Созвездие Стрельца - Берсенева Анна - Страница 55

Но стоило ему так подумать, как он увидел этого человека перед собою яснее, чем наяву. Лицо ее увидел прямо посреди цветочков на обоях. И увидел, как такой же, до смешного трогательный цветок трепещет между ее ключицами от дыхания, от слов: «Это бесчеловечно. А значит, неправильно».

Прелесть ее дыхания, ее слов, всего ее ясного облика была так сильна, что у него закружилась голова.

Влечение его к ней было таким, какого он не знал прежде. Не сильнее или слабее, чем он знал прежде, а совершенно другим оно было.

Привязанность он чувствовал так непреложно, как будто имел случай проверить эту привязанность не по третьей встрече, а по бесконечному множеству встреч и проведенных вместе дней.

И почему, собственно, их не может быть бесконечное множество? Что удерживает его от того, чтобы это стало так? Разочарование, опаска? Да что ж за мелкая, ничтожная чушь!

Андрей рывком поднялся с кровати и вышел из комнаты.

– Тамара Васильевна, вы прекрасно понимаете, почему написать об этом должны именно вы.

В глазах Солнцева не было ни капли жизни. Ни капли, ни тени. Одно только знание: жизнь гнусна, люди подлецы, это следует принимать как данность и извлекать из этого пользу для себя.

Это было для Тамары так очевидно, как если бы он проговорил все это вслух. Она видела нечто подобное в таком количестве глаз, в которые ей приходилось смотреть, что распознавала это, с позволения сказать, жизненное кредо с первого взгляда.

– Не понимаю, – сказала она. – То, что вы хотите получить, легко, а главное, с большим удовольствием напишет кто угодно. Пошлите девушку Лесю, не знаю ее фамилии. Из отдела репортажа.

Она ехала сегодня с Лесей в лифте. Та уже не плакала, а смотрела с открытой неприязнью, и длинные белесые волосы не падали ей на лицо, а были туго стянуты розовенькой резинкой на затылке, поэтому Тамара имела возможность лицо ее рассмотреть. И даже представить, каким оно будет, когда время смоет с него естественное обаяние молодости и полностью обнажит его суть. Впрочем, к тому времени Леся скорее всего приобретет возможность дорого ухаживать за собой, и ее мизерность будет замаскирована уже не молодостью, а наведенным лоском.

– Кто угодно не нужен. Нужны вы, – сказал Солнцев. И добавил: – Не завидуйте девушке Лесе. Каждому свое.

– Забыли, где это было написано? – поинтересовалась Тамара.

– Помню, – усмехнулся Солнцев. – В наши с вами времена в средней школе еще давали образование. А ведь во многом авторы этой надписи были правы, не находите?

– Не нахожу.

Тамара молча смотрела на главреда. А что она должна говорить? Это у него к ней дело, не у нее.

Не дождавшись от нее новых возражений, он вздохнул и сказал:

– Послушайте, в конце концов, это просто съемки фильма. Экранизация исторического романа по авторскому сценарию. Почему вам об этом не написать?

– Потому что роман бездарный, фильм будет еще бездарнее, а автор – чудовище, – сказала она.

– Автор не чудовище, а депутат. В будущем, возможно, министр печати. Или культуры. А если вам нужно мое мнение, то и повыше кто-нибудь. Потенциал у нее гигантский.

– Не сомневаюсь, – кивнула Тамара. – К сожалению, что бы я ни написала о ее книге, ее фильме и о ней самой, это не повредит ее карьере. Так что писать не вижу смысла.

Она увидела, что Солнцев наконец рассердился. И сильно рассердился – зрачки сузились от гнева, как от психотропного вещества.

– Вот что, Тамара Васильевна. – Он захлопнул лежащий перед ним блокнот, показывая таким образом, наверное, что приводит последний аргумент. – Она хочет, чтобы о ее фильме у нас вышел полосный материал. Подробный. Репортаж со съемочной площадки. Цитаты из книги. Интервью с исполнителями главных ролей. С режиссером. И с ней. Отдельно подчеркнула, что сделать все это должны вы. – И, предупреждающе выставив перед собой ладонь, добавил: – Да, соплячка Леся напишет что угодно. Но ее мнение никого не интересует. А ваше мнение – ваше положительное мнение – интересует. Ему доверяют. И пришло время, чтобы ваша репутация поработала не лично на вас, а на газету, в которой вы так приятно и успешно существуете.

