Магия страсти - Чарова Анна - Страница 37

Пораженная и напуганная, я не сразу заметила, как он осунулся, постарел, обзавелся черными кругами под глазами. Неужели мучился из-за меня, ревновал, не спал? Грянула музыка, я узнала «Аделию» и закружилась в танце. В этот раз Ларсо держался отстраненно и избегал прикосновений на грани приличия. Он весь был немым укором, страданием, которое не унижает мужчину, а придает его образу некий надрыв, таинственность. Иррациональное чувство вины заставляло опускать глаза.

— Ты жестокая, — процедил он сквозь зубы, притягивая меня к себе. — Но мне нравятся жестокие женщины.

— А ты — бабник, — бросила я, вскидывая голову. — Я видела, как ты целовал блондинку после того, как признался мне в любви. На нашем месте, в нашем жасмине!

Ни мускул не дрогнул на лице Ларсо — ну а что, для него ублажать женщин — естественное состояние.

— Я такой, — кивнул он, отбежал от меня, подхватил на руки, делая поддержку, и продолжил, глядя снизу вверх: — Но ради тебя готов быть сдержанней.

Он говорил совершенно искренне и сам себе верил, и лицо сделал честным-пречестным, я аж не удержалась и, встав на ноги, погладила его по щеке:

— Сейчас ты говоришь так, но уже завтра будешь думать иначе.

Мы отбежали друг от друга и с минуту не могли говорить, все это время Ларсо стремился ко мне, мучился, томился. Когда мы снова сблизились, он мотнул головой и припечатал:

— Нет!

Я снова рассмеялась:

— Только обещать не надо, а то придется потом освобождать тебя от данного слова. Откуда ты знаешь, что будет завтра, кого ты встретишь на пути? Вдруг — настоящую любовь? Ты испытываешь ко мне влечение — не более.

Он опять тряхнул головой:

— Нет, такое со мной первый раз в жизни.

Ларсо посмотрел на меня с такой тоской, что самой стало грустно, будто бы он обнимал меня взглядом перед тем, как проститься навсегда.

Следующий танец был медленным и напоминал обычное топтание на месте, так танцевали в клубах, и на миг мне показалось, что я нахожусь на костюмированном балу. Выйдешь за двери, а там снуют машины и высотки подпирают небосвод. Когда часы пробьют двенадцать, карета превратится в тыкву, и я вернусь к своей болезни, в одиночество.

Но нет! По залу топчутся парочки — молодые и не очень, равнодушные друг к другу и счастливые. Похожий на бревно Рйонд обнимает черноволосую жену Ларсо, девушка с бубликами на голове млеет в объятиях графа, который пытался пригласить меня. Счастливей всех выглядят Саяни с ее блондином, Дарьелем. Спесь облетела с нее, она стала ласковой, трогательной и помолодела лет на десять. Вот бы мне так влюбиться! Не сгорать от страсти, а томиться нежностью, не вспыхивать, прикасаясь, а плавиться воском, как было с Эдуардом.

В мужа влюбиться, что ли? Было бы здорово, только ведь любовь не спрашивает, сама приходит… Голос Ларсо вывел меня из раздумий:

— Как же ты прекрасна, Вианта! — Он остановился и, не таясь, провел пальцем по лбу, носу, коснулся губ. — Давай убежим! Иначе я не смогу тут оставаться, смотреть, как он трогает тебя и смотрит, как на свою собственность. — Последние слова он бросил с ненавистью, будто дротики в мишень, ноздри его раздулись.

— Уже поздно, — прошептала я, снова ощущая желание, которому трудно противиться, к тому же Ларсо так красив!

— Если бы я мог повернуть время вспять, как Аделия…

— Ты же говорил, что веришь в легенду.

Ларсо кивнул:

— …то нашел бы тебя раньше и украл, и ты была бы безраздельно моей.

— А ты собственник и ревнивец, — я вскинула бровь. — Танец заканчивается…

— Я бросил в туфельку пять монет, — с сожалением сказал южный принц. — Ты будешь танцевать со мной и только последний, шестой танец подаришь кому захочешь.

