Удел сироты - Бюттнер Роберт - Страница 32

• Предыдущая
• 32/60
• Следующая

Я кивнул. Что с того?

– В течение вашего срока пребывания командиром пехотного подразделения в ваших отрядах производили и потребляли алкоголь?

Она говорила о том, чем мои парни развлекались на Ганимеде.

– Я…

– И вы знали об этом?

Нам больше нечего было делать на Ганимеде, в течение семи месяцев после окончания войны. Мы – выжившие, прошли через ад. Конечно, существовал и другой способ убить время.

– Не официально.

– Ага, – кивнула Твай.

Неужели Руфь думала, что солдат не извернется, если ему представится возможность хотя бы отчасти стать бутлегером[62]. А на борту «Эскалибура» Брэйс, капитан корабля, тем не менее, сам угощал ромом во время Капитанского завтрака.

Руфь полезла в карман и бросила какие-то бумаги на матрас рядом со мной.

– Узнаете?

Это были документы, согласно которым Джиб объявлялся бракованным и передавался мне.

– Точно. Я купил поврежденный в сражении коммуникационный аппарат-разведчик. Его хозяином…

У другого моего уха заскулил Джиб. Я мог бы поклясться, что он произнес: «Ох-ох».

– Сколько вам стоил этот КОМАР?

– Много. Именно поэтому согласно уставу дивизии положен только один КОМАР.

Манхэттанский небоскреб стоит чуть меньше Джиба. Даже приобретая поврежденный экземпляр через правительственные каналы, я заплатил очень большие деньги на механического таракана размером с арбуз.

Твай кивнула.

– И сколько вы заплатили за него?

Я разгладил бумаги. Говард сказал мне – пару месячных окладов. Конечно, это был лишь маленький процент от первоначальной цены Джиба.

Твай включила свой наладонник и стала что-то считать, а потом показала мне получившийся результат. Там было нулей на семь больше, чем в той сумме, что я выложил за Джиба.

– Это правильная цифра, не так ли?

Я пожал плечами.

– Может и так.

– Выгодная сделка, не находите?

– Не было никакой сделки.

Это был вопрос верности, дружбы, долга и сиротского бремени.

– Конечно, нет. По такой цене его мог бы приобрести любой гражданин. Конечно, если бы у него или ее была соответствующая информация.

Я встал.

– Возможно, я не должен был брать его. К тому же теперь я склонен помочь Аарону Гродту написать книгу. И я расскажу всему миру, что лицемерные, давящие сверху и порождающие хаос…

Она бросила еще одну пачку бумаг на матрас передо мной.

Я поднял ее с простыни и перевернул ее. Контракт с Гродт Интернешанал. Аванс был вписан – чертовски неприлично большое число.

– Если вы собираетесь подписать контракт с Гродтом, то лучше взгляните…

Дерьмовый конъюнктурщик. С другой стороны продюсер, которого «Вэрайети»[63] назвала «султаном грубого секса, граничащего с фарсом», вряд ли позволит мне погрузиться в пучины социологии.

Взгляд Твай смягчился.

– Видите? Вы не сможете играть в Зорро[64], даже если и захотите.

Я вновь сел на кровать, уперся локтями в колени. Джиб жужжал на моем плече.

– Вы только что показали мне, как вы можете разделаться со мной. Думаете, я беспомощный мальчишка. Вы же до сих пор пытаетесь уговорить меня. Почему?

Она пожала плечами.

– Быть может, вас ждет великая судьба.

Я фыркнул.

– Мне уже это говорили. Но тот человек…

Ари Клейн когда говорил мне это не сводил с меня взгляда своих темных, глубоко посаженных глаз. У Руфь были точно такие же глаза. Мое сердце учащенно забилось.

– Твай, это ведь не ваша девичья фамилия?

– Ари был моим братом, – она погладила Джиба.

– Он потерял родителей, но не попал бы в Экспедиционный корпус Ганимеда, если бы стало известно, что у него есть живая сестра… А вы сами солгали бы, чтобы получить билет на Ганимед? – мое сердце учащенно забилось. – Вы провели уже достаточно времени в Вашингтоне и знаете, как подправляются любые правительственные записи.

