Юрьев день (СИ) - Величко Андрей Феликсович - Страница 24

Начать поиски кадров я решил сначала у себя под носом, то есть, если перейти от высоких аллегорий к прозе жизни, в нашей канцелярии. Но, разумеется, не стал ломиться туда с радостным криком «вот вы–то мне и нужны!». На дворе все же конец девятнадцатого века, и прогресс идет семимильными шагами. Поэтому я чинно прошел в свой кабинет, сел за стол, около минуты полюбовался лепниной под потолком и совершил одно длинное нажатие на одну из кнопок в правом углу моего рабочего места. Кнопка замыкала цепь лампы, расположенной к канцелярии, а одна длинная вспышка означала, что мне нужен ее начальник. Причем прямо сейчас.

Не прошло и минуты, как он появился в дверях.

— Проходите, Петр Маркелович, садитесь, — я указал на место за моим столом напротив меня. — Разговор у нас будет, может, и не очень долгий, но достаточно серьезный. Мне кажется, что вы уже переросли свою должность. Пора подниматься выше. Согласны?

— Как будет угодно вашему высочеству.

— Хм… высочеству будет угодно примерно так. Значит, у нас есть прекрасно работающая канцелярия. Есть секретариат, который сам по себе почти ничего не может и по сути является всего лишь отделением канцелярии. Так вот, мне кажется, что двух отделений мало. Нужно еще одно.

Я помолчал для пущего эффекта и конкретизировал:

— Третье отделение собственной его императорского высочества канцелярии. Вам предлагается сначала принять активное участие в его создании, а потом стать одним из трех товарищей (так тут назывались заместители) директора, то есть меня.

Мне было интересно — поймет человек, что ему предлагают, или решит, что его неизвестно за какие грехи решили задвинуть в какие–то зам замычи?

Нет, он все понял сразу, хотя знаменитое третье отделение и было упразднено шесть лет назад.

— Наверное, называться оно должно как–то не столь… вызывающе? — слегка улыбнулся коллежский регистратор. — Очень интересно, ваше высочество, очень. Но прежде чем я отвечу согласием, позвольте уточнить один вопрос. Это только ваша инициатива или она поддержана его императорским величеством?

— К сожалению, ответить прямо я не имею права, но если вы вспомните содержание последнего документа, прошедшего через канцелярию, то, я думаю, получите ответ сами.

— А, то странное прошение? Действительно, если император его удовлетворит, вопросов больше не будет.

— Он уже наложил утверждающую резолюцию, деньги начнут поступать на днях. Кстати, нашему комитету стала необходима и бухгалтерия. Этим я тоже попрошу заняться вас.

— Слушаюсь. И готов узнать, какие обязанности будут возложены на меня в новой службе.

— Точно такие же, как и в канцелярии. Сделать так, чтобы эта служба работала не хуже. Чтобы ни одно распоряжение начальника не ушло в песок, а было запротоколировано, снабжено идентификационным номером и заняло свое место в архиве. Чтобы всегда было точно известно, кто за что отвечает и чем в данный момент занимается — хотя бы формально. Разумеется, на каждого из сотрудников должно быть заведено личное дело, где будет фиксироваться абсолютно все про него известное. Методы соблюдения секретности и четко прописанные санкции за их нарушение. И так далее, всего я сейчас предусмотреть не могу. Кстати, предлагаю первым делом подумать, под что будет замаскирована новая служба. Может, поделить комитет на отделы? Научный, технический, образовательный и еще какой–нибудь, где вы будете продолжать службу.

— Отделы — это своевременно, — кивнул канцелярист, — упомянутую же службу лучше всего просто совместить с канцелярией, тогда не возникнет никаких вопросов. Господин Прохоров, как мне кажется, неплохо справится и новыми обязанностями. Вот Минаков — вряд ли, его надо повысить и поручить организовать бухгалтерию, пусть деньги считает, он человек дотошный.

— Кстати, насчет повышения. Напомните, какой там идет следующий классный чин после коллежского регистратора? Или вас сразу через один для большей солидности?

