Девушка на причале (ЛП) - Липперт Джордж Норман - Страница 10

Она подняла руку, чтобы оттолкнуть протянутую руку Петры. Саннитон открыл рот, как будто предупреждая, но не издал ни звука. Петра была уверена, что не сможет контролировать себя, если Филлис прикоснется к ней.

    Внезапно другой голос раздался из дверного проема, заставив Филлис замереть на месте. Сердце Петры подпрыгнуло при звуке этого голоса. Это был дедушка Уоррен.

    - Если Изабелла не готова, тогда она не пойдет, - сказал он. Его голос не был ни громким, ни командующим, и все же он нес определенный вес, не терпящий возражения. Петра не могла вспомнить, чтобы ее дедушка когда-нибудь говорил с такой тихой яростью.

    Глаза Филлис метнулись в его сторону, ее брови взлетели. Стоящий в дверях, Персиваль Саннитон быстро повернулся, взглянув на высокого пожилого мужчину позади него.

- Ах-ха! – выдавил он из себя. - Вы должно быть опекун девочки, мистер Морганштерн! Да, да, как вы правы! В любом случае, у нас нет никакого желания оказывать давление на молодую леди! На следующей неделе я буду проезжать мимо и с нетерпением жду встречи с ней, полагаю, что наша  договоренность сохраняется. Не надо меня провожать, и доброго вам дня!

    Последние слова Саннитона эхом отозвались с крыльца, когда он в сущности бежал из дома, прижимая свою белую шляпу к голове, как будто какой-то капризный призрак пытался украсть ее. Через мгновение двигатель его белого грузовика взревел, он поспешно сдал назад, беспокойно вихляя из стороны в сторону на подъездной дорожке. Никто в гостиной не пошевелился. Петра посмотрела на палочку в своей руке. Она была по-прежнему направлена на пол - на ковре рядом с правой ногой Петры слабо дымилось маленькое черное пятно в форме звезды.

- Она собиралась заставить меня поехать с этим человеком! - пожаловалась Иззи, слезы до сих пор не просохли на ее щеках. Они с Петрой покинули дом вскоре после скандала, оставив Уоррена и Филлис, которые меряли друг друга ледяными взглядами через гостиную. Петра целенаправленно шагнула в полуденный туман, вызванный ее гневом, распространяя его настолько, насколько она могла. Иззи рысью бежала за ней, стараясь попасть в ногу, по-прежнему крепко держа руку Петры, ее щеки покраснели. Отношение девушки к «собеседованию», казалось, колебалось от раненой печали до нерешительного гнева. Петра никогда раньше не слышала, чтобы Иззи так говорила.

    - Как мама могла сделать это со мной? Она даже не слушала! Она едва знает этого ужасного человека вообще, но она собиралась заставить меня поехать в его грузовике с ним! И ты знаешь, что еще? Я совсем не собиралась приезжать домой на выходные! Мама сказала, что было бы лучше для меня начать думать о рабочей ферме, как о моем доме! Она сказала, что было бы легче, если бы я только приезжала один раз в месяц! И она говорит, что я даже не могу взять свои куклы! Что они будут делать без меня? Я нужна им!

    - Все будет в порядке, Иззи, - автоматически сказала Петра, едва слыша себя.

    - Нет, не будет! - вдруг вскричала Иззи, выдергивая свою руку и останавливаясь, чтобы посмотреть на нее. - Ты разве не слышала, о чем они говорили! Даже если я не уехала сегодня, мне все равно придется уехать туда на следующей неделе! Я начинаю думать, что маму даже не волнует, вернусь ли я вообще сюда! Я начинаю думать…

    Иззи резко остановилась, и слезы появились в ее глазах, тут же скатываясь по ее щекам. Она крепко сжала губы, пытаясь остановить их дрожь.

    Петра опустилась на одно колено на тропинке, принимая младшую девочку в объятия, ненавидя себя за то, что предложила такое пустое утешение.

    - Тсс, - сказала она, уткнувшись в волосы девушки.

    Но

Иззи оттолкнула ее, слезы ручьем текли по ее щекам. Она уставилась взглядом на плечо Петры, явно, столкнувшись с правдой, которую она отрицала в течение многих лет.