Я показал на Джиба у меня на плече.

– И вы стали работать со мной, потому что я – все, что осталось у вас от брата?

Она покачала головой, моргнула и слеза скатилась по ее щеке.

– Я вызвалась работать с вами, потому что о вас говорил мой брат, а он был единственным родным мне человеком. Джейсон, давайте работать вместе, мы ведь оба – сироты.

У меня ком подкатил к горлу, и слезы выступили на глазах.

– Хорошо! Что дальше?

– Никто не знает о понижении в звании. Президент настаивал на этом, чтобы держать меч у вас над головой.

– Это – лишнее.

– Я так и сказала ему, но существует и другое мнение. И еще эта статья. Мы используем все средства, чтобы отправить вас под трибунал, если вы не прекратите играть в Зорро. Пусть все идет, как шло, а я постараюсь замять все неприятности, – потом она хлопнула в ладоши. – Отлично. Мы в свою очередь перекрутим всю эту историю. Вас неверно процитировали. Сейчас вы, словно ничего не случилось, отправитесь посмотреть на то, как на мысе Канаверал в лаборатории будут вскрыть яйцо с Ганимеда. И по больше улыбайтесь. Перестаньте нести чепуху про то, что слизни скоро явятся на Землю.

Я шагнул к окну и раздвинул занавески. В первое мгновение мне показалось, что Потомак сверкает на солнце. Я глубоко вздохнул:

– Удивительно. Это ведь всего лишь несколько букв отпечатанных на странице… А ведь мир, насколько мы знаем, бесконечен.

Нам оставалось всего лишь двадцать четыре часа покоя.

Центр восстановления технологии псевдоголовоногих на мысе Канаверал насчитывал шесть тысяч ученых, инженеров, поваров и швейцаров.

В то утро, когда вышла газета с дурацкими заголовками, все служащие Центра, кто не орудовал спектроскопом, шпателем или веником, собрались в аудитории, расположенной в подвале центрального здания. Сидения были оббиты кроваво-красной материей, но сейчас это не бросалось в глаза – слишком много собралось зрителей. Потолочные перекрытия сверкали стеклом и хромом.

Три команды операторов голо заняли первый ряд. На сцене, словно правитель Флориды, восседал Брэйс, в то время как директор исследований в халате стоял на подиуме, благодаря всех за то, что они пришли и объясняя, что из пепла войны при помощи химии можно возродить Землю.

Потом Говард со сцены представил Дом Шпионов, меня и других ветеранов Ганимеда, представителей Организации Объединенных наций и вооруженных сил. Пигалица, теперь уже в гражданском явилась вместе с Уди. Нас посадили сбоку, там, где работал на пульте техник звука. Руфь села позади меня, так чтобы ее особо заметно не было. Она не хотела держать меня на коротком поводке, но я подозревал, что на всякий случай наладонник ее оставался постоянно включен.

Я наклонился к пульту.

– Вы звукооператор.

Человек за пультом покачал головой.

– Я слежу за сигналами мониторов.

– Какими сигналами?

– Точными, – он пожал плечами. – Чтобы церемония прошла живо.

Что-то, а вот этого было, хоть отбавляй. Никто не думал, что «футбольный мяч» станет для нас чем-то вроде лекарства от рака или подарит технологию по созданию безкалорийных чизбургеров. Но этот исследовательский проект получил большую популярность в восточной Флориде.

Сейчас взгляды всех собравшихся обратились на залитый светом стол справа от подиума. Там в колыбельке из титана покоился «футбольный мяч» – безликое яйцо, мерцающее синеватым металлом слизней.

А тем временем Брэйс говорил о долге, технологии и замечательной службе на флоте. Потом он покинул аудиторию, чтобы не отодвинуть на задний план управляющего Флоридой.

Этот правительственный чиновник носил оранжево-синий галстук, украшенный стилизованным изображением крокодила. Когда он вышел на подиум, голооператоры защелкали вспышками. Честное слово это напоминало Новогоднее рождество на заводе шампанских вин. Губернатор долго расхваливал достоинства тружеников Флориды и, я ничуть не преувеличиваю, апельсинового сока.

• Предыдущая
• 32/60
• Следующая