— Провинциальный секретарь. Но вплоть до десятого класса чины на самом деле мало отличаются, поэтому, если вы не возражаете, лучше сделать так. Пока оставить все как есть, а когда организационный период закончится и вы убедитесь, что я выполнил все на меня возложенное, напишете представление на орден святого Станислава четвертой степени. Желательно, чтобы к этому моменту комитет добился каких–либо успехов и я просто был одним из награжденных. А с орденом уже можно будет спокойно представлять меня к коллежскому секретарю. На первое время это станет достаточным для решения текущих вопросов, прямо к деятельности службы не относящихся.

К сожалению, с двумя другими предполагаемыми замами так удачно получиться не могло. Да, на эти две должности у меня теоретически было аж три, скажем так, кандидата в кандидатуры. Однако подойдет ли хоть один из них и если да, то на какое место, я себе не представлял.

Первый из этих кандидатов мне был хорошо знаком и обитал ненамного дальше Петра Маркеловича Рыбакова. Правда, проводки с лампочкой на его рабочем месте не имелось, придется спускаться. Второй жил в Москве, там же и работал, причем я приблизительно представлял, где именно. Кроме того, мне были известны его фамилия, имя и отчество.

Про третьего же кандидата я знал совсем немного. Только фамилию и то, что в это время, но в другой истории, он сидел в Шлиссельбургской крепости.

Если бы Михаилу Михайловичу Рогачеву десять лет назад кто–нибудь сказал бы, что все это время он будет мало того что работать помощником истопника в Гатчине, но и окажется этим полностью удовлетворен, он бы не поверил. Однако именно так все и вышло. Его арестовали по делу, которое потом стало называться «процесс ста девяносто трех». Тогда вообще похватали почти тысячу человек, пока наверху кто–то наконец сообразил, что устроить хоть сколько–нибудь нормальный показательный суд над такой прорвой народа невозможно. И многих выпустили, в том числе и Рогачева. Вообще–то у охранки на него почти ничего не было, кроме подозрений (кстати, вполне обоснованных) в том, что он не только сочувствует так называемым «чайковцам», но даже читал некоторые статьи Герцена. Между прочим, они ему не очень понравились. Но скорее всего, взяли его из–за ошибочной уверенности, что он младший брат Дмитрия Рогачева, одного из организаторов «хождения в народ». Когда же выяснилось, что Михаил просто однофамилец и с Дмитрием не встречался ни разу в жизни, следствие потеряло к нему всякий интерес.

Так вот, из каталажки Михаила выпустили, но оказалось, что за время недолгой отсидки он был отчислен из университета. И ему ничего не оставалось, как именно уйти в народ, тем более что он из него не так уж давно и вышел.

Работа в пустом Приоратском дворце хоть и не очень щедро оплачивалась, но давала жилье и оставляла много свободного времени, которое Михаил употребил на чтение всего, что только попадалось под руку. И вскоре он разочаровался почти во всем, в чем только мог. Главным образом, конечно, во властях, хотя и раньше они у Михаила особым уважением не пользовались. Но такого кретинизма, что был продемонстрирован на наконец–то начавшемся «процессе ста девяносто трех», он не ожидал. Задачей властей, судя по всему, было доказать народу, что революционные идеи не несут в себе ничего, кроме запредельного зла. И, как следствие, необходимо было максимально дискредитировать самих революционеров. Так вот, обе задачи оказались проваленными с оглушительным треском. Популярность революционных идей многократно возросла, а сами осужденные в глазах образованной публики стали героями. И, главное, никто за этот вопиющий провал не был наказан! Хотя Михаил про себя думал, что на месте императора он бы загнал всю судейскую и следовательскую братию, имеющую отношение к позорно проваленному судилищу, в самый дальний край Сибири. Да и то потому, что Аляску не так давно продали американцам, а то бы туда.

Поэтому убийству Александра Второго молодой человек не очень и удивился. Царь сам выбрал свою судьбу, вовремя не разогнав бездарей от подножия трона.