Ванго. Между небом и землей - де Фомбель Тимоте - Страница 25

— Сегодня ночью тебе звонил какой-то француз. А утром от него пришла телеграмма.

Теперь Пол пристально смотрел на Этель.

— Ты не знаешь, как его зовут? — взволнованно спросила она.

Пол не ответил.

— Где эта телеграмма?

— У меня в кармане, — сказал он.

— Ты ее вскрыл?

Пауза.

— Я решил вскрыть ее сегодня вечером, если ты не вернешься.

— Отдай ее мне!

Пол медленно повиновался.

Этель взяла телеграмму и, спрятав ее в белых дрожащих ладонях, отошла к окну. Она стояла спиной к Полу, но по ее вздымавшимся плечам он догадался, как прерывисто она дышит.

Ванго, Ванго, Ванго.

Этель твердила это имя, как заклинание, надеясь, что оно вот-вот появится на голубом бланке, который судорожно сжимали ее пальцы. Вспоминал ли он о ней?

Она распечатала телеграмму, пробежала ее глазами, и Пол увидел, как вдруг сникли ее плечи.

— Он хотя бы красив? — спросил он.

Этель обернулась с беспомощной, горькой улыбкой. Теперь Пол позволил ей взять себя за руки.

— Это пожилой господин с лицом шотландского терьера, — ответила она. — И зовут его комиссар Булар. Он сообщает, что завтра приедет сюда.

Пол посмотрел на нее. Его уже ничто не удивляло. Он оглядел кровать и всю комнату.

Дождь струился по оконным стеклам.

Они постояли несколько минут, не говоря ни слова.

Грязная одежда Этель валялась на кожаном кресле. Портреты предков — их было три или четыре — исподтишка наблюдали за ними со стен, и блики в их глазах мерцали, как слезы.

— А здесь ничего не меняется.

— Да, ничего, — сказал Пол. — Мэри каждый день ставит свежие цветы.

— И даже стелет свежие простыни.

— И говорит: «Я убрала спальню Хозяев». Уж и не знаю, что здесь можно убирать.

И они дружно рассмеялись.

— Да уж, — сказала Этель.

— А Хозяева уже десять лет как не спят здесь. И никто в эту комнату не заходит.

Он взглянул на Этель и добавил:

— Кроме тебя, — ты по-прежнему наряжаешься в папины вещи из этого шкафа.

И оба посмотрели в зеркало.

Теперь им было уже не до смеха. Они вспоминали, как в возрасте четырех и двенадцати лет пробирались на рассвете в родительскую спальню и свирепо, точно разбойники с большой дороги, бросались на их широкую кровать. Полусонный отец кричал воображаемому кучеру: «Гони!» и защищал, со шпагой в руке, жену, которая испуганно прятала голову под подушку. А маленькие бандиты скатывались на ковер.

И если в такие моменты горничная Мэри входила в спальню, чтобы раздвинуть шторы на окнах, то при взгляде на эту сумасшедшую семью, лежавшую кто где — старшие в изнеможении на кровати, мальчик на полу, а маленькая девочка, обутая в огромные отцовские сапоги, и вовсе под комодом, — она твердила: «Да они все безумные! Господи, ну и сумасброды!»

Но по ночам, лежа в постели, она молилась о том, чтобы они еще долго оставались такими.

Этель и Пол бережно прикрыли за собой дверь родительской спальни. Внизу их ждал обед. Все комнаты были натоплены. Они сели поближе к камину, бок о бок, в торце стола, такого огромного, что его конец терялся где-то вдали, в шотландских туманах.

Им прислуживали трое лакеев, двое других стояли в дверях.

Огни канделябров добавляли света к пламени очага.

— Я знаю, кого ты хотела увидеть в Париже, — сказал Пол.

Этель опустила глаза.

Тогда он нарисовал кончиком ножа букву «В» в ее тарелке.

Около десяти часов вечера на борту цеппелина кто-то бросил в темноте, рядом с Ванго, моток веревки. Он уже приготовился к прыжку, как вдруг услышал задыхающийся шепот Эккенера:

— Они тебя ищут. Как только я подам сигнал, ты выберешься на крышу цеппелина, а потом спустишься на землю по веревке. Мы будем лететь очень низко. Удачи тебе, Иона!

«Какой сигнал? Какая земля?» — хотел спросить Ванго, но тут со стороны трапа послышался еще чей-то голос.

— Командир, что вы тут забыли?

И в лицо Эккенеру ударил луч света от мощного фонаря. Голос принадлежал Максу Грюнду.

