Опаленные крылья любви - Агаджанян Самсон - Страница 103

Присутствующие знали негативное отношение Умара к Дудаеву и были удивлены, что тот так близко принял к сердцу его гибель.

— Все, теперь Чечне конец! — произнес полковник Сатарбаев.

— Наоборот, — отозвался Максимов. — Гибель Дудаева теперь сплотит всех чеченцев, и для Москвы будет труднее покорить Чечню.

Когда совещание закончилось, Умар позвонил начальнику контрразведки полковнику Лукину.

— Александр Филимонович, ты в курсе, что произошло в Чечне?

— Да. Дудаева накрыли.

— А фамилии тех, кто погиб из его охраны, не говорили?

— Нет.

— Александр Филимонович, мой сын возглавлял охрану Дудаева. Я прошу тебя: выясни фамилии погибших.

— Для этого мне понадобится время. Надо выйти на Москву.

— Я буду у себя в кабинете. Звони в любое время.

— Хорошо. Ждите звонка.

Умар положил трубку, некоторое время молча смотрел перед собой, перед его взором появилось окровавленное лицо сына. Тот смотрел на него и звал к себе. Встряхнув головой, отгоняя видение, он встал, подошел к окну. «Аслан, Аслан», — шептали его губы. Он почувствовал, что задыхается, словно кто-то набросил на его шею удавку. Расслабив галстук, он подошел к столу, прямо из графина стал пить воду.

До позднего вечера он сидел у себя в кабинете и ждал звонка от Лукина, но телефон молчал. Шли томительные минуты и часы. Голова от напряжения разболелась. Он лег на диван и неподвижно уставился в потолок. Только под утро раздался телефонный звонок. Умар вздрогнул и со страхом посмотрел на аппарат. Телефон упорно звонил. Переборов страх, Умар поднял трубку. Это был Лукин.

— Он жив? — сразу же спросил Умар.

— Мне очень жаль… Ваш сын погиб вместе с Дудаевым.

Что-то больно кольнуло в сердце. Умар неподвижно уставился в окно.

— Умар Анварович, вы меня слышите?

Он его не слышал, весь мир словно исчез куда-то…

Вечерним рейсом Умар полетел в Минводы. Оттуда на частной машине доехал до отцовского дома.

Войдя во двор, он увидел отца в окружении родственников, в руках у многих было оружие. На веранде с черной. повязкой на голове стояла мать. Та, первая увидев сына, громко крикнула:

— Сынок!

Все разом повернулись к нему, Анвар подошел к сыну, обнял. По его лицу потекли слезы. Впервые в жизни Умар видел, как плачет отец.

— Где он?

— Он у матери.

— Почему не у нас?

— Я его хотел забрать, но нам его не отдали и с позором выставили за дверь.

Умар молча направился к калитке. Позади раздался голос отца:

— Остановись, сынок, если пойдешь, крови не миновать. Аслана уже не вернешь. Пусть сами похоронят.

Он повернулся к отцу.

— Отец, еще ни разу в жизни не было случая, чтобы я ослушался тебя, но сейчас я вынужден поступить по-другому. Аслан носил нашу фамилию, и тело его мы должны вынести с нашего двора.

Анвар понял, что сына не удержать.

— Я пойду с тобой.

— Мы тоже! — раздались голоса.

— Не надо этого делать. Я пойду один.

Но за ним пошли все. Подходя к дому Любы, Умар еще издали увидел множество людей, стоящих на улице. Они молча отступали перед ним. Возле калитки ему преградил дорогу седобородый старик.

— Остановись, сынок. Дай спокойно похоронить его.

Умар молча отстранил старика, открыл калитку. Во дворе плотной стеной стояли родственники Любы. Посреди двора, на носилках, покрытых знаменем Ичкерии, лежал Аслан. Возле него стояла Люба. Увидев Умара, она подняла душераздирающий крик.

— Будь ты проклят! Уходи!

Все разом повернулись к Умару. Его появление было настолько неожиданным, что все застыли в оцепенении. Люба, сверкая обезумевшими глазами, кинулась на него, но ее схватили две женщины.

Умар направился к телу сына. Дорогу ему преградил старший брат Любы, Ахмед. Резко передернув затвор автомата, направил его на Умара и, бешено вращая хлазами, зло прохрипел:

— Уходи. Или как собаку пристрелю…

Умар хладнокровно посмотрел ему в глаза и молча пошел на него. Анвар резко вышел вперед сына, встал перед Ахмедом. Ствол автомата уперся ему в грудь. Анвар сказал:

— В сорок первом году я твоего отца с поля боя раненого вынес. Тогда я спас ему жизнь. Ты сейчас можешь за это отблагодарить меня и убить. Стреляй, другого выхода у тебя нет. Я пришел за внуком.

