Выродок из рода Ривас (СИ) - "Са Св Ск" - Страница 28

Уже когда мы ехали обратно я обратил внимание на нетерпение в глазах Марии. Стало понятно, что от допроса с пристрастием мне не уйти. Вздохнув, я смирился с неизбежным.

Мария буквально набросилась на меня, стоило нам только остаться в одиночестве:

— Немедленно признавайся, как тебе это удалось?! Это же невозможно! Ни один маг не способен без специального обучения создать подобное совершенство. А создать его за те несколько минут, что ты отсутствовал — вообще за гранью человеческих возможностей! Серж, милый, — тут она порывисто вздохнула, прижала свои ладони ко рту и почти прошептала, — ты архимаг?

Последний вопрос привёл меня в настолько ошарашенное состояние, что это даже отразилось на моём лице.

— Тогда объясни мне, как?!

Ещё раз тяжко вздохнув, я «раскололся» и сдал свою способность разговаривать с домовыми. Мария буквально оторопела. В её глазах начал разгораться какой-то нехороший огонёк. Мне не понравилось, как она на меня смотрела. Так смотрят на предмет поклонения, а не на человека. Про себя я подумал, что, судя по реакции Марии, архимаг — мелочь, не заслуживающая упоминания, по сравнению с возможностью поговорить с домовым. Прежде чем она «отмерла», я успел задать вопрос:

— Подожди, Мария, неужели теоретическая возможность обрести родовую магию настолько ценна?

— Ценна?! Да за малейший шанс на это многие главы рода с радостью отдадут свою жизнь! Ты знаешь, сколько родов обрели родовую магию за последние сто лет? Ни одного! Представляешь? Ни одного! И главным препятствием к этому служит именно невозможность договориться с домовым. Старые книги ясно говорят: только домовой является проводником, который позволяет главе рода пробудить родовую магию.

Мне стало реально плохо. Если всё так, как она говорит, то меня посадят на цепь, наплевав на всю и всяческую мою первородность. Цепляясь за соломинку, я спросил:

— А «ни одного», это в Белопайсе или в Священной Империи?

Мария несколько истерически расхохоталась:

— Нет, милый Серж, «ни одного» это во всём мире. А если кто-нибудь узнает, что домовой не только разговаривает с тобой, но и выполняет твои поручения, то боюсь даже представить, чего ты сможешь попросить за один только визит.

— Лучше представь, сколько будет стоить моя тушка на чёрном рынке, — мрачно пошутил я.

Мария округлила глаза:

— Ой! Действительно, эту тайну мы с тобой должны держать накрепко. Никто не должен знать об этом!

— К сожалению, родовитый Этьен уже знает. Но он обещал молчать.

— Так вот почему он так увивается вокруг тебя! Ну, за него можешь быть спокоен, вассал не сможет разгласить тайну своего сюзерена.

У меня с души свалился булыжник весом не менее, чем этот дом. Моя тайна останется со мной… пока по крайней мере. Надо выспросить у Кузьмича, можно ли сделать так, чтобы домовые обращались ко мне только наедине.

К дворцу мы прибыли немного раньше, чем нужно. Сделано это было специально, для того, чтобы избежать втягивания меня в какую-либо группировку. Зайдя в Большой зал, мы скромно отошли в нишу, укрывшись от любопытных взглядов. Очевидно, укрылись очень хорошо, потому что слуга, нашедший в конце концов нас, выглядел изрядно запыхавшимся.

Меня поставили первым в ряду награждаемых, по происхождению, Мария, как опекун, встала за моим плечом. Следующим за мной стоял главный фискал Белопайса высокородный Георг, герцог Гронинген. Он тепло поприветствовал меня и принялся выспрашивать о том, смогу ли я повторить ту волну силы, которая уничтожила возгулов. Я не стал его особо обнадёживать, сказав, что в принципе помню, что нужно делать, но вот когда у меня появится достаточно силы для такого повторения, неизвестно. После моих слов он выглядел довольным: оказывается, это больше, чем он рассчитывал.