Она смотрела на Солнцева, на его одутловатое лицо, и что-то знакомое, но давным-давно забытое тревожило ее сознание. Это уже было, но в самом деле так давно, что будто бы и не с нею, а с каким-то другим человеком, которого она почти не помнит…

И тут Тамара вспомнила, когда это было, что это было! Журнальный особнячок в старом Центре ей вспомнился, и товарищ Каблуков, и то, как она поняла, что он сделает с ней что угодно, раздавит и уничтожит, а ей нечего этому противопоставить, потому что в той жизни, на которую она обречена, никакого значения не имеют ни ум ее, ни знания, ни способности, а имеет значение только сила – не этого ничтожного Каблукова даже, а сила абсолютного зла, которое питает его и тысячи таких, как он. Она вспомнила, как ей, наивной и юной, показалось, что на ее будущее плеснули черной краской…

– Но ведь это прошло!

Тамара не заметила, что произнесла это вслух и даже, кажется, громко.

– Как видите, вернулось, – пожал плечами главред.

Она не предполагала, что он так проницателен, чтобы читать ее мысли. Впрочем, большой проницательности в данном случае не требовалось.

– Не хочу вас обидеть как женщину, – сказал Солнцев, – но взгляните правде в глаза. В вашем возрасте уже надо как-то держаться за рабочее место. Знаю, знаю, деньги в вашей семье зарабатываете не вы. Но я и не о деньгах.

– А о чем? – спросила Тамара.

Сама не поняла, как вырвался у нее этот вопрос.

Солнцев ответил на него с видимым удовольствием:

– О возможности быть в тренде. Быть элитой общества. Да-да, что вы так на меня смотрите? Сейчас вас читают, к вам прислушиваются, вашего внимания, так сказать, алкают. Ваше мнение создает успех. Или не создает. Думаете, если вы потеряете возможность излагать это свое мнение в газете с миллионными тиражами, то ничего не изменится? Думаете, какой-нибудь ваш фейсбучек, или что там, будет читать столько же народу, сколько нашу газету? Три ха-ха! Люди ленивы и нелюбопытны, Тамара Васильевна, вам ли не знать. А некоторые люди, обычно влиятельные, еще и мстительны. Через месяц, много через три, вас забудут напрочь. Потому что издания, которые решились бы вас печатать вопреки мнению мстительных влиятельных людей, можно пересчитать по пальцам. И во всех этих изданиях есть свои желающие писать про культурку, вы им без надобности. И в Нормандию вы в следующий раз поедете в качестве обычной состоятельной пенсионерки. Материал ваш с фестиваля, кстати, получился интересный, – будничным тоном закончил он. – Выйдет завтра. И завтра же можете выезжать в Ростов Великий.

– Почему в Ростов Великий? – машинально спросила она.

– Ну, выбрали его. Там же церкви, монастыри, старина всякая. Антураж для съемок. Сюжет-то у нашей авторши исторический. Про победу русского оружия вроде. Вам лучше знать, вы ее книжку читали, я так понимаю. Извините, Тамара Васильевна, у меня переговоры начинаются. Удачи!

Выйдя из солнцевского кабинета, Тамара прошла в редакционный опен спейс как сомнамбула. Села за стол. Посмотрела на свое отражение в выключенном мониторе.

«Он прав. Мне не двадцать лет. Я уже не успею подняться заново. Смогла бы, но не сейчас. Как сейчас подниматься? Соломинки действительно считаные. А утопающих много, и все за одни и те же хватаются».

Перед монитором лежала стопка конвертов с приглашениями, которые накопились в ее отсутствие. Тамара машинально перебрала их. Премьера в МХТ. Открытие выставки Серова в Третьяковке. День благодарения в Спасо-Хаус. Да, скоро ноябрь. Ее всегда приглашают туда на День благодарения. Приглашали.

«Я не могу! Мне еще рано! Я не пенсионерка, я не хочу ею быть!»

Она представила, чем станет ее жизнь без всего этого, и ее охватил такой ужас, что холодный пот выступил на лбу. Наверное, именно так выглядят панические атаки, о которых рассказывала Марина.