Умар увидел блеск в глазах Ахмеда и понял, что тот с трудом контролирует себя. Во дворе стояла гробовая тишина. Все ждали выстрела. Анвар продолжал спокойно смотреть Ахмеду в глаза. Было видно, как у Ахмеда дрожал палец на спусковом крючке, а на лбу выступили капельки пота. Умар, бегло окинув взглядом людей, не увидел отца Ахмеда, который мог бы остановить обезумевшего сына.

Тишину разорвал истеричный крик Любы:

— Убей его!

К Ахмеду подбежал мулла. Он встал между ними.

— Сын мой! Во имя аллаха милостивого, милосердного, остановись! Хватит в этом доме одной смерти!

Ахмед свободной рукой отстранил его от себя и вновь направил автомат на Анвара.

— Ахмед, не смей! — раздался с веранды повелительный голос.

Все повернули головы туда. С трудом передвигаясь, с веранды спустился Азнаур, отец Любы и Ахмеда. Он подошел к сыну, рукой отвел дуло автомата в сторону.

— Не мешай. Пусть заберут.

— Отец!

Но тот, не слушая его, повернулся к Анвару.

— Забери его.

— Не-е-ет! — душераздирающе крикнула Люба. Она попыталась вырваться из рук женщин, но те удержали ее.

Умар с отцом подняли носилки с телом Аслана и направились к калитке. Все выжидательно смотрели на Азнаура. Тот, прихрамывая, последовал за Кархмазовыми. За ним потянулись и другие мужчины. Только Ахмед опустился на землю, обхватил голову руками и в бессильной ярости заскрежетал зубами.

Словно во сне Умар похоронил сына. Не раз приходилось ему глядеть смерти в глаза и при этом никогда не терять рассудок, но смерть сына так на него подействовала, что он слег.

Несколько дней он пролежал в постели. Не ел и не пил. Мать и отец днем и ночью не отходили от него. Неподвижными глазами он молча смотрел в потолок. Мать, обеспокоенная состоянием сына, боясь, что тот потеряет разум, потребовала от мужа, чтобы он поднял его с постели. Анвар хмуро окинул взглядом жену.

— Оставь его в покое. Сам встанет.

Постепенно к Умару стали возвращаться силы. Анвар, увидев осмысленный взгляд сына, тихо попросил:

— Вставай, сынок, мать извелась.

На следующий день, рано утром, Умар пошел к могиле сына. Поднимаясь по тропинке в гору, где на поляне, окруженной деревьями, расположилось кладбище, он издали увидел возле могилы Аслана Любу. Он замедлил шаг. Встречаться с ней не хотелось. Люба тоже увидела его и решила уйти. На краю обрыва они встретились, остановились, их взгляды скрестились. В одних глазах стояла неприкрытая ненависть, в других — боль. Люба прошипела:

— Будь ты проклят! Придет время — и ты кровавыми слезами будешь плакать!

Умар терпеливо ждал, когда она замолчит, но та расходилась все больше и больше. На нее страшно было смотреть. Он схватил ее за руку, сильно придавил. Она замолчала.

— Почему в смерти сына ты обвиняешь только меня? Когда Аслан закончил школу, я просил тебя, чтобы ты разрешила мне увезти его с собой, но ты не послушалась. Ты сама подтолкнула его к тому, чтобы он бросил университет и пошел служить к Дудаеву. И ты этим гордилась.

Она вырвала свою руку и, с ненавистью глядя ему в глаза, крикнула:

— Он, как настоящий мужчина, пошел свою Родину защищать! А ты, как трусливый шакал, спрятался в Узбекистане.

Покачивая головой, он с сожалением посмотрел на нее.

— Тебя даже смерть сына ничему не научила. Твоя Родина, о которой ты так печешься, вот и преподнесла тебе подарок, Был бы он со мной, ничего бы с ним не случилось.

— Лучше ему лежать в могиле, чем жить с тобой!

Он до боли сжал огромные кулаки и, с трудом удерживая себя от того, чтобы не сбросить ее с обрыва, угрожающе произнес:

— Уйди с дороги!

Она увидела свирепое его лицо, испугалась и, оттолкнув его в сторону, стремительно побежала по тропинке вниз. Он молча посмотрел ей вслед, повернулся и стал подниматься по тропинке вверх к поляне, где находилось кладбище. Пройдя немного, позади себя услышал вой. Оглянувшись, увидел Любу: она сидела на земле, обхватив голову руками, и раскачивалась из стороны в сторону. В какой-то момент у него дрогнуло сердце, возникло желание вернуться к ней, утешить, но вспомнились ее слова: «Лучше ему лежать в могиле, чем жить с тобой», — и охладили его порыв.