Он говорил таким тоном, что защемило сердце — снова включилась эмпатия, краски поблекли, искрометный праздник превратился в рутину, за пределами которого будет темнота, но так правильнее, чем терпеть унижение…

Это его чувства! Ларсо и правда страдал из-за меня, вот только я была уверена, что это не продлится долго. А может, и продлится, потому что мало кто находил в себе силы противиться его обаянию, он использовал девушек, а тут использовали его и теперь выбрасывают — такое забывать нельзя, надо заполучить желаемое любой ценой. Но вся беда в том, что если будет владеть мной безраздельно, он быстро охладеет. Мысль, что было бы неплохо, если бы он похитил меня, щекотала нервы Вианты, но Ольге не нравилась категорически.

Любители покопаться в людских головах защитили бы на мне не одну диссертацию, потому что Ольга — разумная, трудолюбивая, ответственная — умерла, Вианта тоже умерла, и родилась я — что-то непонятное для меня самой.

Ларсо волновал меня, задевал в душе что-то глубинное, животное, но Ольге пока удавалось держать зверя в узде.

Когда все пять заказных танцев закончились, я выгребла монеты из туфель, отмечая, что Рйонд зол и жует губами — ему жаль бездарно потраченного, сложила их в специальный кармашек на свадебном платье.

Сейчас в деревне Гусятня идут народные гулянья в честь моей свадьбы, наверное, управляющий уже объявил крестьянам мое пожелание — все деньги, которые мне накидают в туфли, я потрачу, чтобы простым людям стало лучше жить. Шесть золотых — для крестьянина сумма заоблачная, как для меня еще недавно — миллион долларов.

Обуваясь, я с сожалением проводила взглядом Ларсо, который обнял жену за талию, что-то прошептал ей на ухо и повел к выходу. Нет, он не посмеет уйти! Это невежливо! В душе заскребли кошачьи царапки — я не хотела терять его, хоть и понимала, что он для меня — минутное убежище от зноя.

Я отошла к столу, где вкушала яства родня Ратона и Арлито, отыскала взглядом Саяни — тетушка отплясывала с Дарьелем нечто напоминающее джигу и выглядела такой счастливой, что я посчитала кощунственным разлучать их даже ненадолго.

Джига закончилась, и раскрасневшаяся, счастливая Саяни прилетела к нам, сдула с лица прядку, выбившуюся из прически, сверкнула глазами:

— Вианта, нам пора менять наряд.

Я поставила пустой бокал, потянулась за красным виноградным нектаром, который привезли специально для меня.

В темном коридоре, пропахшем сдобой, я вздохнула с облегчением — здесь не давило людское внимание, не нависало, как та гигантская люстра.

Саяни изменилась до неузнаваемости, она вела себя слишком раскованно — то ли счастливая любовь так преобразила ее, то ли она выпила лишнего. Передо мной шла не женщина, которой скоро сорок, а порхала девушка, окрыленная счастьем. Ларсо рядом не было, тех, кто желал бы мне зла — тоже, я чуть ослабила хватку самоконтроля, сдавившего горло инстинктам, и сразу же мне передалась радужная окрыленность Саяни. Будто это не она, а я после стольких лет воссоединилась с любимым, и теперь хочется кричать об этом, делиться радостью. Надо же, она способна на такие вулканические чувства, прямо как я нынешняя!

— Саяни, — проговорила я капризным тоном — она обернулась, замерев. — На моей свадьбе самая счастливая — это ты, так нечестно.

Саяни шевельнула бровями и оставила мою реплику без ответа.

— Завидую тебе, — продолжила я, заходя в нашу с Ратоном спальню. — Он на меня даже не смотрит, хоть бы видимость делал…

Саяни развернулась рывком, улыбнулась открыто, по-детски:

— Тебе завидуют и девочки, и старухи, видя, как по тебе сохнет Ларсо. Подражают тебе, придумывают небылицы, что принца Элио приворожил твой друг Арлито.

— Смешно, — оценила я, оперлась о прикроватную тумбочку, где лежало алое платье, покрутила бокалом, глядя на «винные ножки», протянувшиеся по стеклу.

Саяни села на постель, поправила сиреневое платье (после развода она вернула фамильный цвет нашего рода), глотнула своего вина, взяла мой бокал, понюхала с подозрением.

— Как ты это пьешь? Оно ж сладкое до ужаса, а сладость убивает вкус.

— В прошлой жизни я очень любила такое вино, кстати, пила его в день, когда скрепила сделку поцелуем.

— Не жалеешь, что теперь ты здесь? — Она сделала большой глоток из моего бокала, задержала вино во рту, попыталась понять вкус, покачала головой и вернула бокал. — Нет, это не для меня.