Римская карусель (СИ) - Дельта Марк - Страница 42

   - С чего ты это взяла?! - поразился брат. - Неужели ты разбираешься в лошадях и колесничих?

   - Да, немного. Поставь на "красных".

   - Я не могу! - горячо зашептал брат. - Все знают, что я в партии "зеленых". Это будет воспринято как предательство.

   Он был прав. В одежде сидящим рядом с ними людей обязательно присутствовало что-нибудь зеленое - туника, тога, стола, лента вокруг волос.

   - Что ж, в таком случае хотя бы не ставь на "зеленых" в этом заезде, - увидев протест на лице брата, Кассия жестко произнесла: - Мы договорились, что в течение полугода ты следуешь всем моим советам!

   Секст повиновался и, когда "красные" действительно пришли первыми, он украдкой взглянул на сестру, и Кассия прочла в этом взгляде признательность.

   Заезды следовали друг за другом - в течение дня в Большом Цирке их бывали десятки. Вскоре та часть трибун, что поддерживала "зеленых", взорвалась восторженным ревом. Кассия закрыла глаза и вернулась к началу заезда.

   - Теперь можешь делать ставку, - шепнула она Сексту. - Ставь как можно больше. Половину выигрыша ты платишь мне.

   Ничего не понимая, Секст кивнул.

   - Ты, оказывается, прорицательница! - говорил он на обратном пути из цирка, раскрасневшись от радости, как если бы пил неразбавленное вино. - Теперь я понимаю, что ты имела в виду, обещая большие доходы! Как часто мы будем это делать?

   - Очень редко и очень осторожно, чтобы не привлекать к себе внимания, - остудила его пыл Кассия. - Но тебе на жизнь хватит. К следующему разу подготовь клиентов, умеющих держать язык за зубами, чтобы они делали вместо тебя ставки. Ведь выигрывают не только "зеленые".

   Когда полгода истекли, Кассия собралась посетить разные части римского мира, ради изучения всевозможных культов в поисках Тайного Божества.

   Секст попросил ее остаться в Риме и продолжать предсказывать ему победителей на гонках колесниц.

   - Тебе мало того, что ты уже заработал? - удивилась Кассия, успевшая к тому времени приобрести собственный дом на южном выступе Квиринала, прямо над Субурой, там, где холм немного сворачивает на восток, словно стремясь встретиться с Виминалом.

   - Человеку всегда мало, - пожал плечами брат.

   - Пока меня не будет в Риме, ты, возможно, промотаешь все, что сейчас нажил. Вот тогда ты и оценишь доход с поместий. Через несколько лет я вернусь, и опять поставлю тебя на ноги.

   - Может быть, ты сможешь помогать мне письмами? - заискивающе спросил Секст.

   - В письмах я смогу разве что напоминать тебе, чтобы не потратил все сразу.

   Сексту, прекрасно знавшему непреклонный характер сестры, пришлось смириться.

   - Ты сказал Кезону о том, что брака не будет? - осведомилась Кассия.

   - Да, пришлось, - вздохнул Секст. - Ведь твоя взяла.

   - Он разорвал узы дружбы?

   - По счастью нет. Но гордость его уязвлена. В этом можешь не сомневаться. Не сердись, сестренка, но я в конце концов не решился брать вину на себя. Объяснил, что не могу с тобой сладить. Теперь он меня не очень уважает, надо думать.

   - А раньше очень уважал? - иронично спросила Кассия.

   Секст сглотнул и не ничего не ответил.

   - Ты поступил правильно, - успокоила его Кассия. - Всякий раз, когда у тебя возникнет трудный разговор с кем-нибудь, говори, что во всем виновата твоя сестра. Мне это ничем не грозит.

   Кассия шутила, не зная, что ошибается.

***

   - Спустя много лет я устроила в своем доме на Квиринале потайное помещение, - сообщила Кассия. - Под землей. Вроде эргастулов, в которых держат провинившихся рабов. Я храню там деньги и драгоценности. На всякий случай. Об этом тайнике никто не знает, кроме меня. А теперь - и кроме тебя.

   Лонгин ожидал продолжения.

