ты что-то хотела?

— А… я просто в гости зашла… пообщаться, — мне стало ужасно неловко, что я все видела — и не отвернулась, не ушла, но сам Дэйниш, кажется, никакой неловкости не чувствовал.

— Пойдем тогда позавтракаем где-нибудь. Я сегодня Брину отпустил.

За завтраком Дэйниш расспрашивал меня об учебе, и я сочла это очередным признаком того, что он воспринимает меня только лишь как девочку-школьницу — а ведь он-то знает, кто я на самом деле. Почему-то это вызывало во мне иррациональную злость и обиду. Здравствуйте, гормональные взбрыки, что ли?

Впрочем, об учебе я рассказывала с удовольствием, в том числе и о своих изобретательских потугах на уроках боевой магии. Об одном только молчала — о факультативе по ритуалистике и своих тайных надеждах. Именно что тайных — делиться ими я не хотела, был какой-то суеверный страх, что не сбудется, не получится, если растрепать.

— А что ты насчет практики думаешь? — поинтересовался Дэйниш.

— Что тут думать? В лечебнице я поговорила — специальную мне зачтут, все же я почти год отработала, да и впредь бросать не намерена. На общую подала заявку, надеюсь на положительный ответ.

— Зачем тебе это надо? Мотаться по дальним крепостям, глотать пыль на дорогах, с нежитью сталкиваться… Глупости, совсем это не для тебя!

— Дэй, это мне решать, что для меня, а что — нет! — взорвалась я. — Ты все время забываешь, что я не ребенок, мне скоро двадцать восемь, это только тело у меня детское.

К слову, и тело было уже не совсем детским — я немного выросла за прошедший год, обрела кое-какие формы, пусть и не выдающиеся, и теперь отчаянно нуждалась в обновлении гардероба, но все как-то не находила на это времени.

С Дэйнишем мы все-таки разошлись на мирной ноте — он, в отличие от меня, повел себя вполне по-взрослому, не стал настаивать на своем и высказался в том духе, что признает за мной право принимать самостоятельные решения.

А на следующий день в школе вывесили списки двух групп первокурсников, принимающих участие в общей практике. Я читала и не верила своим глазам — Алейя. Алейя, будь она проклята! Только этого мне и не хватало! Вторая группа отправлялась на восток, в одну из пограничных крепостей.

Я бросилась к магистру Стайрогу:

— Что угодно… как угодно… Только не Алейя! Нельзя мне туда!

Боевик впервые увидел меня в таком состоянии и растерялся поначалу. Потом решил, что это какой-то дамский каприз, попробовал возмутиться. Я вздохнула обреченно:

— Магистр, просто примите как данность. Мне туда нельзя, и это не прихоть. Но на практику я очень хочу.

— Эх, а я хотел взять вас в группу, которую поведу сам. Боюсь, что с другим руководителем вам будет трудно — он не знает ваших талантов и наверняка будет воспринимать как балласт и задвигать на задний план.

— Что ж, значит, мне придется доказывать, что я не балласт, прямо во время практики.

— Хорошо, студентка, я переговорю с целителями другой группы — возможно, кто-то из них будет не против с вами поменяться. Тем более, что практика в Алейе обещает быть очень интересной.

Расставание с магистром Локахом в конце семестра было трогательным: он еще раз пообещал мне дальнейшую помощь, если я не отступлю, а я уверяла, что сдаваться не собираюсь. Зачетов по факультативу предусмотрено не было.

Зато по остальным предметам — сколько угодно. И я честно сдавала не только общие дисциплины и выбранную специальность, но и все остальные спецпредметы, вызывая законное недоумение преподавателей и однокурсников. Ну а что делать, если никак не выбрать? Вернее, если предложенный выбор не вызывает энтузиазма — и остается только мечтать, что обстоятельства когда-нибудь изменятся и можно будет выбирать свободно, без оглядки на прутья клетки…

Словом, к концу сессии я чувствовала себя выжатым лимоном. Делать ничего не хотелось, практику мне зачли автоматом по письму из лечебницы, и я решила взять пару дней отпуска — просто поваляться на кровати, без учебников и тетрадей, без беготни, осмысленной и не очень, без всяких забот. Чем я честно и занялась.