— Я смотрю, вы любите прогуливаться по вечерам во всяких укромных местах…

После инцидента с поваром Отто гестаповцы временно прекратили поиски. Они собирались возобновить их на следующее утро, начав с обыска кают десяти мотористов. И были уверены, что за несколько часов обнаружат своего нелегала.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросил Грюнд.

Хуго Эккенер заслонился ладонью от бьющего в глаза света.

— Нет, не думаю, что вы способны мне хоть в чем-нибудь помочь.

— Может, у вас какие-то проблемы?

— Да.

— У всех есть свои маленькие секреты, командир; у кого благородные, у кого постыдные. Даже у героев.

— Я не герой, — ответил Эккенер.

— Во всяком случае, мне кажется, в глазах нашего народа вы останетесь им ненадолго.

Грюнд с самого начала подозревал, что Эккенер имеет какое-то отношение к этому делу с нелегалом. И полицейский твердо вознамерился достичь вместо одного сразу двух результатов — разоблачить Эккенера и найти его подопечного.

— Ну, так расскажите мне, что вы скрываете, командир.

— Я не герой, — снова пробормотал Эккенер.

Голос его дрожал.

Вдруг рядом с ним раздался звон разбитого стекла.

Макс Грюнд направил фонарь вниз, к ногам Эккенера.

Там лежала разбитая бутылка. Вино вытекло на пол, замочив подошвы Эккенера, который держал в руке другую бутылку. Казалось, он с трудом стоит на ногах. В воздухе явственно запахло вином.

Грюнд состроил брезгливую гримасу.

— Хороши же они — эти старые герои!

— Я не…

Но Грюнд перебил его:

— Так вот он — ваш секрет. Какое счастье, что наступает время новой Германии, и ее кумирами не будут старые алкоголики, которые прячутся по углам, чтобы напиваться!

Он обвел фонарем винную кладовую. Ванго затаился в темноте, за полками. Грюнд плюнул на пол, отвернулся и начал спускаться по трапу, огорченный потерей добычи, но крайне довольный своим открытием. Досье Эккенера с каждым, днем отягощалось новыми компрометирующими фактами.

— Я не герой, — повторил командир, который, шатаясь, спускался за ним.

Так Хуго Эккенер заплатил своей честью за свободу Ванго.

Прошло два часа, а беглец все еще сидел в темноте, ожидая таинственного сигнала. Конец веревки он обвязал вокруг пояса. В цеппелине стояла тишина.

Ванго так и не покинул свой тайник. Здесь не были слышны даже двигатели. Только баллоны с водородом легонько терлись о брезентовую обшивку, отчего ее швы чуть поскрипывали. Судя по всему, время шло к полуночи.

А внизу Эккенер, проведя пару часов в одиночестве, зашел в кают-компанию, где еще сидели, невзирая на позднее время, несколько пассажиров. К нему подошел капитан Леман.

— Командир, мы и так потеряли массу времени, огибая Францию. Я не понимаю, почему мы все еще летим к югу.

— Я ведь уже говорил вам, капитан: мы идем этим курсом, чтобы отблагодарить доктора Андерсена за то, что он спас жизнь нашему повару.

— Я очень сожалею, — воскликнул Андерсен, — я вовсе не хотел…

Доктор Андерсен как раз и был тем стариком с эспаньолкой, чьи глаза так внимательно изучали все вокруг.

— Но вы же мечтали увидеть Стромболи. Значит, вы его увидите!

— Я…

— Доктор, разве вы не мечтали увидеть вулкан?

— Да, разумеется, командир, но…

— Вы слышите, капитан, он об этом мечтает.

И в самом деле, доктор Андерсен был крайне любознателен, он питал жадный интерес ко всему на свете; целой жизни не хватило бы, чтобы удовлетворить это любопытство. И если бы сегодня ночью ему предложили проверить, плоская ли Земля на обоих полюсах, он согласился бы не раздумывая.

Нет, капитан Леман отказывался понимать своего командира.

В десять часов вечера, к моменту, когда дирижабль должен был круто повернуть на запад прямо над Сардинией, Хуго Эккенер приказал держать прежний курс на юг, чтобы подойти ближе к вулкану Стромболи. Этот странный каприз был настолько несвойствен доктору Эккенеру, что Леман просто терялся в догадках. Как раз перед этим он застал его за чисткой подошв своих ботинок. И вдобавок, выйдя из туалетной комнаты экипажа, Эккенер оставил после себя запах вина, крайне обеспокоивший капитана.