   - Все эти бесчисленные годы, - добавила гостья, - я поддерживаю связь с финансовым домом Филемона. После его смерти работала с его сыном, затем - с племянником сына и так далее. Всегда кто-нибудь наследовал семейное дело. Многих из его хозяев звали, как и основателя, тем же именем - Филемоном. Разумеется, они не знают, что из поколения в поколение связаны с одной и той же Кассией Луциллой. Они считают, что нас - то есть меня - тоже уже сменилось много поколений.

   Кассия одарила философа улыбкой сообщницы.

   - Почему ты все это рассказываешь мне, совершенно незнакомому человеку? - с некоторым возмущением спросил Лонгин.

   Он действительно не понимал собеседницы. Ни голос, ни взгляд, ни особенности речи не заставляли заподозрить в ней безумие. Тем более странным казались ее фантазии о необычных способностях, отталкивающее хвастовство рассказов о деньгах и неуместно откровенные разговоры об отношениях с мужчинами.

   - Тому есть две причины, - ответила Кассия. - Главную я назову позже. А вторая состоит в том, что мы с тобой, возможно, являемся дальними родственниками.

   - Вряд ли это так, - равнодушно отозвался философ. - Мой прадед был вольноотпущенником одного из Кассиев Лонгинов и поэтому получил его имя. Я не совсем настоящий Кассий, мои предки со стороны отца были не римляне, а эллины. Хотя сегодня это не так уж и важно. После эдикта Каракаллы мы все римляне.

   - Мать твоя была сирийка, и с царицей ты разговариваешь то на греческом, то на сирийском, верно? - не очень вежливо перебила его девушка, пропустив мимо ушей последнее замечание хозяина дома. - Среди ученых у тебя репутация человека, никогда не допускающего ошибок в публичных высказываниях. "Суждение под стать Лонгину" означает "правильное суждение". За обширность познаний тебя называют "ходячим музеем" и "живой библиотекой". И все же великий Плотин сказал о тебе: "Хороший ученый, но скверный философ". А в Афинах, где ты был окружен сонмом последователей, твой самый талантливый ученик, Порфирий, сообщил тебе, что желает найти "философию получше", и ушел к Плотину.

   Лонгин был ошеломлен. Девушка возраста Кассии не должна была во всем этом разбираться.

   Он встал со своего места, и она почему-то сделала то же самое. Рыжеволосая гостья в своем узком светло-изумрудном платье, надетом поверх фиолетовой туники, была заметно ниже массивного и полного старика, облаченного в коричневый хитон. Но ее стройность и его сутулость несколько скрадывали разницу в росте, и философу вовсе не казалось, что Кассия смотрит на него снизу вверх.

   - Ты узнавала обо мне? Но зачем? - воскликнул он.

   - Я приехала в Пальмиру из Антиохии только ради того, чтобы познакомиться с тобой, - Кассия наслаждалась недоумением старого ритора. - Для того, чтобы рассказать о себе и послушать, что ты скажешь, когда наконец поверишь.

   - Дитя мое, - произнес Лонгин, усаживаясь снова и предлагая ей жестом последовать ее примеру, что она тут же и сделала. - Должен признать, ты действительно производишь впечатление человека необычного. Почему бы тебе не продемонстрировать некоторые из своих способностей?

   - Странно слышать обращение "дитя мое" от того, кто мог бы быть моим далеким потомком, - Кассия улыбнулась, на этот раз широко, а не уголком рта. - Да, ты правильно понял мой рассказ. Я действительно считаю, что некое божество избрало меня для какой-то высшей цели, обласкав множеством своих даров. Например, я могу считать с быстротой молнии. Не только складывать, но и перемножать и делить. И я никогда больше не встречала людей, способных сравниться со мной в этом искусстве.

   - Вот как! - оживился Лонгин. - Это любопытно, а главное - проверяемо, хотя едва ли свидетельствует о божественном промысле.

   Он подозвал служанку и велел ей принести счетную доску - абак. Разложив камешки по тонким дорожкам доски, Лонгин подверг испытанию способности своей собеседницы к счету. Он начал со сравнительно небольших чисел - меньше ста, - и поначалу ограничивался лишь сложением. Едва он успевал завершить, как Кассия произносила ответ, неизменно оказывающийся правильным. Лонгин усложнял задания все более и более, введя умножение и деление с остатками, но ни величина чисел, ни сложность операции никоим образом не повлияли на скорость и точность ответов.