«Любовь к чудовищу» (ЛП) - Уоррен Скай - Страница 16

сахар и рай. Чувство такое, какое, как он думает, должен вызывать дом. И семья. И детство, которого

у него никогда не было. С одной стороны, он вырос в привилегиях, и за это он чувствует

одновременно стыд и благодарность. Но с другой стороны, он никогда не знал тишины, сильного

удовлетворения принадлежности.

***

Эрин лежит, не в силах заснуть, даже пока Блейк мирно урчит во сне рядом с ней. Через

несколько минут она сдаётся и осторожно выскальзывает из его рук. Девушка тихо выходит из

спальни, чтобы обнаружить, что её мама сидит на диване с раскрытой на коленях книгой, взгляд её

невидящих глаз направлен вперёд.

Она переключает внимание на Эрин, когда та входит.

— Что случилось? Тебе нужно что-нибудь поесть?

Эрин тихо смеётся.

— Определённо нет. Ты напихала нас обоих лазаньей. А затем тортом.

Её мать не может скрыть довольного взгляда, почти самоуверенного. Она наслаждается тем,

что кормит людей, и ей особенно нравится, как Блейк может всё смести.

— Я могу дать тебе рецепт.

— Лазаньи, да. Не думаю, что мне следует печь этот торт, не когда мы с Блейком можем съесть

его практически полностью за один присест.

Мама хлопает по дивану рядом с собой.

— Тогда присядь, если у тебя проблемы со сном.

Эрин садится на изношенный диван. Она проводила здесь много часов, пока готовилась к тесту

или смотрела телевизор, или тихо читала рядом с мамой. Это диван для неё больший дом, чем когда-

либо был город или дом. Так что это придаёт ей силы поднять тему, которая не позволяет ей уснуть.

— Мама, помнишь, я рассказывала тебе, что Блейк сын сенатора Морриса?

Её мама замирает.

— Да, помню.

— И я знаю, что однажды ты на них работала.

— Да.

Слово теперь звучит тише. Практически со страхом, и Эрин не хочет продолжать. Она не хочет

быть той, кто причиняет боль матери, но не может жить так, будто не знает.

— Отец Блейка рассказал ему, что у вас двоих была... связь.

Долгая тишина, нарушаемая только отдалённым, приглушённым звуком хлопающей двери

машины.

— Это правда, — наконец произносит её мать. — Я была молода... не так молода, как ты. Но

намного глупее тебя.

Эрин хмурится.

— Влюбляться в кого-то не глупо, даже если он не хороший мужчина. Мы не можем

контролировать, кого любить. Ты меня этому учила.

— Это верно, но тебе следует знать, Джеб — мистер Моррис — был хорошим человеком. Он

просто совершил ошибку. В этом есть разница.

— Ошибку? Он позволил тебя вышвырнуть. Он не защитил тебя.

— Я имела в виду не это, милая. Я имела в виду роман. Он изменил своей жене. И даже если

заботился обо мне, когда делал это, правильным это не становится.

Эрин с трудом может посочувствовать Снежной королеве после их столкновения, но знает, что

её мама права.

— Полагаю, так.

— И я тоже знала, что он женат. Мне не следовало связываться с ним. Я рисковала ради этого

своей работой и потеряла её. Я рисковала доходом нашей семьи и возможностью заботиться о тебе,

— вздыхает женщина, качая головой. — Как я сказала — глупо.

Эрин берёт её за руку. Она знает, какая сильная её мать: убираться в домах — напряжённый

физический труд. И всё ещё рука её матери кажется маленькой, практически хилой. Она сжимает её.

— Мне жаль, что всё так обернулось, но я не хотела бы, чтобы ты это сдерживала, чтобы не

пользовалась шансом на любовь только потому, что у тебя была я.

— Теперь ты понимаешь, почему я беспокоилась за тебя. Что ты видела меня примером для

подражания, как я сдерживалась, боясь боли. Я боялась, что ты поступишь так же.