- Я начинаю думать ... что мама даже не будет скучать по мне ... - ее голос запинался от рыдания, но она зажмурила глаза, заставляя себя продолжать дальше, чтобы закончить мысль. - Я думаю, что она даже не любит меня. Я думаю, что она хочет, чтобы я ушла.

    Наконец, она снова прижалась к Петре и позволила старшей девочке обнять ее. Иззи плакала. Поток слез убитой горем девочки обрушился на плечо Петры, как океанские волны. Петра только держала ее и гладила по волосам.

    Она всегда полагала, что Иззи совершенно не знала о презрении, которое испытывала ее собственная мать к ней, но теперь она увидела, что девочка знала все это в глубине души, в тайном уголке ее молодого сердца. Иззи удавалось обманывать себя насчет своей матери в течение одиннадцати лет, но сегодня обман был разрушен. Филлис своей собственной рукой разрушила так заботливо построенную ложь. Это оказалось легко. Достаточно было только одной пощечины. Это даже не была пощечина в полном смысле этого слова; отметина на щеке Иззи уже исчезла. Но этого было достаточно, и Петра каким-то образом знала, что для Иззи не было пути назад.

- Если бы я была ведьмой, все было бы проще, - вдруг выпалил Иззи в плечо Петры, ее дыхание было горячим и сильным. - Если бы я была ведьмой, я могла бы изменить положение вещей. Я могла бы стать умной. Я могла бы сделать так, чтобы мама полюбила меня. Но я не ведьма. Я даже не истинный мадл. Я вадл.

    Иззи снова оттолкнулась от Петры и посмотрела на вершину холма, глазами полными слез.

- Я просто вадл. Я застряла прямо посередке, и поэтому я не могу ничего сделать правильно. Возможно, мама права. Возможно, я ничего не стою. Возможно, было бы лучше для всех, если бы я просто ушла навсегда. На веки вечные.

    Петра тоже посмотрела на вершину холма, следуя за взглядом Иззи. Там, стоя как дозорный, на вершине холма виднелось одинокое дерево посреди дедова поля – дерево, которое Иззи всегда называла Древом желания.

    - Что ты делаешь, Иззи? - спросил Петра едва слышно.

    Иззи ответила, ее голос звучал ровно, а глаза не отрываясь смотрели на огромное искривленное дерево.

     - Я загадываю желание, - сказала она, ее маленькое лицо было бледным и серьезным. - Это все. Я просто загадываю желание.

Поздней ночью, впервые за многие годы, Петра выскользнула из дома. Она осторожно закрыла сетчатую дверь и двинулась бесшумно через крыльцо, перешагивая скрипящие доски. Ей не обязательно было идти крадучись. Она знала, что может сделать так, чтобы доски или решетка на двери не издавали ни звука, просто силой мысли, если бы она пожелала. На самом деле, если бы она того пожелала, она могла бы просто погрузить Филлис и ее деда в сон так глубоко, что они не услышали бы и оркестра в зале наверху, а не то что ее полуночного скитания. Но Петра не стала делать ничего из этих вещей. Пробираться тайком было словно частью ритуала. Словно это было обязательным условием, чтобы все сработало.

    Когда ее босые ноги коснулись росы под крыльцом, Петра глубоко вдохнула прохладный ночной воздух. Месяц, выглядевший как костлявая щепка, висел низко в небе над близлежащим лесом. Тихо Петра отправилась к нему, не выбирая дороги и стараясь срезать путь прямо через сад к лесу.

    Она проделывала это так много раз за эти годы, что было удивительно, как она не протоптала свою собственную тропу. Ее ноги были мокрые от росы к тому времени, как она вошла в лес и начала спускаться в лощину.

    Сверчки стрекотали вокруг нее, их звонкая музыка разносилась в темном воздухе.

    Лощина открылась перед ней, как всегда. Лунный свет просачивался сквозь деревья, создавая затейливые узоры на памятниках ее родителей. Как всегда, серебристый лунный свет и спокойствие лощины напомнили  Петре подводную сцену, волшебную Атлантиду полную причудливых фантазий и торжественности. Петра медленно обошла вокруг пирамид.