Наконец, невидимые музыканты (ну или артефакт, но тоже не бросающийся в глаза) заиграли государственный гимн, «королевские» двери, находящиеся на противоположной стене зала от тех, в которые входили приглашённые, распахнулись и в зал по воздуху вплыл малый трон с сидящим на нём королём Фредериком II. Трон доплыл до начала шеренги награждаемых и остановился. Король спустился на пол, и к нему тут же подскочили двое. Один развернул свиток с именами награждаемых, другой с помощью своего фокуса удерживал на весу в воздухе коробочки с наградами. Глашатай представил меня и дал краткое описание причины награждения. Благодаря магии (я заметил артефакт у него на гортани) слышно его было даже в самых отдалённых уголках зала, но нигде его голос не оглушал. По знаку второго из сопровождающих короля одна из коробочек отделилась, отрылась и подплыла к королю. Король взял её в руки и, прежде чем передать мне, спросил:

— Мне докладывали, что Вы долго лежали в больнице, маркиз.

Я поклонился королю. — Да Ваше Величество, но консилиумом я был признан здоровым.

— Что ж, я рад. Моей стране необходимы такие герои как Вы.

— Благодарю Вас, Ваше Величество за высокую оценку.

— Заслуженную маркиз, вполне заслуженную.

Он передал мне коробочку и отвернулся к герцогу Гронинген. Я же ещё раз поклонился и мы с Марией поспешили обратно к «свой» нише. К нашему сожалению, там нас уже поджидали люди, одного из которых я бы поместил на почётное второе место в списке тех, кого не желал бы видеть. Он же при виде нас расплылся в широчайшей улыбке:

— Первородный Серж Ривас, разрешите лично поздравить Вас со столь высокой и, несомненно, заслуженной Вами наградой. Вы ведь знакомы с родовитым Фрэнком, бароном Дани?

Мы с Марией раскланялись с бароном. Тот что-то пробормотал, в чём, при очень большой фантазии, можно было различить слова поздравления. Дождавшись окончания этой процедуры, всё тот же человек продолжил:

— Вы представляете, первородный Ривас, что тут происходило в эти дни? Оказывается, король сильно разозлился на тех своих подданных, которые ни как не помогают в восстановлении разрушенного войной и приказал взыскать с них чрезвычайный налог в двойном размере. Я, конечно же, как губернатор, немедленно внёс принадлежащие Вам и хранимые у меня по доверенности кции Западных железных дорог в качестве гарантии уплаты налога Вами. После этого известия эти акции поднялись вполовину! Ведь не может же первородный предоставлять какие-то ничего не стоящие бумажки в качестве обеспечения налога. А мне так нужны были деньги! И я продал весь принадлежащий мне пакет.

Он издевался надо мной, образно говоря хохотал мне в лицо, рассказывая, как облапошил наш род трижды. Первый раз — первородного Стефана, убедив его купить эти акции, затем меня, сдав их в качестве обеспечения уплаты налога, который я теперь буду вынужден уплатить, чтобы не быть признанным мошенником за обеспечение, внесённое «дутыми» ценностями и третий раз, когда воспользовавшись этим, продал свои акции. Подтекст его речи был абсолютно понятен: «когда к тебе, щенок, приезжают такие люди и предлагают поделиться, плати, а не то заплатишь во много раз больше». Где-то я даже восхищался его беспардонной наглостью. Но он перешёл грань допустимого: не тогда, когда практически публично унижал меня (ну не верю я, что поблизости нет ни одного записывающего артефакта, да и прочесть воспоминания — для менталиста не проблема), а тогда, когда решил вмешать в это государство. Он рассчитывал, что я не буду поднимать публичный скандал, поскольку это не в моих интересах (раскрытие этой аферы могло поставить под сомнение компетентность Марии, как опекуна), но забыл или решил, что я не догадаюсь о том, что каждая такая операция оставляет «следы на бумаге». Подумав это, я стал изучать свои ногти. Родовитый Даниэль де-Фонбло, надо отдать ему должное, почувствовал неладное почти сразу:

— Первородный, Вам неинтересны столь приземлённые материи?

— Отчего же? — Спросил я и повернулся к Марии. — Найди, пожалуйста высокородного Георга. У меня для него есть прекрасный рассказ о схеме мошенничества в исполнении нашего дорогого губернатора.