В каком-то смысле Эрин это сделала. Она винила свою занятость школой и работой за

отсутствие отношений. Но она могла стараться больше, если бы хотела. Она могла бы

воспользоваться шансом на любовь, как сказала маме. Даже с Дагом, она сдерживалась. Когда

появился Блейк, она смогла это сделать. Видя его каждую неделю, а затем каждый день, узнав, какой

он мужчина. Поняв, что он всегда будет защищать её.

И, наконец, отпустила себя.

— Двигайся, — кричит мужчина в его наушниках — говорит пилоту лететь.

Блейк двигается, чтобы выпрыгнуть, но мужчина блокирует его. Этот мужчина тяжелее его

на пятьдесят фунтов, а ещё последние семьдесят два часа больше спал, ел и пил. Но у Блейка есть

чёртова цель, уверенность, что он не может оставить и не оставит своего товарища позади.

Последнего товарища. Единственного оставшегося мужчину. Если кто-то и останется за этой

скалой, в этой духовке, то это будет он сам.

Выстрел попадает в вертолёт — невозможно понять, откуда. Из-за этого всю машину

качает, и Блейк теряет равновесие. Двери по-прежнему открыты, но выход наклонён вверх, и Блейк

скользит назад, падая. Каждая секунда отделяет его дальше от Рикардо, каждая секунда уносит

его на один фут выше в воздух.

— Нет, — рычит он, бросаясь к двери. Он практически убьётся, если прыгнет сейчас, но ему

плевать. Этого не произойдёт. Этого, чёрт побери, не может произойти.

Парень ловит его за лодыжку, как раз когда он почти выбирается из вертолёта.

Блейк тяжело приземляется на металлическую решётку. Сила его падения раскачивает

вертолёт достаточно, чтобы он смог посмотреть за край: мужчина распластался на земле,

раненый. И он видит других мужчин, приблизившихся и окруживших его как стая волков теперь,

когда вертолёт покидает область.

— Нет.

На этот раз это только тихий звук, поражённый. Слишком тихий, чтобы услышать из-за

рёва железной птицы.

Брат Рикардо. Рикардо.

Что-то не правильно. Пуля, должно быть, задела что-то очень важное, потому что

двигатель уже шипит. Они по-прежнему в воздухе, но раскачиваются в стороны. На такой высоте

они разобьются. Сгорят.

А затем им не приходится долго ждать. Оранжевая вспышка, которую он видит краем глаза,

— единственный знак, что вертолёт взорвётся через несколько секунд, прежде чем это

происходит, прежде чем его поглощает пламя, прежде чем сила взрыва выбрасывает его из

вертолёта, а затем он падает, падает с неба.

***

— Блейк!

Блейк резко просыпается, сердце стучит, кровь кипит от желания бороться с врагом, которого

больше не существует. Ему требуется секунда, чтобы сориентироваться, вспомнить, что он больше

не в джунглях в боевом снаряжении, что он даже не в своём доме и в своей кровати, а вместо этого в

детской комнате Эрин.

Он тяжело дышит, пока Эрин гладит его по спине.

— Я сделал тебе больно? — спрашивает он.

Она колеблется. Она знает, что он хочет правды, а не каких-то фальшивых заверений, в

которых будет сомневаться каждый раз.

— Ты поймал меня за руку, пока я пыталась тебя разбудить. Уже даже не болит, я говорю это

только для того, чтобы ты не беспокоился.

Он всё равно беспокоится, не может не беспокоиться. Он любит её. Это как смертный

приговор, вынесенный мужчине, которым он был, что мог подняться из пепла. И теперь он этот

мужчина, который переживает с каждым вздохом, который проводит каждую секунду бодрствования

с желанием дать ей то, в чём она нуждается.

Только во снах он теряется в своей прежней жизни. Во снах и в мгновениях после них, когда

его тело по-прежнему дрожит от необходимости бороться, трахаться, предъявлять на неё права